Марьинские клещи (сборник) - Геннадий Сазонов

— Уносите ноги! — орал какой-то провокатор. — Если до рассвета не уйдёте, мы сделаем из вас отбивную.

Орал он на русском языке.

— Да пошёл ты со своей отбивной! — крикнул один из наших бойцов. — Посмотри, вон ваши отбивные валяются! И ещё нарубим!

В говорящей установке его, конечно, не услышали.

Но, похоже, на этот раз фрицы не врали.

Едва забрезжил рассвет, они обрушили на район элеватора всю наличную боевую мощь. Рвались снаряды и мины, с неба летели бомбы. От дыма, гари, пыли красноармейцам стало тяжело дышать.

Немцы целились в высотные хранилища, и, наконец, зажгли их.

Загорелось зерно, хлебный дух пошёл по помещениям.

Наши бойцы, державшие элеватор, не стали сбивать огонь. А если бы и захотели потушить пламя, то нечем — под руками ни воды, ни песку. Да и просто было некогда — фашисты начали новую атаку. Они шли, а за ними нарастал рёв танковых моторов, лязгали гусеницы.

Красноармейцы отошли от дымившихся зернохранилищ за длинный каменный забор и заняли оборону в проломах.

Цепи врагов, будто волны морские в шторм, накатывали ближе к элеватору, и, оставляя убитых, опять откатывали назад.

И так — раз за разом.

Зависали их самолёты, бомбили элеватор. После обстреливала артиллерия, а через какое-то время всё повторялось.

Бой шёл до сумерек.

Фашисты так и не взяли элеватор.

Много лет спустя, здесь воздвигли обелиск.

На нём были написаны незамысловатые стихи.

Огромна Родина!Перед тобою — пядьРодной земли.Так поклонись Героям —За пядь землиИм жизньПришлось отдать,Прикрыть собой странуНа этом поле боя!

Уже в потёмках командиры полков собрались на короткое совещание в специальном укрытии. Большинство из них понимало, что завтра вряд ли удастся удержать элеватор. Слишком сильным был накат фашистов, да и горело всё вокруг.

Видимо, придётся отходить на новые рубежи.

Последнее слово было за командиром дивизии. Но командира, полковника Петра Сергеевича Телкова, накануне отозвали в распоряжение Военного совета армии.

Взамен прислали генерал-майора В.Р. Вашкевича.

Новый генерал, судя по внешности, ничем не отличался от обычного бойца. Случайно встретив, вполне можно было принять его именно за рядового, только что вышедшего из окружения.

Когда Владимир Романович вошёл в укрытие, мало кто подумал, что он-то и есть командир дивизии.

На его плечах висела потрёпанная бекеша, какие обычно носят кавказские горцы, а на голове красовалась старая шапка-ушанка, разорванная в одном месте. Из-под неё генерал бросил жесткий, суровый взгляд на офицеров.

И на самом деле он был окруженцем. Всего каких-то две-три недели назад Владимир Романович варился в Вяземском «котле» — командовал дивизией из ополченцев Москвы, рабочих заводов и фабрик Подмосковья, молодых лейтенантов, досрочно получивших звание. В подчинении у командира 2-й стрелковой дивизии было 13 тысяч бойцов и командиров в возрасте от 16 до 60 лет.

В начале сентября они вышли в верховье Днепра, сменили 133-ю стрелковую сибирскую дивизию, её перебросили под Ельню, где готовили наступление на фашистов.

Он мог немало поведать о том, как ополченцы яростно дрались на занятых позициях, громили врага не хуже кадровых красноармейцев. Дивизия имела название «Сталин», контролировала шоссе и железную дорогу Москва-Минск. В помощь ей был придан дивизион морских орудий, моряки прибыли с Балтики. В боях под Вязьмой московские ополченцы показали себя отлично. Попав в окружение в ходе операции «Тайфун», дивизия не пала духом. Из «котла» генерал всё-таки вывел живыми несколько тысяч ополченцев.

Выслушав выступления офицеров, генерал Вашкевич решил отвести дивизию на новые рубежи.

Но куда?

В тылу дивизии фашисты уже перекрыли шоссе на Москву. Они пытались обойти дивизию и с левого фланга, чтобы окружить её. Путь туда был закрыт.

Оставалась только одна дорога — вперёд, на восток, к Волге. Можно было подойти к великой реке, и остаться на этом берегу. Или перейти на другой берег и там закрепиться. Ну, это как уж покажет обстановка на месте.

В штабе армии, куда генерал доложил о своём плане, его поддержали.

