Путешествие дилетантов - Булат Окуджава

Я. О господи, дался вам этот маркиз!

Катакази. Видите ли, существует незакрытое дело (смеется), и я не могу его закрыть, прежде чем не внесу ясности… Итак, проживает ли он у вас?

Я. Это фигура мифическая, поверьте…

Катакази. Вы хотите сказать, что его выдумали?

Я. Вот именно. Я удивлен, что у вас эта безделица может вызывать столько хлопот.

Катакази. Позвольте мне усумниться. Все данные говорят об обратном.

Я. Какие данные? Поручик, вы шутите. Я всех знаю в своем доме. Ну, может быть, он рядится в кого-нибудь из моих лакеев?

Катакази. Отчего же нет?

Я. Тогда я пас…

Катакази (шепотом). Маркиз Труайя, как стало известно в Третьем отделении, выходец из Франции, сторонник республиканских идей, тайно проживающий у вас с целями, о которых мы можем лишь догадываться…

Я (это уже становится любопытным). Почему же у меня?

Катакази. Ну, это совсем просто. По рекомендации вашего друга князя Приимкова Андрея Владимировича. (Смеется.)

Я. Ну и вздор… При чем тут Приимков? Маркиза Труайя не существовало…

Катакази (со вздохом). Ну хорошо, вы князя-то Приимкова, надеюсь, знаете?

Я. Послушайте, поручик, вам не кажется, что мне следовало бы указать вам на дверь? Вы не опасаетесь за такой исход нашей встречи?

Катакази (с очаровательной улыбкой). Нет, князь, не опасаюсь. Я ведь не прихожу тогда, когда это может со мной случиться. Я ведь не поболтать пришел к вам, не из собственных побуждений, а, как я уже имел честь уведомить вас, по чужой воле, чтобы задать вам ряд вопросов, и вы, князь, не сможете совершить бестактности… (Смеется.) Вы ведь знаете князя Приимкова?

Я. Да, знаю…

Катакази. Есть сведения, что, несмотря на высочайший запрет посещать Петербург, он его украдкой посещает и бывает у вас.

Я (в замешательстве). Как вам сказать… Я слышал, что он как-то был в Петербурге, да… не упомню сейчас, от кого слышал…

Катакази. Да это и неважно… Он был, был и у вас…

Я. Ну, знаете…

Катакази. Вы запамятовали: он был у вас, тем более что вам в вашем затворничестве хочется иногда поделиться с кем-нибудь, а, кроме него, людей достойных, с вашей точки зрения, вокруг вас нет…

Я. Это фантазии, и это не имеет отношения к мнимому маркизу. Тем более что у меня много друзей.

Катакази. Это не фантазия, а цепь логических умозаключений.

Я (упрямо). Это вздор.

Катакази. Слово, которое не может служить аргументом.

Я. Мы затягиваем беседу…

Катакази. Войдите же в мое положение: в бумагах Третьего отделения значится, что маркиз Труайя посещал вас два года назад, в январе сорок шестого года. Это известно достоверно. Я не настаиваю, что он и нынче проживает у вас, но, ежели он значится, стало быть, он был? (Смеется.) Войдите в мое положение: я должен закрыть это дело и не могу. Теперь, когда Франция подарила нас такими событиями, да и вся Европа бурлит и бесчинствует, дело маркиза Труайя приобретает новый оттенок… Войдите в мое положение…

Я. Я был бы рад хоть в чем-то содействовать вам, но это все такой вздор…

Катакази. Мы не утверждаем, что вы разделяете его воззрения, упаси бог; просто он заглянул на часок, ошибся адресом, молчал, пил кофий, исчез, ну, что хотите, лишь бы закрыть дело…

Я. Но это несусветица какая-то…

Катакази. Вам следует лишь подтвердить, что он был, и все. Мы закрываем дело, и все…

Я. Вы просто смеетесь надо мной.

Катакази. До смеха ли тут? Я умоляю вас войти в мое положение! Вам это ничего не стоит, а у меня гора с плеч.

Я. Если эта пустая формальность может вас…

Катакази (оживленно). Вот именно… Но из-за нее уже несколько лет я испытываю всяческие сложности по службе.

