Страницы моей жизни - Моисей Кроль

Зная все это наперед, я купил в знакомой лавке в кредит рублей на сорок всякого рода «подарков», заготовил мешок сухарей из черного хлеба, запасся стопкой тетрадей, книгой о буддизме с «картинками» и программами и инструкциями Географического общества. И 20 мая 1892 года я начал свое странствование по бурятским улусам, полный самых радужных надежд, хотя я не имел никакого представления о том, что задуманная мною при столь необычных обстоятельствах «научная экспедиция» мне в конце концов даст.

Глава 11. Годы ссылки. По кочевьям селенгинских бурят.

Если бы я был суеверным человеком, то я бы в день своего выезда из Селенгинска решил, что силы природы были против предпринятого мною путешествия. Как уже было указано, я пустился в путь 20 мая. Был ясный солнечный день, хотя дул легкий ветерок. Но ветры в это время года были в нашей местности обычным явлением.

Лошадка наша бежала весело, и я спокойно предавался своим думам о предстоящей мне работе. Вскоре дорога пошла в гору – нам предстояло перевалить через довольно высокий холм, и наша лошадь замедлила шаг. До вершины холма осталось всего около версты, а там, мы знали, начнется длинный спуск, и мы снова поедем скорее.

Но совершенно неожиданно поднялась буря. Небо сразу покрылось черными тучами, и сильный ветер превратился в настоящий ураган. Стало темно, как в сумерки, хотя часы показывали всего три часа дня. И все вокруг приняло какой-то необычайный и жуткий вид. На окрестные горы и пади легли мрачные тени; буря завывала, как дикий зверь, ищущий добычи; казалось, что она задалась целью сбросить лошадь с сидейкой, вместе с нами, в близлежавшую глубокую долину. Тучи мчались по темному небу с такой быстротою, точно они спасались бегством от настигавшего их врага.

Я и Очир с трудом переводили дыхание. Напрягая все свои силы, лошадь едва могла передвигаться шагом. Нам казалось, что она не в состоянии будет дотащить нас до вершины холма. Все же она в конце концов до нее доплелась. Спускаться под гору было, конечно, легче, но буря бушевала неистово, у лошади, равно как у нас, перехватывало дыхание, – и мы продвигались вперед черепашьим шагом, часто останавливаясь, чтобы дать лошади передохнуть…

Когда мы выехали из Селенгинска, мы рассчитывали, что приедем на ночевку в Гусиноозерский дацан в четыре-пять часов дня, но настигшая нас буря задержала нас в пути целых шесть часов; лошадь наша совершенно выбилась из сил, и мы опасались, что она вовсе пристанет, и нам придется провести мучительную ночь в степи. В довершение всего буря принесла с собою страшный ливень. Но лошадка наша нас вывезла, и мы приехали в поселок, расположенный вокруг дацана, около девяти часов вечера, промокшие до костей и измученные до последней степени.

Приютил нас у себя один из лам, с которыми меня познакомил доктор Кирилов. Остановился я у этого ламы по двум причинам. Во-первых, я надеялся, что ламы, представляющие собою отборную бурятскую интеллигенцию, знают о старинном укладе жизни своих соплеменников гораздо больше, чем обыкновенные буряты; во-вторых, мне было известно, что буряты относятся с большим недоверием к русским чиновникам. Горький опыт научил их видеть в каждом представителе русской власти врага, в той или иной форме их угнетающего – выжимающего у них взятки, облагающего их незаконными поборами и т. д.

Когда забайкальские буряты стали русскими подданными, они получили целый ряд важных привилегий: русское правительство оставило нетронутым примитивный родовой строй и их старинное обычное право; буряты были освобождены от воинской повинности, им выделили огромные земельные площади, чтобы они могли беспрепятственно вести свое кочевое скотоводческое хозяйство и т. д. Но с течением времени жизнь в Сибири и, значит, в Забайкалье резко изменилась. Туда потянулись сотни тысяч русских крестьян-переселенцев.

Возникли значительные городские центры – были проложены большие дороги, развилась торговля, и на обширных сибирских просторах медленно, но неуклонно делала свои завоевания русская культура.

Одновременно с этим русское правительство принялось русифицировать первобытные инородческие племена, населявшие Сибирь. В конце XIX столетия в правительственных кругах заметно усилились тенденции лишить инородцев их вековых привилегий, привлечь их к отбыванию воинской повинности, отобрать у них значительную часть владеемых ими земель, ограничить их самоуправление и т. д. Для забайкальских бурят, как и для прочих сибирских народностей, эти опасные для их уклада жизни проекты не были секретом. Не удивительно, что они к каждому приезжавшему к ним чиновнику относились с инстинктивным недоверием.

Само собою разумеется, что для меня было очень важно, чтобы буряты, которых я собирался обследовать, не принимали меня по ошибке за чиновника. Но каким путем я мог их убедить, что я не только не чиновник, но, напротив, человек, который сочувствует всем их лучшим чаяниям и посещает их с самыми лучшими намерениями?

Такого результата я мог добиться только имея с собою рекомендательные письма влиятельных лам, к которым буряты питают неограниченное доверие.

И мой расчет оказался совершенно правильным. Лама, у которого мы остановились, встретил меня необычайно приветливо, и, когда мой Очир в разговоре объяснил ему, с какой просьбой я намерен к нему обратиться, тот не только выразил готовность дать мне несколько рекомендательных писем к видным и пользующимся среди своих родичей большим влиянием бурятам, но на другой день поднес мне еще несколько рекомендательных писем, полученных им для меня от своего друга, другого весьма почтенного ламы. Кроме того, мой гостеприимный хозяин созвал к себе на другой день несколько сведущих лам с тем, чтобы я мог с ними побеседовать по интересовавшим меня вопросам.

По-видимому, ему самому сильно хотелось знать, какие сведения я намерен собирать в бурятских улусах и какой характер будут носить мои научные изыскания.

Должен сознаться, что мой первый опрос четырех лам мне принес немалое разочарование. Оказалось, что они были весьма плохо осведомлены о тех сторонах жизни бурят, которые меня более всего интересовали. Они никак не могли понять, почему меня занимают такие «мелочи» и даже «глупости», как значительно уже отжившие старинные обряды при сватании невест при помолвке, а также местами забытые старинные свадебные обряды.

Я был им рекомендован раньше доктором Кириловым, а затем моим переводчиком Очиром как образованный и даже «ученый человек» (номчи хун), и они со мной охотно беседовали о буддизме, о разных религиозных и моральных вопросах, но что я их буду расспрашивать о старинном укладе жизни бурят, об их истории, об их экономическом положении – этого ламы не ожидали. И я видел по их лицам, что мои вопросы вызывают у них удивление, смешанное с недоумением, хотя Очир из кожи лез, чтобы объяснить им, почему именно все эти вещи меня так интересуют.