Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Альфред Крупп изучил способности всех ведущих архитекторов на континенте и решил, что самым компетентным из всех будет сам Альфред Крупп. На протяжении пяти лет он усиленно трудился над своими планами, прерываясь только изредка. Эти бумаги и сейчас можно увидеть в семейных архивах – ужасная сумятица карандашной писанины с бесчисленными указаниями и предостережениями на полях. Все это отражает сборную солянку его неврозов и страхов. Деревянные бревна исключались. Они легко воспламенимы, и поэтому замок Круппа будет полностью построен из стали и камня. О газопроводе, конечно, нельзя было и думать. К тому времени он писал в темноте так же быстро, как при свете канделябра. Возможность уединиться для владельца дома – священна, поэтому его спальня будет отгорожена тремя барьерами с запирающимися на три замка дверьми. Поскольку он терпеть не мог сквозняков (они приводили к пневмонии), все окна будут постоянно наглухо закрыты. Вентиляция будет осуществляться через уникальные трубопроводы, изобретенные самим архитектором. Это выдвигало проблему навозного запаха, который он, если помните, считал животворным. Он много думал на эту тему; потом его озарило. Слава богу, что за идея! Он может устроить себе кабинет непосредственно над конюшней с трубами, которые будут вытягивать запахи вверх!

Вилла «Хюгель», вилла на холмах – так она будет называться. Династия Круппов, прожившая в Эссене три столетия, будет иметь постоянный дом – фактически два дома, потому что собственно особняк (который будет включать в себя личные апартаменты для Вильгельма на втором этаже) должен быть соединен низкой двухэтажной галереей с маленьким домиком, независимым крылом. «Хюгель» будет не просто семейным жилищем; он станет монументом, который удивит всю Европу.

В самой своей концепции вилла Альфреда была строительным кошмаром. В деле все оказалось еще хуже. Его описание поражает даже сегодня. Как предполагалось, фасад должен быть в стиле ренессанс, но то здесь, то там в известняк вторгаются унылые прямоугольные входы, удивительно напоминающие те, что существовали на немецких железнодорожных станциях, а гротескная суперструктура на крыше очень похожа на вокзал в Кельне. Проходя по периметру, неожиданно сталкиваешься с осуждающим взором вырезанных в камне глаз, со статуями львиц, выпячивающих женские груди, которые напоминают бомбы. Когда находишься внутри дома, ощущение безумия усиливается. Думаешь, что, если бы эти стены умели говорить, они рассказали бы нечто совершенно абсурдное. Это характерно для места, о котором даже точно никто не знает, сколько в нем помещений. Нынешний хранитель архивов Круппов полагает, что в большом доме имеется 156 комнат и 60 в маленьком – всего 216, – но недавний подсчет показал цифру 300. Все зависит от того, что вы назовете комнатой. Интерьер представляет собой сумасшедший лабиринт огромных залов, потайных дверей, секретных проходов, так что в вилле «Хюгель» не рекомендуется пить чересчур много шнапса.

В 1860-х годах все это было на бумаге. Крупп все еще не был уверен в том, где он хочет расположить дом. Он знал одно: решение должен принять только он сам. Никаких инспекторов; он будет инспектировать. Он распорядился соорудить деревянную башню, которая была бы выше любого дерева в районе Рура. К основанию были приделаны колеса, Альфред вскарабкался наверх, и ворчащие и потеющие крупповцы в круглых шляпах без полей начали толкать эту громоздкую конструкцию по поросшей кустарником сельской местности. «Пушечный король» стоял наверху в цилиндре и сквозь подзорную трубу обозревал окрестности. Он увидел больше, чем бросалось в глаза. Под землей небольшая фирма прокладывала горизонтальные шахты, и ему приходилось учитывать риск того, что его подрядчик, укладывая фундаменты, раздавит работающих ниже людей. Были взяты образцы почв, выкопаны экспериментальные шахты. Наконец, в 1869 году он принял решение. «Хюгель» будет стоять на выступе выходящего к реке холма.

Так случилось, что холм, который он выбрал, был голым, и, хотя Альфред не любил деревянных интерьеров, он хотел, чтобы вокруг были деревья. Возраст его приближался к шестидесяти годам. Времени на то, чтобы сажать прутики и ждать, когда они вырастут, не оставалось; поэтому он найдет великолепные рощи где-нибудь еще и перевезет их сюда. Целые аллеи деревьев были закуплены и привезены из соседних местностей. Холодной зимой передвижной лес с замерзшими корнями и голыми ветвями, на которых висели веселые транспаранты, был на специальных передвижных средствах доставлен на незащищенный от ветра склон. Изумленным рабочим, которые собрались вдоль маршрута, эта пересадка показалась чудом. Первая операция имела безоговорочный успех. В ту весну все ветки послушно покрылись почками. Голый холм зазеленел. А в апреле 1970 года Альфред заложил первый камень замка.

И сразу же столкнулся с целой серией катастроф. Ураганом были снесены первые строительные леса. Проливные дожди превратили котлованы в заполненные грязью ямы. Стены возводились медленно, а строительство юго-западного угла едва было завершено, когда, прискакав однажды утром, Альфред с ужасом и негодованием обнаружил, что весь он изрезан глубокими щелями. Подобно Германии, архитектурной аллегорией которой она должна была стать, вилле «Хюгель» грозила участь стать предметом насмешек общественности. Но, подобно рейху, она поднималась, камень к камню, блок к безобразному блоку.

Да, им предстояло подниматься вместе. 19 июня принц Леопольд Гогенцоллерн с одобрения Вильгельма решил принять испанскую корону. Произошла утечка, Париж об этом узнал, и горячая голова герцог де Грамон, который только незадолго до этого возглавил французское министерство иностранных дел, выступил с угрозами в адрес Берлина. Вильгельм заколебался и после этого посоветовал Леопольду отступить. Но Грамон и императрица Евгения не удовлетворились этим, потребовав королевского извинения. Король, находившийся на курорте в Эмсе, отказался.

Тогда свой шанс увидел Бисмарк. 13 июля он вместе с Рооном и Мольтке отредактировал телеграмму Вильгельма об отказе, кое-где заострив и отполировав фразы, так что телеграмма стала средством провокации. «Его Величество король, – говорилось в версии Бисмарка, – решил больше не принимать французского посла и распорядился передать ему через дежурного адъютанта, что Его Величеству больше нечего сообщить послу». Это, как Бисмарк заверил Мольтке (который подстрекал его, уверяя, что лучше воевать сейчас, чем через несколько лет, когда утвердятся французские военные реформы), будет подобно красной тряпке для галльского быка. Так и произошло. Действительно, при замысловатых правилах дипломатического этикета XIX века по-иному и быть не могло. Это звучало настолько оскорбительно, что Луи Наполеон был лишен выбора. На карту поставлена его честь. Он должен объявлять войну, и через два дня он сделал это, тем самым причинив Альфреду Круппу самые ужасные головные боли. На первый взгляд это озадачивает. По сути дела, для него эта война была шансом всей жизни, и в конце концов он увидел это, но в тот момент он был погружен в строительство замка, и вдобавок только что обнаружил свою непростительную ошибку. Его планы основывались на использовании специального строительного материала – французского известняка из карьеров Шантийи, около Парижа.