Я. Черт возьми, извольте же: был проездом, задержался на полчаса, чинил колесо брички…

Катакази. Великолепно, только не колесо, князь, ибо это происходило зимой, в январе, если вы помните…

Я (распоясываясь). Ладно, извольте, полоз саней, кнутовище, дышло, колокольчик, нельзя же без колокольчика? Французский колокольчик!.. Подковывали коренную, пристяжную, делали компресс кучеру, пустили кровь маркизу…

Катакази. Вот вы смеетесь, а у меня гора с плеч. Теперь мы закроем это проклятое дело, и все. Кстати, князь, не мешало бы вам, это мой дружеский совет, впредь, ежели, скажем, появится этот таинственный маркиз, ну, мало ли что может с ним еще случиться, послать к нам вашего человека, чем вы очень обяжете нас, да и себя избавите от излишних хлопот. (Совершенно обнаглев.) Лично я стараюсь не допустить о себе всяких предосудительных мнений…

Я. Вы позволяете себе поучать меня…

Катакази. Помилуйте, и в мыслях не держал. Я вам так признателен, так признателен… вы меня очень выручили. Вы просто меня спасли. (И вот он поднялся, чтобы удалиться.) Что ж делать, князь? В моем положении выбирать не приходится… Я не могу, ваше сиятельство, позволить себе удовольствие думать только о душе. Для вас, может быть, все это сущая безделица, а для меня служба, как говорится, мать, а мундир – отец родной… Прошу прощения за беспокойство… (Уже в дверях.) Да, кстати, простое любопытство, вот знакомый ваш господин Колесников… как вам его сочинения?

Я. Что-то не припомню такого.

Катакази. Колесникова? Помилуйте… Ну литератор, пишет в журналах…

Я. Нет, нет… Не припоминаю…

Катакази. Странно. А он-то вас знает…

Я (вспомнил салон господина Свербеева, две замерзшие ноги). А-а-а, ну как же… Да мы незнакомы. Случайная встреча… А что, господин поручик, вы… я, признаться, не читал его сочинений… а вы хотели что-нибудь… я вообще современных журналов не читаю. Хотя он показался мне довольно любопытным созданием…

Катакази (оживленно). Вот именно, вот именно! Действительно любопытное… В одной из его статей проскользнуло мнение… э-э-э… ну, там была такая деталька… ну, как бы… в общем, намек на то, что некая сила вторгается в искусство с целью его искоренения…

Я. Вам виднее. Уж если вы с ним так накоротке… Я статей не читаю.

Катакази. Да ведь я так… Не дай бог вам с ним заговорить – заговорит. (Смеется.) Апломб, дурные манеры… Вы не находите?

…Вдруг он принялся от меня отдаляться, отдаляться, исчезать, погружаться в небытие. Когда я очнулся, его уже не было ни в комнате, ни, кажется, в доме. Я понял, что со мной произошла опять та самая дурнота, над которой я, пользуясь ее длительным отсутствием, уже посмеивался как победитель. Вот так штука! Где же искать спасения?.. А что, если доктор Моринари одним движением руки смог бы меня исцелить?.. О, поздние сожаления!»

«19 октября…

Ничто не проходит без последствий. Оказалось, что и эта нелепая сцена с поручиком имела свое продолжение. Я получил письмо.

«Ваше сиятельство!

Считаю своим долгом еще раз поблагодарить Вас за Ваши удивительные благородство и щедрость, с которыми я имел честь познакомиться, будучи у Вас третьего дня с официальным визитом. Признаюсь, лишь на короткое мгновение у меня возникла возмущающая мое достоинство мысль о попытке с Вашей стороны подкупить должностное лицо. Повторяю: лишь на короткое мгновение, ибо Вы предложили мне деньги с такой искренностью и так по-дружески, что подозревать Вас было бы подлым, а не принять денег – значило бы оскорбить Вас в лучших намерениях.

Я поражен Вашей проницательностью: как Вы могли угадать, что я и моя семья находимся в крайности, почти бедствуем!

Отныне я считаю себя Вашим должником и финансовым, и духовным и уповаю на бога в надежде, что он предоставит возможность мне доказать Вам это в самом ближайшем будущем.

Так вот, оказывается, чем кончился наш разговор! Я в припадке идиотизма всучил ему бумажник с ассигнациями, а он не решился мне отказать. Впрочем, боюсь, что он все-таки принял эти деньги как выкуп за мое спокойствие. И то дело!.. Кстати, денег было, как я помню, триста рублей! Не слишком ли много для одной паршивой Катакази?»

«21 октября…

Какое письмо прилетело ко мне из Москвы нынче – маленькое, надменное, насмешливое! Я – «милостивый государь», а моя учтивость, оказывается, просто трусость; я поступил не по-ваншонховенски, и мне нет прощения!