Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь - Вадим Нестеров

Навсегда запомнил и бледное лицо Таймаса, и его срывающийся крик: «Уходи, Мамбет, быстрее уходи! Возьми с собой урусов и беги! А мы их задержим, сколько сможем. Всех не убьют, в ясыри брать будут. Ты выживешь — и нас потом вытянешь, а если ты пропадешь — нам всем конец. Да не стой ты, Мамбет, беги!». Первый и последний раз тогда Таймас назвал его по имени — не как к начальнику обратился, как к другу.

Помирать будет — не забудет Тевкелев той скачки. Беглецы неслись так, как будто позади утробно ревел таежный верховой пожар, как будто за ними гнались все шайтаны мира. Казаки прикрывали его с двух сторон, а отправленный третьим в охранение посла башкирец заметно отстал — у него была совсем квелая лошадь, почему Таймас и отправил его с послом. Неслись не оборачиваясь, и лишь по доносящимся сзади звукам высокий и полномочный посол догадался, что башкиры и казахи у него за спиной уже начали свой безнадежный бой.

Шесть верст до обоза они пронеслись не стрелой даже — молнией. Там Тевкелев поднял всю свою команду до последнего конного и отправил их «на сикурс[106]» почти уже опрокинутым башкирам, так как «оные противные кайсаки башкирцев стали было одолевать, и им было уже невмочь с ними, противными киргис-кайсаками, дратца».

Отбить удалось практически всех. Но именно что «практически» — раненого Таймаса налетчики увезли с собой.

А дальше — все пунктиром, быстро сменяющими друг друга картинками, настолько ускорилось время. Вот Тевкелев наставляет Нияз-салтана, отправляющегося шпионить к Сарлыбаю, как себя вести, чтобы доподлинно выяснить судьбу Таймаса. Вот приехавший Букенбай, успокаивавший и обещавший лично заняться переговорами с обидчиком. Вот вернувшийся Нияз-салтан докладывает, что «башкирец-де Таймас жив, токмо-де мучен по-тирански и едва будет ли жив». Вот опять мотающийся между двумя лагерями Букенбай, оставивший Есет-батыра «близ Тевкелева жить для охранения от незапного случая». Вот приехавший под гарантии Худай-Назар-мурзы на очные переговоры Сарлыбай кричит, брызгая слюной, что выкуп очень мал, что башкиры в тот день убили его родного брата и ему надо бы было Таймаса убить, а он его живым привез…

И, главное — Таймас, пластом лежащий на кошме под охраной сарлыбаевских джигитов. Смертельно бледный — но улыбающийся.

Русский подданный Таймас Шаимов, башкирский старшина Кара-Табынской волости Сибирской дороги. Правая рука, без которой Тевкелев не сделал бы и половины того, что ему удалось в этом посольстве. Страшный боец на поле битвы, а за столом переговоров — искуснейший дипломат с умом бритвенной остроты. Этим его качеством русский посол пользовался особенно часто, и за время посольства именно Таймас несколько раз возглавлял российскую делегацию на переговорах с казахами и каракалпаками, когда Тевкелеву было несподручно или опасно выезжать самому. Один из считанного количества людей, которые остались рядом с Тевкелевым до самого конца. Даже сейчас, в студеном октябре, когда практически всю свою свиту, все русское посольство, кроме десятка самых нужных, Тевкелев отослал в Уфу, выводя их из-под удара.

Как ни странно, именно после возвращения Таймаса что-то переломилось, и дела вдруг пошли на поправку. То ли русское посольство словило какой-то неслыханный фарт, то ли просто многомесячные отчаянные усилия Тевкелева наконец проломили стену, но факт остается фактом — с началом нового, 1732 года одна удача следовала за другой.

Глава 28

Фарт

А началось все как в сказке — на море-океане, на острове… Не Буяне, конечно, но все равно на острове в Аральском море, на острове, «зовомом Каратюб или Онадыр[107]». Там к переводчику Тевкелеву явились два каракалпака, Генжебай и Якуп-батыр, которые и поведали, что они посланцы большого каракалпакского рода. Только на самом деле никакие они не каракалпаки, а башкиры, пусть и родились и выросли в Каракалпакской Орде…

Их отцы были взяты в плен каракалпаками лет с 60 тому назад. Родители, вживе помнившие Башкирию, все давно повымерли, а для их детей, как это часто бывает у эмигрантов, особенно «эмигрантов поневоле», потерянная родина превратилась в прекрасную сказку. Стала эдакой землей обетованной, на которую им, может быть, когда-нибудь посчастливится вернуться. Конечно же, свою никогда не виданную родину, свою потерянную Башкирию они себе выдумали. Выдумали от начала до конца, но разве их большая мечта перестала быть от этого настоящей мечтой или стала менее реальной?

Поэтому стоит ли удивляться, что, услышав о после российском, каракалпакские башкиры сразу же явились к нему, и ради того, чтобы эта взлелеянная во снах и грезах сказка стала былью — были готовы на все.

