Оливия Джоулз, или Пылкое воображение - Хелен Филдинг

– Нормально, Оливия, дерзай! – сказала девушка сурово, но тут же зажала рот ладонью: как бы кактус не подслушал.

Сегодня она устроит представление. Она предстанет перед Феррамо такой, какой он хочет ее видеть. Придется притвориться, что она не целовалась ни с какими светловолосыми, сероглазыми юными обманщиками, не видела никаких оторванных голов, не видит никакой связи между бомбами «Аль-Каиды» и ацетиленом и никогда не слышала о таком веществе, как рицин. Справится ли она? Это ведь все равно что сказать: «Ни слова о войне», когда ужинаешь с немцем. «Не могли бы вы передать мне рицину? На островах Ислас-де-ла-Баия такая чудная клещевина, не правда ли?»

Она хихикнула. О Боже, только истерики сейчас не хватало! О чем только она думает? Ведь она ужинает с отравителем! Оливия стала лихорадочно вспоминать, к каким уловкам прибегают герои фильмов, чтобы избежать отравления: подменяют бокалы, берут еду из той же кастрюли, что и хозяин. А если угощения заранее разложены по тарелкам? Она замерла на мгновение, потом легла на пол, повторяя мантру: «Я доверяюсь своей интуиции. Я больше не поддаюсь панике, вредные мысли уходят». И вроде начала успокаиваться, но тут в дверь постучали – громко и требовательно. «О, нет. Нет-нет. Теперь меня заберут и забьют камнями», – подумала Оливия, быстро вскочила на ноги, нацепила сандалии и только успела подбежать к двери, как грозный стук раздался снова.

За дверью стояла низенькая полная женщина в белом переднике.

– Не желаете ли разобрать постель? – спросила она с доброй, поистине материнской улыбкой.

И шмыгнула в комнату, но следом за ней в дверях появился коридорный.

– Мистер Феррамо готов вас принять, – сказал он.

35

Пьер Феррамо полулежал на низкой кушетке, сложив руки на коленях, излучая сдержанную властность и мощь. Одет он был в просторный льняной темно-синий костюм. Взгляд его прекрасных, с влажной поволокой глаз под тонкими, изящно изогнутыми бровями казался невозмутимым.

– Спасибо, – сказал он, отсылая коридорного мановением руки.

Оливия слышала, как закрывается дверь, а когда в замке повернули ключ, похолодела.

Номер был роскошный, экзотический, электрическое освещение здесь заменяли восковые свечи. Пол был устлан восточными коврами, на стенах – узорчатые гобелены, и над всем этим витал запах восточных курений – так что ей на память сразу же пришел Судан, Феррамо продолжал все так же загадочно смотреть на нее, и ей стало не по себе. Инстинкт подсказывал, что надо держать чувства в узде.

– Привет! – весело сказала Оливия. – Какая приятная встреча.

В мерцающем свете свечей Феррамо был похож на Омара Шарифа в фильме «Лоуренс Аравийский».

– Красивая комната, – сказала она, пытаясь оглядеться вокруг с видом знатока. – Хотя у нас в стране принято вставать, когда входит гостья, особенно если эту гостью похитили.

По лицу его пробежала легкая тень смущения, но секунду спустя взгляд его глаз был по-прежнему холоден. «Ну и черт с тобой, индюк надутый», – подумала Оливия. На столике охлаждалась в ведерке со льдом бутылка «Кристалла», стояли два фужера, рядом – поднос с канапе. Столик был как две капли воды похож на тот, что стоит в ее комнате, вплоть до горшка с кактусом, торчащего посередке, – этот факт она взяла на заметку.

– Выглядит красиво, – сказала она, усаживаясь, и, глянув на бокалы с шампанским, послала ему лучезарную улыбку.

– Можно за тобой поухаживать?

Взгляд Феррамо на секунду потеплел. Оливия понимала, что ведет себя как деревенская кумушка в гостях у викария, но это, казалось, подействовало. Потом вдруг выражение его лица изменилось, взгляд его стал свирепым, как у хищника, которого зря потревожили. «Ну ладно, – подумала она, – в эту игру могут сыграть двое[37]». Села и тоже уставилась на него. Но, на беду, от этой импровизированной игры в гляделки ее разобрал смех. Как же трудно бывает сдержаться, когда тебя прямо-таки распирает изнутри – пришлось даже зажать рот рукой. Оливия скорчилась на стуле, плечи ее тряслись от беззвучного смеха.

– Хватит! – рявкнул он, вскакивая на ноги, что вызвало в ней новый приступ веселья.

О Боже! Ну наконец-то. Кажется, удалось! Она обязана остановиться. Оливия сделала глубокий вдох, завела глаза под потолок, а потом все-таки снова хихикнула. Когда вот так что-нибудь вдруг вас рассмешит в неподходящий момент, то ваше дело плохо. Это все равно что смеяться в церкви или на школьном собрании. Но даже мысль о том, что он достанет меч и отрубит ей голову, показалась забавной: она представила, как отрубленная голова, подпрыгивая, катится по полу и все смеется, а Феррамо орет на нее.

– Прости, прости, – сказала Оливия, пытаясь взять себя в руки, зажимая пальцами рот и нос. – Все нормально, сейчас.

– Ты кажешься чересчур жизнерадостной.

– Ну так и ты бы веселился, если бы трижды за один день побывал на волосок от смерти.

– Я приношу извинения за то, как Альфонсо вел себя на катере.

– Да, чуть не задавил нескольких аквалангистов и любителя водных лыж.

Феррамо скривил губы.

– Это проклятый катер виноват. Западная техника, при всех ее достоинствах, специально задумана так, чтобы выставить арабов дураками.

– Пьер, не сходи с ума, – сказала Оливия. – Мне кажется, что конструкторы современных катеров не ставили перед собой такой задачи. А вообще-то, как ты поживаешь? Так приятно снова тебя увидеть.

Он посмотрел на нее со странным выражением.

– Да, надо произнести тост! – сказал он и решил открыть бутылку шампанского.

Она следила за его действиями, нащупывая спрятанную в шов платья шляпную булавку и стараясь прикинуть, что сейчас произойдет. Итак, у нее появилась возможность напоить его и выведать, что у него на уме. Она оглядела комнату: на письменном столе стоял закрытый переносной компьютер.

Феррамо действительно вознамерился открыть бутылку «Кристалла», но никак не мог справиться с пробкой. Он явно не привык открывать бутылки с шампанским и вообще разбираться во всех этих гребаных штучках. Оливия поймала себя на том, что смотрит на него с ободряющей улыбкой – так смотрят на заику, который силится произнести следующее слово, а у него все не получается. Вдруг пробка, хлопнув, стрельнула в потолок, и мощная струя шампанского забила из горлышка, заливая его руку, столик, салфетки, кактус и поднос с канапе. Изрыгая непонятные проклятия, он принялся хватать и отшвыривать все без разбору.

– Пьер, Пьер, – Оливия схватила салфетку и стала вытирать лужицы. – Успокойся. Все хорошо. Я сейчас возьму их... – она подняла фужеры и направилась к бару с мойкой, – ...сполосну, и они будут чистенькие. О-о, какие красивые бокальчики. Из Праги? – не умолкая ни на минуту, она вымыла их горячей водой, потом ополоснула снаружи и внутри.