Деникин. Единая и неделимая - Кисин Сергей Валерьевич

Непобедимая российская коррупция грязной ржавчиной начала разъедать Белое движение сразу же после его начала.

«ОТ БОЛТОВНИ ПОГИБЛА РОССИЯ»

Сам Деникин в эти дни был отвлечен от Гражданской войны событиями более приятными, матримониальными: 7 января уже седым, 45-летним боевым генералом он впервые обрел семью, обвенчавшись в одной из новочеркасских церквушек с Ксенией Чиж.

Их роман был далек от литературной классики. Разница в возрасте к особой романтике не располагала. Тем более в столь переломные и анархические годы. Вероятнее всего, когда родители Аси развелись и обзавелись собственными семьями, девушка просто стала никому не нужна и сама почувствовала себя брошенной и одинокой. Особенно после гибели жениха. Переписка же со старым другом, который совершенно неожиданно сделал ей предложение, оказалась как нельзя кстати и стала выходом из тупика для 25-летней курсистки.

Генерал, сам никому душу не изливавший, обнаружил родственную душу в этой хрупкой девочке, которую нянчил еще ребенком. Других родных душ в мире у Деникина не было, а Ася оказалась единственным существом, связывавшим его с покойной матерью. В то мрачное время генералу крайне необходим был человек, который смог бы отвлечь его от творящегося вокруг кровавого кошмара и поселить в его выхолощенную железом и смертями душу теплоту и жизнь. Поэтому так трепетно и нежно уговаривал он вынянченного им же ребенка стать его женой.

«Вы большая фантазерка. Я иногда думаю: а что, если те славные, ласковые, нежные строчки, которые я читаю, относятся к созданному Вашим воображением идеализированному лицу, а не ко мне, которого Вы не видели шесть лет и на внутренний и внешний облик которого время наложило свою печать. Разочарование? Для Вас оно будет неприятным эпизодом. Для меня — крушением».

Порой он сам не понимал, правильно ли поступает, обрекая Асю на жизнь с человеком, удел которого — нескончаемая война. Нужно ли это самой юной девушке идти за ним по жизни через походы и кровь, невзгоды и лишения, жизнь с неопределенным будущим.

«Никогда еще жизнь не была так заполнена. Кроме дела, у меня появилась личная жизнь. Иногда я задумываюсь над не разрешенным еще вопросом наших отношений (собственно, один остался) и гложет меня сомнение. Все о том же. Мне ли Ваша ласка или тому неведомому, которого создало Ваше воображение?»

«Если в нашей жизни счастье в очень большой степени будет зависеть от меня, то оно почти обеспечено. Ни перевоспитывать, ни переделывать Вас, моя голубка, я не собираюсь. Сумею ли подойти — не знаю, но кажется мне, что сумею, потому что, потому что я люблю Вас. И в думах одиноких, острых и радостных я вижу Асю женой и другом. Сомнения уходят и будущее светлеет».

«Вся моя жизнь полна Вами. Получила новый смысл и богатое содержание. Успех для нас. Честолюбие (без него полководчество немыслимо) — не бесцельно. Радости и горе — общие. Я верю в будущее. Я живу им. Совершенно сознательно».

На самом деле генерал еще не знал, как ему повезло с будущей женой. По характеру своему не будучи волокитой и любимцем женского пола, он обрел в Асе Чиж верную и преданную супругу, готовую идти с ним куда угодно. В том числе и в Ледяной поход.

Осенью 1917 года она бросила все и из Киева поехала за женихом на Дон, в неизвестность, где ее никто не ждал, не было ни одного знакомого. Поехала раньше, чем сам Деникин освободился из быховского заключения. Для нежной курсистки — поступок, достойный жены декабриста.

Генерал знал об этом и написал атаману Каледину и генералу Алексееву, попросив не оставить невесту без попечения. Асю встретили, и атаман поселил ее в Новочеркасске в доме своих друзей.

Матримониальный вопрос был решен, для набожных жениха и невесты оставалось лишь дождаться окончания Рождественского поста. Как раз «после первой звезды» Деникин и повел годящуюся ему в дочери невесту под венец (в источниках идет постоянная путаница в связи с тем, что Белая Россия жила по юлианскому календарю, а красная — по григорианскому. Так что дата бракосочетания семьи Деникиных указывается разная — 25 декабря 1917 года и 7 января 1918 года. — Прим. автора).