Как не убеждал их Тевкелев, «что и сам он ныне яко невольник, на каждой день ожидает напасти себе и не токмо их выручить, и сам не может освободиться», визитеры словно не слышали его. Невозможно убедить человека, решившего, что Шанс, которого он ждал многие десятилетия, наконец-то выпал. На все уговоры и призывы к разуму эти поседевшие в ожидании люди, только «с плачем неутешно просили, объявляя, что только бы он, Тевкелев, приказал им к себе прикочевать и при нем з женами своими и з детьми рады быть, и за верность Е. И. В. с ним, Тевкелевым, готовы вместе умереть».

Переубедить их никак не получалось. Посланцы от каракалпакских башкир приезжали к Тевкелеву раз за разом, трижды, как в сказке. И хотя по всему кончиться эта история должна была еще одной разбитой мечтой, на сей раз случилось чудо. Дело в том, что каракалпаки в последние годы практически осели, и, если и кочевали, то по Сыр-Дарье, в окрестностях своих полей. Как и у всех оседлых народов, у них начались нелады с окрестными кочевниками, и, как все земледельцы мира, они мечтали о сильном заступнике, который когда-нибудь приструнит несносных грабителей.

Поэтому однажды к Тевкелеву явились посланцы «от каракалпацкого Гаиб-хана и от главного духовного Мурат-шейха, и от всех каракалпацких старшин», и заявили, что все каракалпаки желают стать российскими подданными. Может быть, сильная Россия сможет навести порядок и приструнить «беспредельщиков». Правда, пока качество «крыши» не проверено, то есть непонятно — будет ли заступничество России эффективным, ясак они платить не будут и аманатов (заложников) давать не намерены. В общем, давайте пока попробуем вместе поработать, а когда ясен станет прок от этого сотрудничества — можно и пересмотреть условия договора.

Тевкелев, прекрасно понимая, что никакой деятельной помощи здесь, за сотни верст от своих границ, Россия никому оказать не сможет (по крайней мере, пока), присягу каракалпаков тем не менее принял. Как он записал в дневнике — «не хотел, дабы они з злобою отъехали, принужден, особливо для свободы обретающихся у них башкирцев, показать склонность по желанию». Проще говоря — зачем зря злить людей отказом? Вреда от этой присяги никакого не будет, а вот шанс вытащить башкир появляется.

Так оно и случилось — после бурной и, что важнее, результативной работы, проведенной по просьбе Тевкелева авторитетным человеком Букенбаем, каракалпаки согласились, в знак своих добрых намерений, отпустить с Тевкелевым этих плененных невесть когда башкир. И, как ни странно, словами на сей раз дело не ограничилось. Башкиры, ошарашенные пониманием того, что их, похоже, и впрямь отпускают, медлить не стали. Сборы были недолги, и вскоре к окрестностям ставки Абулхаир-хана прикочевала небольшая орда — с юртами, стариками, верблюдами, женщинами и детьми. Так Тевкелев, нежданно-негаданно даже для самого себя, оказался вождем небольшого степного племени, «и переводчику Тевкелеву стал немалой кураж, понеже люд оружейной и дельной — на конь сядут с 300 человек».

Дальше — больше. Любой пример заразителен, и после перехода в русское подданство каракалпаков, о котором немедленно стало всем известно, в Степи установилось даже нечто вроде моды на принесение присяги Белой царице. Под императорскую руку перешло несколько авторитетных старшин из противной партии, да и сами «противные» сильно приутихли. Но самое главное — русское подданство пожелал принять хан Среднего жуза, которого русские в документах упорно называли Шемякой, хотя сами казахи звали его Семеке. Ехать на земли Среднего жуза Тевкелеву было просто не на чем, да и опасно — несмотря на некоторую растерянность противной партии, в ее рядах осталось немало забубенных головушек, никогда не отказывающихся от набега. Поэтому принимать подданство Среднего жуза отправились лучший дипломат из «верных» казахов Худай-Назар-мурза, да полномочный представитель русского посольства — башкирец Таймас Шаимов.

Шемяка оказался мужиком простым, прямым, даже простецким. На переданные Таймасом витиеватые дипломатичные извинения Тевкелева об обстоятельствах непреодолимой силы, не позволивших ему самолично прибыть, сказал лишь: «Да ладно вам, а то я не знаю, что у вас всех лошадей поворовали, и ехать не на чем». После чего добавил, что на Тевкелева зла не держит, и сам бы к нему поехал с удовольствием, но с Абулхаиром они в ссоре, и видеть этого нехорошего человека не желает. На Абулхаира же Семеке обижен из-за его самоуправства, «почему он без согласия их, ханов и старшин, подданства принял». А сам он, хан Семеке, с сего часу из противной партии выписывается и записывается в подданство российское. Но просит отметить в документе, что «желает быть в подданстве всероссийском не по совету Абулхаир-хана, но сам своим желанием».