История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - Уильям Теккерей

Гарри и думать не мог бы о том, чтобы платить свою долю по солидному счету, который хозяин наш каждую неделю представлял своим постояльцам: ведь в роковую ночь перед дуэлью, когда джентльмены уселись за карты, у него не нашлось и десяти золотых, чтобы вступить в игру. Но когда он еще лежал больным в Гэйт-Хаус, вскоре после посещения леди Каслвуд и за несколько дней до суда, туда явился некто в оранжевой с синим галуном ливрее, какую носили слуги каслвудского дома, и вручил привратнику запечатанный пакет для мистера Эсмонда, в котором оказалось двадцать гиней и письмо, гласившее, что для него нанят адвокат и что как только ему понадобятся еще деньги, они ему будут присланы.

То было довольно странное послание для столь ученой особы, какою была или называла себя вдовствующая виконтесса Каслвуд, написанное тем варварским французским языком, которым пользовались в своей переписке не только она, но и многие другие знатные дамы ее времени, хотя бы герцогиня Портсмутская. Надо сказать, что искусство правописания не было в ходу среди светского общества тех лет, и письма герцога Мальборо показывают, что он, например, ограничился весьма отдаленным знакомством с этим разделом грамматики.

"Mong Coussin, — писала вдовствующая виконтесса, — je scay que vous vous etes bravement batew et grievement blessay du coste de feu M. le Vicomte. M. le Compte de Varique ne se playt qua parlay de vous: M. de Moon aucy. Il di que vous ayay voulew vous bastre avecque luy — que vous estes plus fort que luy sur l'ayscrimme — quil'y a surtout certaine Botte que vous scavay quil n'a jammay sceu pariay: et que c'en eut ete fay de luy si vouseluy vous vous fussiay battews ansamb. Aincy ce pauv Vicompte est mort. Mort et peutayt… Mon coussin, mon coussin l jay dans la tayste que vous n'estes quung pety Monst — angcy que les Esmonds ong tousjours este. La veuve est chay moy. J'ay recuully cet' pauve famme. Elle est furieuse cont vous, allans tous les jours chercher le Roy (d'icy) demandant a gran cri revanche pour son Mary. Elle ne 'veux voyre ni entende parlay de vous: pourtant elle ne fay qu'en parlay milfoy par jour. Quand vous seray hor prison venay me voyre. J'auray seing de vous. Si cette petite Prude veut se defaire de song pety Monste (Helas je craing quil ne soy trotar!) je m'en chargeray. J'ay encor quelque interay et quelques escus de costay.

La Veuve se raccommode avec Miladi Marlboro qui est tout puicante avecque la Reine Anne. Cet dam senteraysent pour la petite prude; qui pourctant a un fi du mesme asge que vous savay.

En sortant de prisong venez icy. Je ne puy vous recevoir chaymoy a cause des mechansetes du monde, may pre du moy vous aurez logement.

Isabelle Vicomptesse d'Esmond" [36].

Маркиза Эсмонд — так иногда величала себя старая леди на основании патента, данного покойным королем Иаковом отцу Гарри Эсмонда: и по этому поводу она носила платье со шлейфом, который поддерживала жена дворянина, пила из чаши с крышкой и восседала на кресле, покрытом сукном с бахромой.

Тот, кому ровесником приходился маленький Фрэнсис (которого отныне мы будем называть виконтом Каслвудом), был его королевское высочество, принц Уэльский, родившийся в том же году и месяце, что и Фрэнк, и только что провозглашенный в Сен-Жермене королем Великобритании, Франции и Ирландии.

Глава III

Я становлюсь под знамена королевы и вступаю в полк Квина

Слуга в оранжевой ливрее с синим галуном и выпушкой дожидался Эсмонда у ворот тюрьмы и, подхватив тощий багаж молодого человека, повел его из постылого Ньюгета ж берегу Темзы, где они окликнули лодочника и по реке отправились в Челси. Никогда еще, казалось Эсмонду, солнце не светило так ярко, никогда еще воздух не был так опьяняюще свеж. Сады Темпла, когда они проезжали мимо, показались ему похожими на сады Эдема, и все вокруг набережные, верфи, береговые строения, Сомерсет-Хаус, Вестминстер (где только еще начинали строить новый мост), сверкающая гладь Темзы, по которой деловито сновали лодки и баржи, — наполнило его сердце радостью и ликованием; да и мог ли при виде столь прекрасного зрелища почувствовать иное недавний узник, для которого черные мысли еще сгущали мрак заключения. Наконец они приблизились к хорошенькой деревушке Челси, где было много красивых загородных домов, принадлежавших знати, и вскоре завидели впереди дом миледи виконтессы — веселый, вновь отстроенный дом в ряду, выходившем на набережную, с тенистым садом позади и отличным видом на Сэррей и Кенсингтон, где находился благородный старинный замок лорда Уорика, былого противника Гарри.

