Том 12. Матиас Шандор. ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ - Жюль Верн

Но, как уже сказал Борик, Петер Батори уехал по делам в Зару.

Поэтому доктор решил написать ему и сделал это в тот же день. В письме говорилось только, что он будет рад принять Петера Батори на борту «Саварены», ибо хочет сделать ему предложение, которое может его заинтересовать.

Письмо было отправлено на почту в Гравозу, и теперь оставалось только ждать, когда молодой инженер вернется домой.

Тем временем доктор продолжал жить на борту яхты уединенно, как никогда. «Саварена» стояла на якоре посреди бухты, ее экипаж никогда не сходил на берег, и яхта была изолирована от внешнего мира, как если бы находилась в Атлантике или в Средиземном море.

Эта странность немало смущала репортеров и прочих любопытных, которые еще не отказались от мысли «проинтервьюировать» этого легендарного человека, хотя им никакими путями не удавалось попасть на яхту, столь же легендарную, как и ее владелец! А так как Пескаду и его товарищу была предоставлена «свобода передвижения», к ним-то и стали обращаться корреспонденты в надежде раздобыть хоть какие-нибудь сведения, - а уж эти сведения газеты сумели бы превратить в самые умопомрачительные откровения.

Как известно, Пескад только и делал, что веселил всех, - с согласия доктора, разумеется. Если Матифу был тяжеловесен и серьезен, как бык, с которым он мог бы померяться силой, - то Пескад с утра до ночи хохотал и пел и был подвижен, как вымпел, с которым он мог бы сравниться легкостью. Он либо лазил по мачтам, потешая экипаж, которому давал уроки вольтижировки, будучи ловким, как матрос, и проворным, как юнга, либо развлекал товарищей бесконечными прибаутками. Ведь доктор Антекирт велел ему всегда быть в хорошем настроении! Вот оно у него и хорошее, да он еще старается, чтобы и другие не хмурились.

Выше было сказано, что Матифу и Пескад пользовались свободой передвижения. Это значит, что они имели право отлучаться с яхты и возвращаться обратно. Остальные члены экипажа не покидали борта, они же могли это делать, когда им заблагорассудится. Разумеется, любопытные ходили за ними по пятам, надеясь как-нибудь одурачить их и хоть что-нибудь у них выведать. Но выжать что-либо у Пескада, если он решил молчать, было совершенно невозможно; если же он начинал разглагольствовать, то говорил только для того, чтобы ничего не сказать.

- Кто такой доктор Антекирт?

- Он знаменитый врач. Он может вылечить от любой болезни, даже от такой, которая унесет вас на тот свет!

- Он богат?

- У него ни гроша. Не кто иной, как я, ссужаю ему по воскресеньям кой-какую толику.

- А откуда он прибыл?

- Из такой страны, название которой решительно никому неведомо.

- Где же эта страна находится?

- Могу сказать только одно: на севере ее отделяет от соседней страны самый пустяк, а с юга она и вовсе ничем не отделена.

Ничего другого добиться от Пескада не удавалось; что же касается его приятеля, то он и вовсе молчал, как гранитный столб.

Но если друзья не отвечали на нескромные вопросы репортеров, это не значит, что между собою они не говорили о своем новом хозяине. Они говорили о нем, и частенько. Они любили его, и любили крепко. Они горели желанием оказывать ему услуги. Между ними и доктором возникло что-то вроде химического сродства, происходило как бы взаимное притяжение, день ото дня они все крепче к нему привязывались.

Каждое утро приятели ждали, что вот-вот их позовут к доктору и он им скажет:

- Друзья, мне нужна ваша помощь.

Но, к великому их огорчению, ждали они напрасно.

- Долго ли так будет продолжаться? - сказал однажды Пескад. - Тягостно сидеть сложа руки, Матифу, особенно с непривычки.

- Да, руки заржавеют, - согласился Матифу, взглянув на свои огромные бицепсы, праздные, как шатуны остановившейся машины.

- Скажи-ка, Матифу...

- Что же тебе сказать, Пескад?

- Знаешь, что я думаю о докторе Антекирте?

- Нет, не знаю. Но ты мне, Пескад, скажи, что ты думаешь. Тогда мне легче будет тебе ответить.

- Слушай-ка. Верно, у него в прошлом были такие дела... такие дела... Это по глазам видно. У него во взгляде иной раз такие молнии сверкают, что ослепнешь... И когда грянет гром...

- Вот шуму-то будет!

- Да, Матифу, шуму будет немало... да и работы тоже. И вот тут-то, сдается мне, мы и пригодимся!

Пескад говорил так не зря. Хотя на борту яхты и царило полнейшее спокойствие, сметливого малого многое наводило на размышления. Что доктор не простой турист, путешествующий по Средиземному морю ради развлечения, - в этом не могло быть ни малейшего сомнения. Повидимому, «Саварена» - некий центр, к которому сходятся многочисленные нити, сосредоточенные в руках ее таинственного владельца.

В самом деле, на яхту приходили письма и телеграммы даже из самых отдаленных уголков этого чудесного моря, волны которого омывают берега многих стран - и французское побережье, и испанское, и марокканское, и алжирское, и триполитанское. Кто посылал все эти письма и телеграммы? Очевидно, агенты, занятые какими-то чрезвычайно важными делами, - если только не клиенты, просившие у знаменитого врача заочного совета, - но последнее казалось маловероятным.

Вдобавок даже на телеграфе в Рагузе вряд ли понимали смысл этих телеграмм, ибо они передавались на каком-то неведомом языке, тайну которого знал, повидимому, только сам доктор. Но будь даже язык телеграмм вполне понятен, что можно было бы уразуметь, прочитав, например, такие фразы:

«Альмейра. Казалось, напали на след З. Р. Ошибка, поиски прекращены».

«Вновь найден корреспондент Г. В. 5. Связались группой К. З., между Катанией и Сиракузами. Дальнейшее сообщим».

«Установлено прохождение Т. К. 7 мимо Мандераджо, Ла-Валлетты, Мальты».

«Кирене. Ждем новых распоряжений. Эскадра Аптек готова. Электро-3 стоит под парами днем и ночью».

«Р. О. З. Впоследствии умер каторге. Оба исчезли».

Или вот еще телеграмма, где применено условное цифровое обозначение:

«2117. Сарк. Бывший деловой посредник. Предприятия Торонт. Прервал связь с африканским Триполи».

А с «Саварены» на большинство этих телеграмм отправлялся один и тот же ответ:

«Продолжать розыски. Не жалеть ни сил, ни средств. Шлите новые данные».

Шел усиленный обмен какими-то непонятными посланиями, которые, казалось, являлись результатом наблюдения за всем бассейном Средиземного моря. Следовательно, доктор далеко не такой праздный человек, за какого он себя выдает! Об этой своеобразной переписке, конечно, не могла не узнать широкая публика, хотя телеграфные чиновники обязаны соблюдать профессиональную тайну. И это еще больше привлекало всеобщее внимание к таинственному незнакомцу.

Среди лиц, принадлежавших к высшему рагузскому обществу, одним из самых любопытствующих был Силас Торонталь. Как уже говорилось, бывший триестский банкир встретил доктора Антекирта на гравозской набережной несколько минут спустя после прибытия «Саварены». Эта встреча вызвала у одного из них чувство крайнего отвращения, а у другого возбудила не менее острый интерес. Но до последнего времени банкиру так и не удавалось удовлетворить свое любопытство.