Святой дьявол: Распутин и женщины - Рене Фюлёп-Миллер

«10 февраля: вчера около полуночи у Распутина появился какой-то мужчина, скорее всего Мануйлов, ушедший спустя некоторое время. В 11 часов утра пришла госпожа Вишнякова с какой-то незнакомой дамой, но Распутин не принял их. В 11 часов 40 минут пришла Мария Головина, в 11 часов 45 минут — фрейлина Лидия Никитина. В 12 часов 40 минут пришли госпожа Гар и какая-то дама, в час 20 минут госпожа Соловьева, также с какой-то дамой. В 2 часа Распутин вызвал машину № 224 и в 2 часа 10 минут уехал в ней вместе с Марией Головиной».

Но с особым вниманием и точностью агенты отмечали передвижение самого чудотворца, его внешний вид, настроение и каждое слово. Довольно часто Распутин появлялся на лестнице в неряшливом домашнем халате и отправлялся к привратнице или портнихе Кате; в такие моменты в его исполненной чувственности огромной фигуре было что-то звериное. И агенты ограничивались сухими замечаниями подобного рода:

«9 мая: Распутин посылал привратницу к массажистке, но та не пришла. После чего Распутин пошел к живущей в этом же доме портнихе Кате и потребовал, чтобы та „составила ему компанию“. Портниха возразила, что у нее нет костюма, но тем не менее Распутин заявил: „Приходи ко мне на следующей неделе, и я подарю тебе пятьдесят рублей!“»

«2 июля: Распутин посылал привратницу за массажисткой, но той не было дома. Тогда он лично отправился в квартиру № 31 к портнихе Кате. По всей видимости, его туда не пустили, потому что он снова спустился по лестнице и потребовал от привратницы, чтобы та его поцеловала. Но та высвободилась из его объятий и позвонила в его квартиру, после чего появилась служанка и увела Распутина».

Когда бы Григорий Ефимович ни выходил из своей квартиры, собираясь пойти в церковь или в баню, или если у ворот его ждал автомобиль, чтобы отвезти его на «Виллу Роде» или в Царское Село, он всегда был одет строго и торжественно, на нем был черный кафтан, дорогая шуба, зимние сапоги и бобровая шапка. В такие моменты он превращался в глазах шпиков в почтенного «барина», и они испытывали бы к нему почти искреннее благоговение, если бы не его морщинистое, обветренное лицо, выдававшее в нем крестьянина.

Как только открывалась дверь, и на лестнице появлялась величественная фигура Распутина, толпу праздных, плохо одетых людей охватывало легкое возбуждение: они кланялись, снимали шляпы, некоторые подходили к нему и подобострастно желали доброго утра.

Он отвечал на их приветствия, добродушно и снисходительно улыбаясь. Он знал их всех и уже давно привык, уходя из дома или возвращаясь, встречать их на лестнице или в швейцарской. Он умел отличать агентов друг от друга: одних оплачивал Глобичев, начальник охраны, другие были из полиции, третьи служили у полковника Комиссарова, были еще шпики из дворцовой агентуры генерала Спиридовича и, кроме того, особо доверенные лица премьер-министра, министра внутренних дел, крупных банков, дельцов и иностранных послов. Так как все они не доверяли друг другу, то стремились лично узнавать как можно больше о жизни Распутина.

Григорию Ефимовичу льстило такое особое внимание к своей персоне. Агенты не только охраняли его безопасность, но и утверждали его в высоком мнении о себе. Когда он думал, как вся Россия заботилась о его жизни, какие усилия прилагались для сохранения его безопасности, на лице его появлялась довольная улыбка.

Разумеется, от его здравого крестьянского ума не оставалась скрытой и другая сторона такого надзора, и он прекрасно понимал, что это была не только охрана, но и слежка, и едва ли он мог сделать что-то, что завтра же не было бы известно всему Петербургу.

Но такая двойная деятельность полицейских, с одной стороны, охранявших его безопасность, а с другой — следивших за ним, при этом избегая друг друга, не беспокоила Распутина и не стесняла его. В их присутствии он вел себя, как обычно, с той беззаботностью и прямотой, которую приобрел благодаря покровительству царской семьи, страху врагов и преданной любви своих поклонниц. Он не имел ничего против полнейшей осведомленности придворных дам и господ, министров, полицейских чинов и директоров банков о том, сколько раз он возвращался домой пьяным и когда у него проводила ночь знатная дама или простая швея.

