Золотая хозяйка Липовой горы - Дмитрий Сергеевич Сивков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О каком главном чуде ты говоришь? – не удержался от вопроса Петро.
– Не знаю, и уже не узнаю… Да и так ли это важно, латинянин? Пусть это заботит тех, кто решится возродить Вальгу. Меня теперь больше волнует Небо… Вряд ли и Нга захочет принять к себе того, кто хотел низвергнуть его с небес.
– Лишив себя жизни, человек теряет возможность отмолить грехи, покаяться, в конце концов изменить что-то… Став «богом», он остается без Бога. В этом вся проблема.
– Ты опишешь это в своих свитках?
– Да.
– Всё, как было?
– Да.
– И о сифиле?
– Да.
– Ты краток… Это непривычно.
– Времени у нас не так много.
– Что верно, то верно… Меня всегда интересовало, почему ты так одержим своими записями. Я предвижу, что их когда-нибудь прочтут. Ты этого не можешь. Как тебе удаётся не охладеть к пустой работе?
– Она не пустая. Я, конечно, не горн и заглядывать ни на день, ни на годы, а уж тем более на столетия, как ты говоришь, не могу. Но и мне кое-что подвластно, не зря же ты иногда обращался к моим знаниям, а не только полагался на волю и помощь богов.
– Правда твоя… Что ты затеял?
– Решил создать письменность для сельвинов. Сначала хотел для угров, но раз уж мы оказались в этих краях, то подумал, что это важнее местному народу. Даже создал азбуку на основе латинского алфавита. Далось непросто. У сельвинов, как, кстати, и у угров, не одна «о», как у нас, латинян, или греков, а три: открытая, закрытая и ещё отрывистая, как выдох от удара под дых. Впрочем, это неважно. В данный момент. Скажу лишь, что уже написал на этом языке о чудесах Вальги. Думаю набрать ребят посмышлёней да начать обучать их этой грамоте. Сначала думал – Евангелие возьмусь переводить, тот труд тяжёлый, нужны помощники… Но сейчас передумал.
– Не хочешь нести сельвинам своего Бога?
– Не гожусь я для этого. Слишком много внутри меня сидит сомнений, а чтобы нести, да не просто нести, а насаждать веру, нужны люди, их не ведающие. Такие, как ты. Буду довольствоваться тем, что Господу нашлось место в моей душе христианской.
– Поступай как знаешь… Только то, что записано обо мне и Вальге, доверь сохранить ей самой. Найди способ. В остальном я тебе не советчик. И ещё: не записывай того, что случится после моего ухода. Хомча похоронит меня неподалеку от святилища. Над могилой, как и положено, сломает меч и прикопает его там же вместе с двумя жертвенными кинжалами. На них я кровью Нукена наложил печать молчания о месте, где укрыты руки Вальги. Тому, кто когда-нибудь сорвёт эту печать, откроется место тайника, только цена за это будет самой высокой. Не хочу, чтобы об этом знали те, кто прочтёт твои свитки. Всё должно случиться по наитию, как наша встреча с Вальгой, да и с тобой тоже, в том палаццо.
Чекур прикрыл глаза и замолк. Петро воспринял это как окончание разговора и встал, но горн снова заговорил, приоткрыв веки.
– Знаешь, я мыслил отнять у тебя записи и уничтожить, да и тебя самого заодно. Не желал, чтобы о моём позоре узнали, пусть и много-много зим спустя. А сейчас вот раздумал. В том, что ты оказался среди нас, есть промысел Неба, Кто бы Там ни обитал. Может, одной проблемой будет меньше при встрече, по крайней мере, с твоим Богом? Всё… уходи! Сейчас начинается моя мухоморная песня, она не для твоих ушей, христианин. Если хочешь, можешь после за меня помолиться, как ты говоришь.
– Прощай, Чекур!
В ответ горн лишь отмахнулся и отвалился к стене. Из его груди стали прорываться заунывные звуки. Видимо, уловив их, в дверях возник Хомча, заслонив своим исполинским телом весь проём. По его взгляду и решительным движениям было видно, что он готов немедля исполнить договорённость с вождём насчёт латинянина. Но перед тем как полностью оказаться во власти мухоморных духов, Чекур жестом отдал последний приказ своему самому преданному воину: «Отпусти!» Для Петро это означало пропуск в жизнь.
23 августа 2017
Ночь я провёл на квартире – из тех, что сдаются на сайтах о недвижимости под рубрикой «На час, посуточно». На втором этаже: на тот случай, если вдруг меня и здесь каким-то образом вычислят.
– И паспорт, – попросила заселявшая меня администратор – женщина неопределенного возраста.
– С паспортом проблемы.
– А без него нельзя-я-я, – разочарованно протянула сотрудница наверняка полулегальной гостиничной конторы, с сожалением взирая на купюры. – Сейчас строго стало.
– Ушёл вот от жены, – нашёлся-таки я. – Налегке, как видите. Не отпускала, все документы спрятала. Обещала вообще их сжечь. Сейчас, возможно, уже дотлевают…
– Разве мужика силой удержишь? – изумилась администраторша – и смягчилась. Видимо, я уже виделся ей не командировочным из Ярославля, а героем романа.
Едва за администратором закрылась дверь, я уселся на кровать и, чтобы хоть чем-то себя занять, стал разбирать сумку со шмотьём, купленным накануне в «Шаром-даром». Комната сразу наполнилась резкими запахами, словно открыли невидимую дверь в лабораторию школьного кабинета химии. Пришлось вынести свой новый гардероб на балкон, чтобы за ночь аромат ширпотреба хоть немного повыветрился.
Кресла или стула не наблюдалось, пришлось усесться на кровать. Добротная двухспалка стояла как раз посередине комнаты. Да и зачем здесь лишняя мебель? Люди снимали этот квадрат на пару часов не для того, чтобы рассиживаться.
Я, не расстилая постели и не раздеваясь, завалился в кровать. Стоило закрыть глаза, как появлялась Розовый Фламинго в окровавленной блузке. Эх, Александра Петровна, Александра Петровна…
Перед тем как влезть в новый гардероб, я принял душ и побрился. Зарастать щетиной ни в ком случае не стоило, чтобы лишний раз не привлекать внимания полицейских. Это у стильно одетого мужчины двухнедельная небритость может сойти за следование моде, у мужлана – за запой или радикальный настрой. Потом влез в «шаром-даром-обновы» и покинул квартиру, оставив в ней свою сумку-саквояж и всю одежду из прошлой жизни Чемодана. Ключи, как и договорились с администратором, опустил в почтовый ящик и, подкинув на плече спортивную сумку, зашагал уверенной походкой человека, у которого дел невпроворот.
Начал
