Мы не «рабы», а внуки божьи! Языческая Русь против Крещения - Лев Прозоров

Греческая Церковь во время турецкого ига представляет собою ужасающее явление. За триста лет «агарянского» рабства на Константинопольском престоле сменилось 150 Патриархов. То есть в среднем каждый Патриарх занимал свой престол не более двух лет! Но вызвано это отнюдь не гонениями. «Греческие архиереи своими интригами часто давали повод туркам произвольно распоряжаться патриаршим престолом… Понадобятся султану или великому визирю деньги – они низлагают одного патриарха и ставят на его место другого, который, по обычаю, вносит пескезий. Не внесет патриарх обычной ежегодной подати (хараджа) – его низлагают и ставят другого, с которым повторяется то же…

Турецкое правительство, поступая так, довело патриаршее достоинство до крайнего унижения. Должность патриарха сделалась должностью чиновника, назначаемого и увольняемого правительством» (Н. Тальберг. История Христианской Церкви. Т. 2. М., 1991. С. 58).

Симония (продажность и коррупция в церковной среде, торговля церковными должностями. – Л.П.) процветала повсюду – начиная с патриарха и кончая низшим клиром. Патриархи и епископы перекупали друг у друга престолы и кафедры (иногда по нескольку раз) и полностью зависели от воли магометан. Новоназначенный патриарх получал от султана «фирман» (утвержденную грамоту), и без него никто не имел права вступать в свои обязанности.

Главнейшей обязанностью греческих епископов было собирать для турецкого племени «харадж» (подать) со своих подданых «райя» (скота), как унизительно именовали христиан турки. Поборы в пользу турецкой казны были очень велики. В этих условиях греческие епископы, по сути исполнявшие роль мытарей, вызывали всеобщую ненависть. Они не только ничем не отличались от турецкой администрации, но и сами являлись частью ее репрессивного аппарата.

Раболепство Константинопольских патриархов перед султанами не имело никаких разумных границ. Даже когда дело касалось свободы своих же братьев греков, боровшихся за освобождение от турецкого ига, Константинопольская церковная власть вела себя с извращенной подлостью. Так, например, когда в 1821 году султан Махмуд зверски подавил восстание греков в Элладе и на островах архипелага, патриарх Григорий V в порыве верноподданничества издал специальную отлучительную грамоту против восставших.

Сравнив их борьбу с предательством Иуды, патриарх призвал восставших к повиновению турецкой власти. «Ничто так не известно, – вещал Григорий V, – как то, что благодарность к нашему благодетелю султану составляет самую первую из всех добродетелей, и что только порочнейший из людей воздает за добро неблагодарностью. Но если неблагодарность направлена злостным, мятежническим образом против нашего общего благодетеля и покровителя, против нашего светлейшего правительства, то она становится безбожною и отвратительною, потому что Христос сказал: «всякое царство и всякое господство от Бога» (здесь не только явное искажение текста Рим. 13, 1, но приписывание слов ап. Павла Исусу Христу. – Авт.). Таким образом, кто сопротивляется поставленному над нами Богом правительству, тот сопротивляется Божию повелению».

Ближайшие преемники Григория V на патриаршем престоле, безропотно повинуясь султану, направляли аналогичные грамоты, увещевая соотечественников добровольно покориться Порте. Всех их, однако, превзошел патриарх Анфим III (1822–1824), который заявил буквально следующее: «Провидение избрало владычество Османов для замещения поколебавшейся в православии Византийской империи как защиту против западной ереси». То есть согласно этой безумной теории турки суть Божии избранники, преемники Византийской империи и покровители Православия, защищающие «райю» от латинизации.

Собственно, цитаты можно продолжать. Добавить, например, как во времена Русско-турецких войн, когда наши прадеды проливали кровь за «свободу православных братьев во Христе от магометанского ига», патриарх этих самых «братьев» повелевал духовным чадам молиться «о державнейшем, тишайшем, милостивейшем и народолюбивейшем царе и самодержце нашем султане Абдул-Меджид-Хане, владетеле нашем», и о победе турецкого оружия. Но, по-моему, вполне достаточно.

Они продали завоевателям родную страну. Отдать на растерзание восточным пришельцам северных варваров, пусть трижды единоверцев, для них и вовсе должно было быть плевым делом.

Оставим их.

В родословных российского дворянства наблюдается одно забавное явление. Очень часто дворянский род начинается с того, что веке в XIV на службу к московскому, реже – тверскому или рязанскому или ещё какому-нибудь князю приходит некий татарский князь.