Однако понимали, сколь неоднозначная обстановка была в городе. Дабы не плодить слухи и не приковывать излишнего внимания к событию (это не нынешний шоу-бизнес), венчаться решили не в войсковом соборе, а в небольшой Александро-Невской церквушечке, подальше от любопытных глаз. Священник это тоже понимал и не стал зажигать паникадила.

Семейное торжество обставили максимально скромно. Худенькая и маленькая невеста (рост ее лишь немного уступал жениховскому — 1,58 м) приехала на Дон лишь в одном поношенном дорожном костюме. Взятая в наперсницы супруга атамана Каледина предложила ей свой гардероб, но рослая казачка была явно круче в плечах и бедрах. Юбку-парус пришлось сильно укорачивать, под меховой муфтой прятать длинные рукава блузы.

Кроме священника присутствовали только четверо свидетелей: верный генерал Марков, полковник Тимановский и адъютанты Деникина и Маркова. От предложения Каледина отметить бракосочетание приемом в Атаманском дворце генерал скромно отказался. Не время для фанфар Гименея.

Как вспоминала дочь генерала Марина Деникина-Грей, в 1939 году она стала свидетельницей разговора между родителями: «Когда мы жили в Париже в трех очень маленьких и сумрачных комнатах, выходивших окнами во двор, моя больная мать упомянула об этом: «Иваныч! Когда-то ты обещал, что мы проведем наш медовый месяц под лазурным небом Рима и Венеции, но мы восемь дней продрожали от холода в станице Славянской, погребенные под снегом…»

Впрочем, было не до медового месяца — Деникин, как начдив, постоянно выезжал на Таганрогский фронт, дела которого шли все хуже и хуже.

Отряды Сиверса разрастались за счет включения в их составы 45-го Азовского пехотного полка (з тысячи штыков), красногвардейских отрядов Донбасса (4 тысячи штыков) при 40 орудиях и нескольких десятках пулеметов. Семикратное преимущество в живой силе и технике одно время компенсировалось боевым духом и лучшей подготовкой юнкеров и офицеров полковника Кутепова. Однако к середине января даже те отдельные казачьи части, которые еще сохраняли лояльность атаману окончательно разложились и фактически открыли фронт у Матвеева Кургана.

С севера со стороны Миллерово напирали красные части Голубова, Петрова и Саблина, сдерживать которые могли лишь разрозненные отряды партизан.

С юга достаточно вяло проявляла себя под Батайском 39-я пехотная дивизия, которая оставила на Кавказском фронте и по дороге с него не только часть своего имущества (несколько пушек украли в Лежанке белогвардейцы), но и собственного начдива генерал-майора князя Захария Мдивани, который предпочел делать карьеру в «свободной Грузии».

Неспокойно было и в Ростове с Новочеркасском. По ростовскому рабочему району Темерник белым было опасно ходить даже днем. Офицеров приглашали на рабочие митинги, а затем их трупы находили в Дону. Генералы предпочитали шинелям статские пальто. Юнкера вообще по одному по городу не перемещались.

Африкан Богаевский писал о том, что на станичном сборе Аксайской было решено сформировать две пешие и одну конную сотни, чтобы идти против большевиков. Сформировали, потом призадумались, куда лучше идти — защищать Ростов с запада или Новочеркасск с севера. Приняли соломоново решение — защищать собственную станицу в восьми верстах с севера.

Простояли два дня, надоело «воевать», отправили делегатов к большевикам с целью выяснить, что тем надо на Дону. Им ответили, что-де к казакам претензий нет, идут «освобождать землю от дворян и помещиков». Поскольку ни тех, ни других в казачьей станице не было, разошлись по домам. И так везде.

«Степные рыцари» были уверены, что, поскольку Съезд фронтового казачества принял решение свергнуть атамана и признать Совнарком, у большевиков до них дела нет, и никто на их землю не позарится. Для чего тогда седлать коней «за Каледина»?