Виттория Аккоромбона - Людвиг Тик

Последние слова Виттории были обращены к кардиналу Фарнезе. Она подошла к нему совсем близко и прямо посмотрела в его глаза. Старик, будучи не в силах вынести этот пронизывающий, обжигающий взгляд, побледнел и тщетно пытался взять себя в руки. Борромео и Медичи, внимательно наблюдавшие эту сцену, заметили смущение обычно невозмутимого Фарнезе и догадались, что истинная подоплека событий совсем иная, нежели им хотели представить.

— Что касается моего образа жизни, — снова начала Виттория. — Вы осуждаете его? Порицаете мои занятия поэзией и философией, дружбу с чужеземцами: каким-то Тассо, Капорале, со знаменитыми и серьезными людьми, с благородным стариком Спероне? Наши беседы? Кому они досаждают? И разве это не единственная причина, по которой великий Фарнезе (как он сам не раз говорил) так усердно посещал наш дом? Разве к нам приходили раскрашенные или пользующиеся дурной славой женщины, как это происходит во многих домах и при дворах, где ими восхищаются, где они царят? Если меня принудят, я выскажусь более определенно, и пусть решение обо мне выносит собрание.

Нельзя не признать, что все были смущены, не ожидая такого исхода. Даже самому пристрастному казалось очевидным: так гордо и смело может говорить только добродетель. Предполагали, что за всем этим кроется другая, куда более страшная, тайна. Все видели, как тихо и смущенно, ссутулившись, сидел великий Фарнезе, больше всех настаивавший на этом допросе. Даже самому ненаблюдательному бросались в глаза явные противоречия в этом странном обвинении. Зал затих. Все знали, как часто свидетелям или преступникам вкладывают в уста фальшивые признания, чтобы таким образом облегчить им наказание и навредить какому-нибудь противнику. Ведь уже выпустили презренного Манчини, рассказавшего всё под пыткой, от него лишь потребовали никогда больше не ступать на римскую землю. Знали и о сумме, которую он, вероятно, получил от своих покровителей. Самообвинение Валентини значило еще меньше.

Еще не было произнесено ни слова, но все поняли, что Виттория уже одержала абсолютную победу, от чего пришел в восторг англичанин, видевший эту великолепную женщину впервые; рыцарь был поражен ее красотой и героической решительностью.

Теперь поднялся гордый Браччиано и обратился, приветствовав всех поклоном, к кардиналу Фарнезе, который сделал вид, что записывает что-то важное.

— Вы, уважаемый друг, — заговорил Браччиано громко, — сможете лучше и надежнее всех засвидетельствовать, как этого желает благородная вдова, ее добродетель и невиновность. Если вы предпочтете молчание или если святой отец и коллегия кардиналов будут настаивать на продолжении процесса, то я объявляю, что в состоянии указать истинного убийцу, и обязательно сделаю это, будучи принужден прибегнуть к крайним мерам. Но только в этом случае, повторяю. Всю свою власть, людей, авторитет, богатство и влияние я использую, чтобы защитить оклеветанную невинность. Тогда будь что будет, и пусть мои противники пеняют на себя за возможные последствия. Кроме того, я поведаю, каким образом узнал, зачем бедный Перетти понадобился тому знатному человеку. Если об этом станет известно, не пожалеет ли кто-нибудь еще, даже благородный дядя, о том, что открылась правда?

Все замолчали и посмотрели на Фарнезе, который изо всех сил старался сохранять выдержку. Он был уничтожен, ибо то, на что Виттория только намекнула, герцог Браччиано высказал более отчетливо: именно он той ночью слышал позорный уговор. С достоинством поклонившись, Браччиано направился к двери. Один из писцов поспешил вслед за ним и склонился в глубоком поклоне:

— Ваше сиятельство, вы забыли свой плащ. — И протянул его герцогу.

— Дитя, — снисходительно ответил Браччиано, — пусть это тебя не беспокоит. Оставь его, я не привык носить с собой стулья, на которых сижу.

С этими словами он покинул зал.

Тут поднялся Фарнезе и, спешно покидая собрание, промолвил:

— Я с чистой совестью должен подтвердить то, что сказал благородный герцог и эта умная, добродетельная вдова. Считаю ее невиновной и объявляю, что мы введены в заблуждение лжесвидетелями.