Ночью батальоны и роты двинулись по равнине, присыпанной неглубоким снегом. Отмахав от окраины Калинина километров десять, они подошли к Волге. Лёд на реке уже встал, был толстым. Попробовали долбить, убедились: выдержит не только людей, но и технику.

Но переходить не стали — разведка доложила, что на том берегу, в деревнях стоят немцы.

А на другом берегу, куда вступил ударный полк, в темноте угадывались очертания древнего монастыря. Командир дивизии вглядывался в темноту, словно искал ответ на какой-то, только ему известный вопрос.

Вдруг он повернулся к комиссару Севастьянову.

— Это нам подарок судьбы! — неожиданно сказал генерал, кивнув в сторону монастыря. — Я тут кое-что придумал.

Комдив приказал подразделениям занять все помещения обители, но ни в коем случае не разжигать костры, чтобы не подавать признаков жизни. Пусть у немцев, которые, наверняка, вели ночную разведку, будет впечатление, что монастырь пуст, а вся дивизия ушла дальше за Волгу.

Когда солдаты разместились, Владимир Романович поделился своим замыслом с Севастьяновым.

— Фашисты не обойдут монастырь, — продолжал Вашкевич. — Он у них, как зуб торчит, обязательно обследуют! Как считаешь, комиссар?

— Думаю, вы правы, они его не обойдут, — поддержал полковник.

— Вот тогда мы их и встретим! — закончил генерал.

В кельях братского корпуса, на папертях храмов белел снег, занесенный через разбитые окна, двери не закрывались, гулял сквозняк. Какой уж тут ночлег? Но деваться некуда! Бойцы, не проявляя ропота, вповалку полегли на каменные полы и тут же заснули.

И, будто по чьему-то велению, сразу стих ветер, в монастыре воцарилась глубокая тишина.

Странно или нет, но ни один из спавших на ледяном полу не простудился и не замёрз в ту тревожную ночь.

Будто неведомая сила хранила их!

Утром Вашкевич и Севастьянов поднялись на высокую монастырскую колокольню. С неё открывался отличный обзор окрестности.

Уже при утреннем свете они лучше разглядели и саму обитель — она представляла собой настоящую крепость.

Довольно высокая и широкая стена опоясывала всю территорию, на углах стояли сторожевые башни, а в центре высился соборный храм, галерея соединяла его с колокольней, рядом — подсобные помещения.

На куполах, правда, не было крестов, поэтому вся обитель выглядела сиротливо.

Командир дивизии и комиссар, конечно, не ведали, что обитель заложили подвижники-монахи очень давно — в 1567 году. Её знали на Руси многие богомольцы. Сюда, к святым иконам, стекались верующие из сёл и деревень Верхней Волги.

Теперь же им обоим было не до истории монастыря. Да и от кого о ней можно узнать? Всё же Владимир Романович, хоть и был обременён сугубо земными попечениями, не сдержался.

— Да, предки делали на века, — обронил он, — колокольня, что надо! И площадка сохранилась.

Комиссар ничего не ответил, он вглядывался в горизонт.

Далеко белела широкая равнина, и там, где она сливалась с небом, темнели избы деревенек.

В то время, пока генерал с полковником находились на колокольне, командир ударного полка умело расставил по всей стене автоматчиков и пулеметчиков. Они смотрели вдаль из древних бойниц, как когда-то давным-давно смотрели, ожидая врагов, наши предки.

Расставили и замаскировали пушки и миномёты.

Командир дивизии не ошибся в своём прогнозе.

Вот зимнее солнце чуть взошло над равниной. И почти одновременно от ближней деревни отделилось что-то чёрное и направилось к Волге.

Генерал приложил к глазам бинокль.

Он увидел, как колонна людей и машин двигалась к реке — конечно, фашисты. Дойдя до берега, они рассыпались по нему; а из машин вынимали рукава и тянули ко льду, это были установки, с помощью которых наращивали лёд, чтобы пропустить танки и самоходные установки.

Монастырь, на который кое-кто из немцев показывал рукой, само собой, безмолвствовал.

Монастырь был будто вымерший, пустой!

Похоже, обитель не вызвала опасений у врагов.

Через какое-то время Владимир Романович заметил и вторую колонну, численностью, пожалуй, в два батальона. Она приближалась к берегу из другой деревни. «Хорошо, — подумал комдив, — что не пошли ночью в ту сторону».

Немцы спустились на реку, бодро зашагали к середине. Они шли довольно плотно — один ряд за другим. На ремнях висели автоматы, в морозной тишине гулко отдавались их шаги по льду, долетал весёлый говор и смех, очевидно, вечером фрицы отметили очередную победу.