Закон свободы: Повесть о Джерарде Уинстэнли - Татьяна Павлова

— «Мы, ваши меньшие братья, — взывал он к обвинителям и судьям, — требуем свободы на наших общинных землях; мы хотим жить в мире и любви с вами, без нищеты и гнета, на нашей родной земле. А те, кто сажают нас в тюрьму, угнетают или избивают нас, связав нам предварительно руки, — предатели страны и враги справедливости».

Он вставил в текст защиты стихи, может быть, они скорее растопят сердца. Надежда его росла; он не чувствовал сырости, позабыл про боль в коленях, не слышал ровного дыхания товарищей. Лучина потрескивала, от пламени изредка отделялась и улетала вверх маленькая искра. Из-под пера четкой линией шли строчки:

«Сойдем мы в могилу; потомки придут; прозрев, увидят они,Что мы стояли за правду и мир, и вольность в наши дни…»

Так он писал и черкал всю ночь…

На третий день судья Роджерс снова вплыл в их камеру и важным бесстрастным голосом объявил:

— Поскольку вы, Гарри Бикерстаф, Томас Хейдон и Джерард Уинстэнли, отказываетесь нанять адвоката, суд считает вас отсутствующими и рассмотрит дело без вас. Отправляйтесь по домам и ждите решения.

Джерард вскочил.

— То есть как отсутствующими? Вы арестовали нас, привезли сюда, держали в заточении, а, выходит, мы отсутствовали? У нас готова защита! — Он протянул судье листы с текстом защитительной речи. Но Роджерс не взял их, а строго посмотрел в угол, где на соломе лежал Том, а подле него сидел Бикерстаф.

— Вы слышали, что я сказал: вы можете идти. Освободите камеру и ступайте по домам. О решении суда вам объявят.

— Господин судья, но дайте же нам сказать, — настаивал Джерард, все протягивая листы. — Мы не стыдимся нашего дела и не боимся защищать его. Пусть сэр Фрэнсис Дрейк изложит обвинение, пусть по закону его докажет, а мы ответим. Господин судья, выслушайте нас! Не нарушайте закона!

Собравшийся было уходить Роджерс сердито обернулся. Его пухлое бледное лицо задрожало.

— Прекратите болтовню! Не вам бы говорить о нарушении закона! Это вы всякий закон отрицаете.

— Неправда! Нас оклеветали! Мы не закон отвергаем, а продажность закона! Мы готовы подчиниться законной процедуре, но выслушайте нас!

Судья махнул в сердцах рукой и заспешил к выходу. Уинстэнли шагнул за ним и горячо заговорил снова:

— Ну хорошо, вы не хотите нас слушать. Господь вам судья. Но тогда — вот: возьмите наш письменный ответ и прочтите на суде. Это и будет нашей защитой. Ведь вы обязаны выслушать обе стороны…

Судья шел не оглядываясь. Тучное тело его колыхалось под мантией.

— Нет! — бросил он через плечо. — Суд не будет зачитывать вашу бумажонку. Мы рассматриваем вас как не явившихся! И вы заплатите судебные издержки, я вас предупреждаю.

После тьмы и сырости камеры яркий солнечный свет ударил Джерарду в лицо, ослепил, и он понял внезапно, что ничего не сможет добиться. Он еще спешил по двору за отдувавшимся, махавшим пухлой рукой судьею, что-то говорил ему о совести, о справедливом законе, и все пытался всунуть в эту белую руку исписанные листы со своей такой продуманной, такой блестящей защитительной речью; но яркий свет будто сковал его волю, и все это делал как бы другой человек, цепляясь за кажущуюся возможность что-то изменить. А сам Джерард уже не верил в эту возможность. И когда у входа в красное кирпичное здание суда, куда нырнуло, как рыба в омут, тело судьи, его остановил, вытянув поперек двери обоюдоострую алебарду, стражник, он отступил почти с облегчением. Фарс окончен.

Он обернулся к товарищам, которые, щурясь от слепящего света, ждали его у черной двери тюрьмы, и побрел к воротам, сжимая в руке белые ненужные листы защитительной речи. А какая там была великолепная ссылка на первую главу двадцать восьмого статута короля Эдуарда VI! «Каждый человек имеет свободу говорить на суде от своего имени или избрать для этой цели своего отца, друга или соседа для своей защиты, не прибегая к помощи адвоката…»

Два дня спустя он возвращался вечером с холма к своим коровам, которых оставил на лужайке возле хижины Кристофера. Он давно уже не пас большое стадо — уолтонские хозяева нашли себе нового пастуха, но этих еще в апреле оставил ему уехавший в Шотландию хозяин, и Джерард иногда водил их на пастбище к лагерю, а иногда оставлял у дома.

Вечер был погожий. Солнце только что село, и ясная серебристо-розовая заря стояла на небе. Невыразимо грустный запах сена пронизывал воздух.

Он подошел к дому, и сердце его стукнуло тревогой раньше, чем он понял, что произошло.

