Байкальской тропой - Роберт Аганесов

Старик продолжал говорить. Он рассказывал о Колченогом, о недавней его схватке с собаками и о том, что охотники решили отомстить лосю за то, что он дрался за свою жизнь и победил. И постепенно зал забурлил, и все стали поворачиваться к сидящим здесь же хозяевам погибших псов. Оба охотника, но ожидавшие такого оборота, пытались отмахнуться и обернуть дело в шутку, на них наседали, и кругом все больше поднимался такой гул возмущения, что они умолкли и сидели смутившиеся и растерянные. Зал скандалил разноголосым хором, и казалось, что все забыли, зачем они вообще собрались здесь. На все лады обсуждали случившееся, припоминали виденное и слышанное о Колченогом, а когда кто-то вспомнил, как участниками облавы, среди которых были и оба охотника, была пропита за одним столом премия, полученная за убитых лосем волков, зал загремел дружным хохотом. И Василий Тарасович, сам не ожидавший такой поддержки, смущенный, сошел со сцены и стал пробираться к выходу, но у второго ряда его задержали, потеснились и усадили между собой.

Василий Тарасович так и не мог припомнить, какой фильм смотрел он в тот вечер. Но с тех пор Лобов, приходя в клуб, всегда садился на свое постоянное место в середине второго ряда.

А Колченогий, получив охранную грамоту, так никуда и не уходил из Зеленой Долины, прокладывая свои тропы по заболоченным топям глухих урочищ, в замшелых ельниках и распадках…

Хмурый осенний день набрал силу. Мы успели позавтракать, прибрались, когда собаки известили о прибытии гостей. Крытый «газик» притормозил у ворот. Василий Тарасович не вышел во двор, а, привалившись к окну, хмуро смотрел, как гости не могли управиться с щеколдой на калитке. Они шумно ввалились в избу. Лесник степенно ответил на их приветствие и вышел унять расходившихся собак. Не раздеваясь, оба уселись на лавку, с ленивым любопытством разглядывая скудную обстановку избы. Мы познакомились. Я делал вид, что копаюсь в рюкзаке, но сам с завистью рассматривал их снаряжение. Что и говорить, снаряжены они были отменно: новенькие дубленые полушубки, на поясах ножи, карабинные патронташи, неизвестно зачем полевые сумки с пристегнутыми поверх компасами. У одного на груди висела зеркалка с телевиком. Стволы карабинов тускло отсвечивали матовой сталью.

Вернувшись в избу, Василий Тарасович хотел было собрать чай, но оба энергично запротестовали, ссылаясь на время.

— Ну, вам виднее, — пробурчал старик. — Давайте собираться, время и впрямь позднее…

С неожиданной злостью он зашвырнул на печку кота, потиравшегося об унты гостя, и затоптался по избе, словно чего-то ища, хотя ружье, патронташ, бинокль — все висело на обычном месте.

Мы шли гуськом, далеко друг от друга. Владимир часто останавливался и, запрокинув голову, подносил к губам небольшой рожок, скрученный из бересты. Срывающийся пронзительный звук метался среди деревьев. Мне не раз приходилось слышать о таком способе охоты. Подражая призывному реву лося или оленя, охотник подманивает к себе самца. Охотиться таким способом можно только во время гона. Откликаясь на зов, зверь выходит на поединок, ожидая встретить своего собрата, — и получает из засады свинец! Разумеется, бродить по таежной чаще и распутывать следы куда труднее и опаснее, чем просто схорониться в кустах, подождать, когда зверь сам на тебя выйдет и останется только спустить курок!

Не знаю, походил ли рев берестяного рожка на лосиный, но Василий Тарасович останавливался, прислушивался и, как мне казалось, одобрительно кивал. Все утро старик был хмур, отвечал коротко, раздражался по пустякам, а с приходом гостей еще больше насупился. Я чувствовал, что от вчерашнего возбуждения на душе у него остался какой-то неприятный осадок, словно старик раскаивался в чем-то.

Ночью шел снег, а день был холодный, с резким морозцем. В разрыве низко бредущих над тайгой облаков проглянул и тотчас скрылся резко очеркнутый белесый диск солнца.

Тайга поредела, и мы вышли на гребень холма, лишь местами поросшего кустарником и одинокими деревьями. Перед нами широко расстилалась Зеленая Долина, рассеченная излучинами реки. Образованный непрерывной цепью холмов коридор постепенно суживался к югу. Оторвавшись от бинокля, Василий Тарасович кивнул Владимиру, и тотчас над безмолвным покоем долины поплыл протяжный звук рожка. Не спускаясь в долину, мы переходили с места на место, но потом снова вернулись на край гребня, под обрывом которого злобно и глухо колотилась река, разбиваясь о камни порогов. Я водил биноклем по знакомым распадкам, но по-прежнему не видел ничего, кроме неподвижного леса и крутых изгибов почерневшей реки.

Сдвинув на затылок шапку, Василий Тарасович стоял за кустарником впереди нас и, опустив голову, прислушивался к затухающему эху рожка. Федор с Владимиром стояли у самого края обрыва, привалившись спиной к стволам сосен. Я невольно вздрогнул, услышав над головой, пронзительное верещание кедровки. И вдруг увидел, как Василий Тарасович встрепенулся, отчаянно замахал руками и, прячась, прижался к стволу лиственницы. И в следующее мгновение совсем рядом послышался прерывистый, сиплый рев!

В полусотне метров от нас на заснеженном гребне, широко расставив ноги, стоял лось. Запрокинув на спину ветви могучих рогов, он ревел, поводя опавшими крутыми боками. И от дыхания в морозном воздухе над ним вскипали белесые клочья пара.

Это был Колченогий. Только на мгновение переводя дух, он беспрестанно ревел и, казалось, задыхался от нетерпения услышать ответный зов. Потом он резко опустил голову, затоптался на месте, обнюхивая под собой землю; фыркая и тычась горбоносой мордой по сторонам, он словно пытался угадать, где притаился невидимый противник. Шерсть на вздыбившемся горбу топорщилась, ноги тяжело переступали, взрывая землю. И вдруг из кустарника снова раздался пронзительный звук берестяного рожка. Он совсем не походил на лосиный, не походил на могучий, боевой рев Колченогого. С первым же звуком лось вскинулся и, опустив над землей рога, широким махом понесся прямо к обрыву, где затаились оба охотника.

Горбатое, громадное тело черной тенью пронеслось через кустарник и прыжком бросилось к низкорослым соснам, вцепившимся обнаженными корнями в край обрыва над клокочущей рекой. Я увидел, как резко вскинулся вверх белесый ствол карабина, — и грохнул выстрел! Словно от удара, Колченогий метнулся в сторону, вскинулся на дыбы и, подломившись, исчез за краем обрыва…

…Клочья пены захлестывали грузно распростершееся в расщелинах камней неподвижное тело. Вода меж камней вскипала розовой пеной и все больше окрашивалась в черноватый багрянец от крови, стекающей из изрубцованных широких ноздрей. Порой мне казалось, что тело еще вздымается в еле уловимом дыхании, но это всего лишь ветер шевелил бурую шерсть. Все еще не осознавая случившегося, мы стояли по колено в воде, не смея подойти ближе к вытянутой широколобой голове зверя. Недвижно, в упор, на нас смотрели подернутые белесой дымкой глаза мертвого лося. Колченогий был слеп.