Вслед за ним поднялся Медичи:

— Виттория Аккоромбона, в замужестве Перетти, ныне вдова, суд считает вас невиновной и свободной от подозрений в убийстве супруга. Но, как вы сами заявили, в это неспокойное время, чтобы защитить вас от преследования сильных противников и властных поклонников, которые не гнушаются никакими средствами, мы обязаны укрыть вас в безопасном месте на некоторое время. Вы прекрасно понимаете, что ваш небольшой дом — слабая защита, а дальше жить во дворце герцога неприлично. Губернатор — племянник и светский наместник нашего святого отца собственной персоной, оказавший честь привести вас сюда, отведет вас к себе — в крепость Анжело. Вы вступите в эту крепость не как пленница, а как взятая под особое покровительство гражданка. Никто не посягнет на вашу свободу. Когда утихнут страсти, вы покинете крепость.

У дверей зала Витторию встретил губернатор и отвел ее в Энгельсбург, где ей предоставили несколько комнат.

Когда во дворце Медичи кардинал встретился с рыцарем Карром, последний заявил:

— Эта великолепная женщина достойна быть королевой империи.

— Говорят, — ответил Медичи, — что она уже сейчас помолвлена с Браччиано. Но, пусть она и невиновна, наша семья никогда не согласится на этот безумный брак, чтобы законные дети не были ущемлены в правах на наследство. Эти неудачные браки уже принесли достаточно несчастий. Я с дрожью ожидал, что она заговорит о моей нынешней невестке Бьянке Капелло. Но эта женщина в высшей степени умна!

КНИГА ПЯТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Казалось, в Риме и католическом государстве стал потихоньку налаживаться мир, но неожиданно возникло новое бедствие, гораздо худшее, чем все предыдущие. Оно коснулось в первую очередь простого народа. Разразился голод, такой страшный, какого не могли припомнить. Нищета превращает человека в животное. А уж чего ждать от обезумевшей толпы, нельзя себе и представить: любое ограничение своих прав она воспринимает как жестокое наказание, любой новый закон — как проявление произвола власти.

Ужас нищеты и голода сжали страну в своих тисках. Воровство, грабежи и убийства средь бела дня у всех на глазах стали повседневностью. Власть была бессильна. Оружие теперь решало любой спор и вершило суд.

Бандиты большими группами свободно разгуливали по городу. Знать платила им, нуждаясь в защите. Всякий раз, когда кардинал Фарнезе выезжал в карете или верхом по делу или с визитом, его сопровождала охрана из целой армии вооруженных головорезов, чей вид наводил такой страх, что все встречные в ужасе бежали прочь. Между разными группировками бандитов время от времени происходили стычки на улицах города, после них оставались десятки трупов.

Старый папа был в отчаянии, видя, что бесчинства возрастают с каждым днем. Он чувствовал, что силы покидают его, что конец близок. Проливая горькие слезы, он понимал, что все попытки остановить это несчастье и предотвратить отчаяние народа напрасны. Папа обращался за советом ко всем трезвомыслящим людям в своем окружении, у сильных просил помощи. Всё было напрасно: любые предлагаемые меры были слишком слабы. Бандами руководили графы и бароны, обедневшие дворяне присоединялись к ним. Оплачиваемое убийство стало почетным ремеслом. Преступления разбойников, поддерживаемых знатью, становились с каждым днем всё более дерзкими и жестокими.

Буонкомпано, губернатор Рима, пытался помочь своему достойному отцу и дать ему совет:

— Поверьте мне, корень зла в городе, а не за его пределами. Банды связаны между собой. Бедные римляне умирают голодной смертью, а преступники обогащаются за их счет. Разбойники рыскают у самых ворот Рима и отнимают у крестьян всё, что те везут в город: муку, зерно, овощи. Потом продают всё это на рынках через своих людей по баснословным ценам. Народ это знает, но обвиняет не их, а слабую власть. Помощи ждать неоткуда, мы должны начать действовать сурово, даже жестоко, если нет другой возможности. Надо любой ценой выманить бандитов из их убежищ — дворцов знати и расправиться с ними.

Отец был согласен с доводами сына. Они послали за главой римских стражников, баригеллом{119} Бозелой. Ему было строго-настрого приказано: собрать всех стражников, завербовать новых и вооружить их; хватать всех встречающихся в городе бандитов, а тех, кто прячется во дворцах, вытаскивать силой — отмена папой закона о неприкосновенности жилища допускала такую возможность.

Главарь одной из банд — Пикколомини — вместе со своими подопечными вынужден был капитулировать, и, вернувшись к себе во Флоренцию, он распустил наемников и пообещал вести себя спокойно. Шли переговоры и с другими предводителями.