Неоконченная повесть - Алексей Николаевич Апухтин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот вам, милая графиня, настоящий дирижер, – сказала Марья Захаровна, – уж лучшего вы не найдете.
Графиня пришла в восторг от этой мысли и немедленно пригласила Волынского. В карете она вспомнила о Вельском и решила послать ему извинительную записку, свалив вину на графа. Но дома ее ждали кондитер и модистка, с которыми пришлось долго разговаривать, потом Соня приехала примерить бальное платье, и графиня совсем забыла о Вельском. И Волынский, и Вельский приехали в начале бала почти в одно время, и когда выяснилось, что оба они приглашены дирижировать, Вельский сейчас же уехал, а Волынский просил уволить его от этой приятной обязанности, так как это поставило бы его в неловкие отношения к кавалергарду. Конногвардейцы и кавалергарды постоянно соперничали во всем и должны были соблюдать большую осторожность, чтобы чем-нибудь не обострить кисло-сладких отношений, установившихся между их полками. Графиня совсем растерялась. Помощь явилась ей с такой стороны, с которой она никак не могла ее ожидать.
Алеша Хотынцев после выпуска из Пажеского корпуса усердно ездил в свет, но года через два это ему надоело, он пустился в кутежи, начал посещать дам полусвета, а настоящий свет покинул совсем, называя его с оттенком презрения «мондом». Ему очень не хотелось ехать на бал к дяде, и дней за пять он нарочно приехал к нему, чтобы узнать– «нельзя ли ему отбояриться».
Граф Василий Васильевич сказал ему прямо:
– Видишь, мой милый, мне будет совершенно все равно, если ты не приедешь. Entre nous soit dit[133] – у нас будет такая скука, что я сам с удовольствием удрал бы на этот вечер к тебе в Царское… Но помни, что Olympe никогда тебе этого не простит.
Из этих слов Алеша вывел заключение, что приехать необходимо, и, обедая в день бала в полковой артели, выпил вдвое против обыкновенного для храбрости. Он продолжал пить и после обеда, пренебрег железной дорогой и на лихой тройке, вместе со своим другом Павликом Свирским, прискакал из Царского прямо к дядюшкину подъезду. Войдя в бальную залу после полуторачасовой езды на морозе, Алеша почувствовал нечто вроде приятного изумления. Ощущения тепла и света, вид красивых полураздетых женщин, – все это было вовсе не так дурно, как он думал, или, вернее, как он говорил. Проходя мимо буфета, около которого еще никого не было, он услышал голос дворецкого:
– Попробуйте, ваше сиятельство, хорошо ли мы клико заморозили.
Алеша выпил залпом два стакана шампанского, и это окончательно привело его в отличное расположение духа. Узнав от Сережи о недоразумении с дирижерами, он подошел к графине и, нагнувшись к ее уху, сказал:
– Ma tante, я в первый год офицерства недурно дирижировал. Если хотите, могу попробовать сегодня…
Графиня посмотрела на него с недоверием, но делать ей было нечего.
– Попробуйте, Alexis, очень вам благодарна, – и начните поскорей. Давно пора.
Алеша отцепил саблю, дал оркестру знак начинать и, подойдя к Соне, сделал с нею первый тур вальса. Он был представлен Соне дней за пять до бала, видел ее тогда так мало, что не успел рассмотреть. Теперь он вдруг очаровался ею и сейчас же пригласил ее на мазурку. Соня отвечала, что на мазурку у нее уже есть кавалер.
– Заметьте, княжна, – сказал Алеша, нисколько не смущаясь ее отказом, – что я прошу не милости, а справедливости. Сама судьба хочет, чтобы вы танцевали со мной. Я дирижер, а вы хозяйка, или, по крайней мере, виновница всего торжества.
– Но что же мне делать, если у меня есть кавалер?
Горич, торчавший всегда неподалеку от Сони, услышал этот разговор и передал Соне извинения Угарова.
– Вы видите, княжна, что судьба за меня, – сказал весело Алеша и принялся вальсировать со всеми барышнями по порядку.
С этой минуты все пошло как по маслу. Через два часа графиня уже могла сознавать, что ее бал удался. Все приглашенные съехались; большие министерские салоны были полны, но ни тесноты, ни духоты не было. Благодаря Алеше, оживление в танцах не прекращалось ни на мгновение. Словно радуясь своему возвращению из «кабацкой» жизни в более свойственную ему сферу, Алеша был бесконечно весел, и веселье это сообщалось другим. Дирижировал он не совсем по светскому шаблону: Волынский с видом знатока нашел в его дирижированьи слишком много удали, trop d'abandon[134]. Казалось, что вот-вот еще немножко, – и строгое приличие бала будет нарушено, но опасная черта не переступалась, и самые смелые фигуры не выходили из должных пределов. Во время мазурки графиня с торжеством ходила из комнаты в комнату и сама любовалась своим балом. Она была в эту минуту совершенно свободна. Для особенно важных гостей она, несмотря на свою ненависть к картам, устроила несколько партий в большой гостиной, мужчины играли в кабинете графа, а все маменьки, чтобы удобнее следить за дочками, частью проникли в бальную залу, а частью примостились в дверях. Увидев графа Василия Васильевича, графиня подозвала его и сказала:
– Алеша est un ange; il est d'un entrain et d'une elegance tout a fait remarquables[135].
Графа Василия Васильевича во всем этом празднике интересовала только одна вещь – ужин. Он уже два раза ходил сам на кухню, а теперь шел совещаться с дворецким относительно того, в какое именно время и в какие двери вносить столы для ужина.
– Погоди, Базиль, – сказала графиня, удерживая его за рукав фрака. – Посмотри на Алешу и Соню: неправда ли, какая славная парочка? Знаешь ли, мне пришло в голову, что хорошо бы их поженить… Что ты скажешь на это?
Граф только махнул рукой.
– Пусти, Olympe, мне нужно видеть дворецкого.
– Нет, подожди одну минуту. Посмотри направо: видишь эту пару за большим зеркалом? Они теперь не танцуют.
– Ну, вижу, Дмитрий Павлович Висягин и племянница княгини Марьи Захаровны.
– Да, Бэби. И что же, ты не видишь в ней ничего особенного?
– Вижу, что она дурна, как смертный грех.
– Полно, Базиль, она сегодня очень интересна.
Граф расхохотался.
– Этого только недоставало! Рыжая, вся в веснушках… Что ты нашла в