Дело-то вполне обыденное, с одной стороны, несть ни эллина, ни иудея, крестись в православную веру да и служи (и чего это православные так возмущаются засильем «лиц южной национальности», скажем, в милиции? Крещёных татар на службе у их любимых московских государей было ну никак не меньше).

С другой стороны, Орда уже не та, потомки Чингисхана окончательно перегрызлись, и служить «хану» московского «улуса» выгоднее, как ни погляди – и слава, и добыча, и надёжность – по крайности, на Москве князья друг дружку не режут напропалую, как в Сарае!

Всё бы так, и ни к чему было бы упоминать это заурядное обстоятельство в моей книге. Да вот только имена у этих самых «татар» иногда уж больно чудные. Зовут их… Ждан, Ярослав, Будимир… не самые татарские имена, право же.

Лично я вношу этих «странных татар» в копилку доказательств существования в это время русских язычников. Почему их записали в «татары»? Всё предельно просто, уважаемый читатель.

Дело в том, что родословные российского дворянства дошли до нас в списках не старше XVII столетия, когда, конечно, слово «поганый» или хотя бы «некрещёный» могло ассоциироваться только с инородцами. Да ещё и имена малознакомые. В общем, явные «татары»!

Вспоминается в этой связи такой эпизод с одной моей знакомой. Взяв у меня почитать книжку славянского фэнтези, она вскоре вернула её обратно и была крайне недовольна. «Имена какие-то татарские, не запомнишь – Огневед, Яромысл».

Добавьте ещё и моду у российского дворянства на иностранное или хотя бы инородческое[56] происхождение – и вы поймёте, почему того, кто по приезде ко двору московского государя рекомендовался как «поганый князь Ждан (Ярослав, Будимир и проч.)», могли запросто записать посмертно в «татары».

Кстати, среди этих странных «татар», носящих не татарские имена, были Ротай, Бедырь, Порхач и Битюг – основатели дворянского рода Кайсаровых, потомок коего, Андрей Сергеевич Кайсаров, написал в 1803 году труд «Славянская и российская мифология».

Возможен, однако, и другой вариант. Правда, он не слишком вероятен, о чём сразу предупреждаю читателя, поскольку основан на построениях Льва Николаевича Гумилёва, исследователя не всегда строгого в подборе аргументов, особенно когда речь идёт о его любимых монголах.

В одном из своих сочинений он бегло упоминает о якобы существующих сведениях про то, что в гвардию великого хана в Каракоруме входили русы-язычники. Вроде бы им принадлежал целый надел земли – не то в Монголии, не то в Северном Китае.

Однако где бы ни было пристанище ушедших так далеко от отчизны язычников, их, несомненно, должно было тянуть к родной земле, к её священным рощам и источникам, к могилам пращуров. Возможно, это они или их сыновья, внуки и возвращались тогда на родную землю.

Тогда они действительно, по крайней мере формально, были «татарами» – кем ещё могли быть личные охранники великого хана? Но при этом носили вполне славянские имена.

Ну, вот видите, скажут мне читатели-христиане, и ваши язычники служили завоевателям. А на Куликовом поле свободу Руси добыли благословение Сергия Радонежского да подвиг монаха Александра Пересвета. А где были язычники?

Как это ни покажется удивительным – на Куликовом поле же и были. Да и с Сергием Радонежским и двумя братьями-богатырями, Пересветом и Ослябей, не всё так ясно и просто, как хотелось бы того христианам.

Начнём, пожалуй, вот с какого обстоятельства. Кто-нибудь из рассуждающих о Сергии Радонежском и его благословении, принесшемде победу русским ратям на поле Куликовом, обращает ли внимание на некоторую несообразность – великий князь Дмитрий Иванович отправляется испрашивать благословения на решительную битву с врагом веры и отечества у игумена затерянной в лесах обители, чуть ли не скита даже?

Странно ведь, что ни говори. Продолжая аналогию с Великой Отечественной, начатую Петром Хомяковым, попытаемся представить, что маршал Жуков отправляется за инструкциями и одобрением своих действий к секретарю колхозного райкома.

Странно бы это было? Мягко говоря, очень странно. А где, извините, более высокие церковные иерархи? Где митрополит, епископы? Почему они не благословят московского государя на защиту «веры и отечества»? или, как гласит «Задонщина», за землю Русскую, за веру христианскую?