Брэдбери - Геннадий Прашкевич

— Вы, очевидно, наша новая соседка?

— А вы, должно быть… пожарник?

— Как вы странно это сказали.

— Я… я догадалась бы даже с закрытыми глазами…

— Запах керосина, да? Моя жена всегда на это жалуется… Дочиста его ни за что не отмоешь.

— Да, не отмоешь, — промолвила она, и в ее голосе прозвучал страх.

Монтэгу казалось, будто она кружится вокруг него, вертит его во все стороны, легонько встряхивает, выворачивает карманы, хотя она не двигалась с места…

— …Можно, я пойду с вами? Меня зовут Кларисса Маклеллан…»65

Война…

Большая война…

Будущая большая война…

В «Марсианских хрониках» («Март 2000») некий нервный налогоплательщик требовал немедленно пропустить его в ракету, стартующую на Марс. Он ни минуты не хотел оставаться на Земле. Любой здравомыслящий человек, кричал он охранникам, мечтает унести ноги с Земли. Все знают, кричал он, что года через два на Земле разразится атомная война!

Атомная война… Года через два…

Реальные события подтверждали эти более чем мрачные прогнозы.

В книге Роберта Юнга (1913-1994) «Ярче тысячи солнц»66 история создания первой американской бомбы читается как приключенческий роман. Только сюжет этого романа придумали физики.

Это они, физики, в июле 1945 года из секретной лаборатории Лос-Аламоса доставили первое атомное взрывное устройство в особую испытательную зону, где в пустыне было установлено специальное сооружение. Сами ученые находились в Бэйз Кэмп, более чем в 16 километрах от места взрыва. Там играла танцевальная музыка, время от времени прерываемая сообщениями о ходе приготовлений. Взрыв был намечен на четыре часа ночи, но из-за плохой погоды его пришлось отсрочить. Только в 5 часов 10 минут утра по приказу Роберта Оппенгеймера67 начали передавать сигналы обратного отсчета. Генерал Лесли Гровс68 приказал всем надеть защитные очки и лечь на землю ничком: тот, кто попытался бы увидеть взрыв незащищенными глазами, рисковал потерять зрение. Эти ужасные последние минуты перед взрывом. Всех мучили свои мысли. Энрико Ферми69 пытался еще раз прикинуть возможную силу взрыва, генерал Лесли Гровс вспоминал, не упустил ли чего в системе безопасности, Роберт Оппенгеймер (по его собственному признанию) колебался между страхом, что эксперимент не удастся, и страхом, что он удастся…

Никто не увидел первой вспышки атомного пламени.

Увидели только ослепительное белое сияние, отраженное от неба и холмов.

А потом возник блестящий огненный шар, разрастающийся, становившийся все больше. Казалось, он никогда не перестанет расти, он охватит небо и землю. Вся местность была залита невероятным палящим светом, его интенсивность во много раз превосходила интенсивность полуденного солнца. Даже такой холодный и рассудочный человек, как Энрико Ферми, пережил глубокое потрясение. Обычно он отмахивался от сомневающихся: «Не надоедайте мне с вашими терзаниями совести, это всё — всего лишь превосходная физика!» — но сейчас слов у него не было. Похоже, владел собой только генерал Гровс. Когда кто-то из ученых кинулся к нему чуть ли не со слезами, заявляя, что взрыв уничтожил все его наблюдательные и измерительные приборы, Гровс подбодрил его: «Ну, вот и отлично. Если приборы не смогли устоять, значит, взрыв был достаточно мощный». И добавил: «Значит, войне конец. Одна или две таких штуки — и с Японией будет покончено».70

А в августе 1949 года атомная бомба была уже испытана в СССР — на Семипалатинском полигоне.

«Под разрывами низко стоящих серых туч были видны металлическая башня и цех сборки, — вспоминал один из участников этих испытаний физик В. С. Комельков. — Несмотря на многослойную облачность и ветер, пыли почти не чувствовалось, ночью прошел небольшой дождь. По всему полю катились волны колышущегося ковыля. “Минус пять минут… Минус три минуты… Минус одна… Тридцать секунд… Десять… Две… Ноль…”

На верхушке башни вспыхнул непереносимо яркий свет.

На какое-то мгновение он ослаб и затем с новой силой стал нарастать.

Белый огненный шар поглотил металлическую башню и цех и, быстро расширяясь, меняя цвет, устремился вверх. Базисная волна, сметая постройки, каменные дома, брошенные машины, как вал, покатилась от центра, перемешивая камни, бревна, куски металла, пыль в одну хаотическую массу. Огненный шар, поднимаясь и вращаясь, становился оранжевым, красным. Потом в нем появились темные прослойки. Как в воронку, втягивались в него потоки пыли, обломки кирпичей и досок. Опережая огненный вихрь, ударная волна, попав в верхние слои атмосферы, прошла по нескольким уровням инверсии, и там, как в камере Вильсона, началась конденсация водяных паров. Сильный ветер ослабил звук, и он донесся до нас как грохот обвала. Над испытательным полем быстро вырос серый столб из песка, пыли и тумана с куполообразной, клубящейся вершиной, пересеченной двумя ярусами облаков и слоями инверсий. Верхняя часть этой чудовищной этажерки, достигая высоты 6-8 километров, напоминала купол грозовых кучевых облаков. Атомный гриб сносило к югу, он превращался в бесформенную рваную кучу облаков. Как доложили наблюдатели, уже через десять минут проникшие почти в эпицентр взрыва (курсив наш. — Г. П.), металлическая башня, на которой была установлена бомба, исчезла вместе с бетонным основанием — металл и бетон попросту испарились. На месте, где стояла башня, зияла огромная воронка. Желтая песчаная почва спеклась, остекленела и жутко хрустела под гусеницами тяжелого танка. Говорят, что на центральном пульте Берия71 обнял и расцеловал Курчатова,72 сказав при этом: “Было б большое несчастье, если б не вышло…” Разумеется, Курчатов понял тайный смысл сказанного…»73

Американцы испытали настоящий шок.

Они были убеждены, что о создании атомного оружия в СССР, в стране, только что перенесшей тяжелейшую войну, не могло быть и речи.

Но в 1953 году в Советском Союзе была испытана уже и термоядерная бомба.

На месте металлической башни, на которой эта бомба монтировалась, возникла громадная воронка, а почва превратилась в сплошную спекшуюся стекловидную массу — желтую, испещренную трещинами, покрытую оплавленными комками. Чем дальше от эпицентра, тем повреждений было меньше, но везде, абсолютно везде желтела эта ужасная оплавленная корка, а дальше — тянулась черная обугленная земля и, наконец, поля сохранившейся травы. В траве изумленные люди увидели множество беспомощных жалких птиц. Свет и грохот ядерного взрыва разбудил всех местных пичуг, они взлетели, и излучение спалило им крылья.