Его друзья из полицейского департамента и министерств иногда передавали ему то, что агенты доносили о нем, но это его никогда особенно не волновало; только иногда, когда ему казалось, что сыщики сообщили ненужные подробности или что-то неправильно поняли, он начинал немного злиться, требовал от шпионов объяснений, обзывал их крепкими крестьянскими ругательствами, после чего примирительно просил, чтобы они в будущем все-таки избегали таких сообщений.

Верные долгу, полицейские механически записывали во всех подробностях наблюдения такого рода:

«14 января: В 4 часа 30 минут дня Распутин с банкиром Рубинштейном и двумя дамами отправились в Царское Село. Сопровождавшему их агенту он недовольно бросил: „Один из вас доложил вашему начальству, будто у меня на коленях сидела какая-то женщина. Непорядок, что вы сообщаете о таких вещах. Ваша обязанность — охранять меня, а не распространять подобные сплетни!“»

Несмотря на такие незначительные недоразумения, Распутин разговаривал с охраной довольно дружески. Иногда он по-детски радовался, если удавалось ускользнуть от их наблюдения, с хитрой, лукавой улыбкой потихоньку покинуть квартиру, незаметно спуститься по черной лестнице и вскочить в проезжавшую мимо машину.

Если ему это удавалось, он подтрунивал над одураченными агентами и рассказывал им всякие байки: о том, где он был, какие гнусные поступки совершил, какие важные дела провернул, тогда как они об этом не имели ни малейшего понятия. «Что бы подумали, — говорил он с добродушной насмешкой, — придворные дамы, господа министры и директора банков, если бы узнали, где я сегодня был и что делал!»

Тем не менее он часто испытывал жалость к постоянному ненасытному любопытству агентов и довольно искренне рассказывал им то, чего они еще не знали. Со временем он стал доверять агентам генерал-майора Глобичева; им разрешалось сопровождать его по утрам в церковь или в баню, и часто по пути он обсуждал с ними очень важные политические или личные проблемы. Ему нравилась их преданность, их почтение к нему, он чувствовал, что они не просто пытались завоевать его доверие, выполняя свои обязанности, но испытывали в общении с ним настоящую радость, истинное наслаждение. Эти плохо оплачиваемые, незаметные, бедные чиновники часто от души веселились, когда Распутин отпускал довольно резкие, грубые шуточки и передавал им придворные сплетни.

Но и такое личное расположение не мешало им сообщать о Григории Ефимовиче даже такие подробности, о которых тот убедительно просил молчать. Конечно, они обещали выполнять его пожелания, но, на деле, тут же сообщали начальству не только тщательно скрываемые дела, но и просьбу Распутина.

Несмотря на все это, они очень хорошо относились друг к другу: агенты любили своего Григория Ефимовича, а Григорий Ефимович любил своих агентов, особое предпочтение отдавал Терехову, Свистунову, Попову и Иванову.

Если сначала Распутин беседовал с агентами только по дороге в баню, в церковь или при случайной встрече, оставляя квартиру скрытой от их взоров, то позднее он почувствовал к некоторым сыщикам такое доверие, что стал иногда пускать их в комнаты. Это обстоятельство сыграло большую роль в день именин Распутина в 1916 году. Полковник Комиссаров самым строжайшим образом приказал своим агентам под любым предлогом обязательно проникнуть в квартиру Распутина и подробно сообщить обо всех событиях дня, ибо в полицейском департаменте предполагали, что придут подарки от «самых знатных особ», и надеялись сделать из этого определенные выводы.

С самого раннего утра агенты озабоченно сновали по вестибюлю, размышляя, как бы пробраться в квартиру. Спустя довольно продолжительное время на лестнице появился Распутин с маленькой племянницей Аннушкой; он был в хорошем настроении, позволил нескольким агентам сопровождать себя к заутрене и беседовал с ними самым дружеским образом. Когда по возвращении из церкви дошли до дверей квартиры Распутина, агенты услужливо предложили Аннушке помочь снять пальто, что Распутин снисходительно разрешил. Таким образом, несколько полицейских, к черной зависти их коллег, переступили порог прихожей.

В тот день Распутина просто засыпали приятными новостями. Едва он вошел, как, сияя от радости, подбежали домашние и показали множество роскошных и дорогих подарков, присланных за это время. Тут же позвонил телефон: Анна Вырубова желала «почтенному батюшке» счастья во всем и сообщила, что скоро придет; почти сразу же после этого пришел почтальон и принес чрезвычайно теплую поздравительную телеграмму от царской семьи.