Дверь распахнута настежь. Коров на лужайке нет. В коровнике — тоже. Их кто-то увел, и это было новое нападение злых сил, прямое воровство, преступление. Но есть же еще какой-то закон в Республике!

Дом бейлифа Неда Саттона стоял в середине села рядом с домом судьи. Джерард постучал, и почти тотчас же дверь открыл сам хозяин — лысый, не старый еще человек с бегающими черными глазами. В комнате сидел и судья Роджерс.

— Ваши коровы… — нехотя сказал Саттон, отводя глаза под вопросами Уинстэнли. — Да, мы конфисковали ваших коров по постановлению суда.

— Но почему? На каком основании?

Судья тяжело поднялся со стула.

— Суд приговорил вас, Бикерстафа и Хейдона к штрафу по десять фунтов с человека и к возмещению судебных издержек в размере 29 шиллингов и одного пенса.

— Но за что? Мы ведь не нарушили закона! Разве парламент издавал когда-нибудь указ, что этого нельзя делать? Мы нарушили только древний порочный обычай.

— Это не обычай, а право прерогативы лорда манора! — Здесь, в доме, Роджерс не казался таким неприступным. Голос его звучал по-стариковски ворчливо. — Кто дал вам право нарушать права лорда? Какой пример вы подаете арендаторам?

— Но, мистер Роджерс, все эти права, все это страшное иго вырвано вместе с королевской властью!

— Не ваше дело рассуждать, — строго перебил судья. — Суд вынес постановление, бейлиф обязан его выполнять. Бикерстаф отказался платить и заключен в тюрьму. Хейдона обнаружить не удалось, его будут искать. А у вас в счет штрафа изъяты коровы.

— Но, господин судья, коровы эти мне не принадлежат. Они не мои, и вы не можете их отобрать. Вы сами нарушили закон. И вам придется за это отвечать.

Судья вдруг взял Неда под локоть и отвел в дальний угол комнаты. Они стали шептаться. Судья доказывал что-то, а Саттон не соглашался. Уинстэнли ждал. Потом судья шагнул к нему и сказал брезгливо:

— Мы ничего против вас не имеем. И объяснения ваши нам не нужны. Нам нужно ваше имущество, которое мы должны конфисковать в возмещение штрафа и судебных расходов.

— Возьмите все мое имущество, я вам не препятствую, — сказал Джерард. — Но коров верните, они не мои!

Маленькие глазки Неда вопросительно глянули на судью, тот кивнул.

— Да ваши коровы уж небось дома вас дожидаются, — сказал Саттон, не глядя на Уинстэнли. — Какой шум из-за них подняли на всю округу.

Он еще раз, как бы спрашивая разрешения продолжать, бросил взгляд на судью. Тот снова важно кивнул. Нед осклабился:

— Мы не успели их увести, а уж арендаторы поскакали и в Кингстон, и в Кобэм, крича, что диггеров преследуют, угнетают, бьют… У вас много защитников, даже слишком много… — Глазки его сощурились, и он в первый раз взглянул в лицо Джерарду. — И к нам приходили. И в общем… У них ваши коровы, они их увели.

— Лучше сказать, отбили, — поправил судья. — Дикий народ… Ну ладно, раз они не ваши, суд на них претендовать не может.

Джерард быстро вышел из дома. Уже за калиткой вытер шляпой разгоряченный лоб. Не так уж все безнадежно! Какие-то посторонние люди, арендаторы (он даже не знал кто!), вступились за него, вызволили его коров… Он вдруг совершенно успокоился. «Царь справедливости дозволил всему этому свершиться, — подумал он, — дабы я мог прославить его дело, которое для меня выше всего — выше собственности, заработка, выше желаний плоти…»

Он шел по улице. Луна, уже заметно ущербная, освещала дорогу. Господи, думал он, пусть берут что хотят. Мяса я уже почти не ем; хлеб, молоко и сыр — вот все, что мне нужно.

Возле дома на лужайке, залитой лунным светом, стояли четыре коровы. Бедные твари являли собой жалкий вид. Они хрипло замычали при виде его. Их бока, спины и головы были избиты, рога у двух поломаны. У одной, похоже, выбит глаз.

Он побежал в хижину, взял ведро и скамеечку, вернулся к несчастным коровам и стал доить одну, горестно оглядывая распухшие от побоев бока и находя на них все новые следы варварского обращения.

— Бедные вы мои, — говорил он, чувствуя лбом тепло большого коровьего бока. — Вы никогда не копали на холме святого Георгия, за что же вас так?

Эти люди, Уильям Старр и Нед Саттон, фригольдеры, лорды маноров и джентри, судьи и прокуроры, палачи нормандского лагеря, шептал он, стараются отнять у меня пищу, и заработок, и свободу моего бедного слабого тела — дóма, в котором дух мой поселился на время; но чем больше они стараются, тем больше тревог и бед приходит в их сердца, и в конце концов они окажутся поверженными. Я же хочу только того, чтобы на земле кончился этот ад, чтобы все жили в любви и мире друг с другом…