Здесь, в гостиной миледи, Гарри вновь увидел некоторые картины, прежде висевшие в Каслвуде и увезенные виконтессой после смерти ее супруга, отца Гарри. Особо, на почетном месте, красовался писанный сэром Питером Лели портрет досточтимой госпожи Изабеллы Эсмонд в виде Дианы, в желтом атласе, с луком в руках и полумесяцем во лбу, окруженной резвящимися псами. Он был писан в те времена, когда, если верить молве, венценосные Эндимионы пользовались милостями девственной охотницы; а так как богини вечно юны, то и эта до дня своей смерти была уверена, что ничуть не постарела и что сходство ее с портретом остается неизменным.

Камердинер, совмещавший немало других обязанностей в скромном домашнем обиходе ее милости, провел Эсмонда в комнату миледи, и после подобающей паузы пожилая богиня Диана соизволила предстать перед молодым человеком. Арапчонок, одетый турком, в красных башмаках и серебряном ошейнике, на котором был выгравирован герб Эсмондов, открывал шествие, неся подушку миледи; за ним следовала камеристка, небольшая свора спаниелей с веселым лаем вприпрыжку бежала впереди высокородной охотницы; и вот, наконец, она сама, "источая благоуханье". Эсмонду с детства запомнился этот пряный запах мускуса, исходивший всегда от его мачехи (он был вправе называть ее так), Подобно тому, как небо все ярче и ярче алеет перед закаток солнца, так и щеки миледи виконтессы на склоне лет рдели все более живым румянцем. На лице ее лежал густой слой киновари, которая казалась еще краснее от соседства оттенявших ее белил. Она носила локоны по моде времен короля Карла (в царствование Вильгельма прически дам напоминали башни Кибелы). В глубине этого удивительного сооружения из красок, притираний и помад поблескивали ее глаза. Такова была миледи виконтесса, вдова Эсмондова отца.

Он приветствовал ее глубоким поклоном, какого требовали ее достоинства и родственная близость, затем с величайшей торжественностью шагнул вперед и поцеловал руку, на трясущихся пальцах которой сверкала дюжина колец, вспомнив, как он сам трясся, бывало, при виде этой трясущейся руки. "Маркиза! — произнес он, опускаясь на одно колено. — Смею ли я коснуться не только руки вашей?" Ибо хотя причудливое зрелище, которое являла собой старуха, невольно вызывало в молодом человеке желание расхохотаться, он все же испытывал к ней искреннее родственное расположение. Она была вдовой его отца и дочерью его деда. Она терпела его в былое время, а ныне была по-своему добра к нему. И теперь, когда темная полоса в гербе более не смущала мыслей Эсмонда и тайное чувство позора перестало тяготить его, ему приятно было чувствовать и признавать семейные узы и, гордясь, быть может, втайне своею жертвой, лелеять мысль о том, что истинный глава дома — он, Эсмонд, и лишь собственное великодушие мешает ему открыто заявить о своих правах.

Во всяком случае, в ту минуту, когда, склонившись над смертным одром своего злополучного покровителя, он услышал из его уст эту тайну, у него явилось ощущение независимости, которого он никогда не испытывал ранее и которое с тех пор не покидало его. И теперь он назвал свою старуху тетку маркизой, но сделал это с величественным видом, с каким только сам маркиз Эсмонд мог так обратиться к ней.

Прочла ли она в глазах молодого человека, — теперь уже не опускавшихся перед ее взглядом, давно утратившим былую властность, — что он узнал или заподозрил тайну своего рождения? Перемена в его обращении заставила ее вздрогнуть; и в самом деле, он теперь очень мало походил на кембриджского студента, который посетил ее два года назад и которому она выслала на прощание пять гиней через камердинера. Она внимательно оглядела его, потом затряслась, быть может, несколько сильнее обычного, и испуганным голосом сказала:

— Здравствуйте, кузен.

У него было, как мы уже говорили, совсем другое решение, именно — всю жизнь прожить так, словно тайна его рождения ему неизвестна, но тут он внезапно и вполне законно передумал. Он попросил миледи отпустить своих приближенных и, как только они остались наедине, сказал ей:

— Уж если на то пошло, сударыня, то хотя бы "здравствуйте, племянник". Великое зло было причинено мне, и вам, и бедной моей матери, которой ныне нет в живых.

— Бог свидетель, я в этом неповинна! — воскликнула она, сразу выдавая себя. — Всему виною ваш распутный отец, это он…

— Это он навлек позор на нашу семью, — сказал мистер Эсмонд. — Я все это знаю. Я никого не хочу тревожить. Те, кто сейчас носят титул, — мои благодетели, нежно мною любимые и никогда не думавшие причинить мне зло. Покойный лорд, мой дорогой покровитель, узнал истину лишь за несколько месяцев до своей смерти, когда патер Холт открыл ему ее.

— Негодяй! Он нарушил тайну исповеди! Он нарушил тайну исповеди! вскричала вдовствующая виконтесса.