Аляска золотая - Андрей Бондаренко

– Айна говорит, что у эскимосов принято обсуждать важные дела только после сытной трапезы, – доложил Иван Ухов, любимец местной публики. – Она напоминает ещё раз, что есть надо всё предложенное, причём, с видимым удовольствием. Тогда нас зауважают и охотно согласятся помочь…

Вождь первым – в полной тишине – уселся по центру обеденного полукруга на шикарную шкуру белого медведя. Вытянув левую руку по направлению к деревянному идолу, а ладонь правой положив себе на грудь, он с чувством произнёс что-то вроде короткой, но очень почтительной молитвы. По завершению обряда высокородный эскимос поочерёдно ткнул тёмным указательным пальцем в Айну и Ивана, приглашая их усесться рядом с собой. Потом настала очередь Егора и молодого, широкоплечего и мордатого эскимоса («Наверное, любимый сынок вождя!», – неслышно для посторонних хмыкнул внутренний голос), затем толстый и короткий палец нашёл капитана Тихого, Фрола Иванова и Томаса Лаудрупа….

«А ведь только примерно половина эскимосов расселась по обеденным местам», – поведал дружащий с математикой внутренний голос. – «Остальные, видимо, недостойны такой высокой чести, а, быть может, просто по своему рождению являются обычными и бесправными слугами…».

Две пожилые женщины – с очень тёмными и морщинистыми лицами – поставили возле участников трапезы грубые глиняные миски, наполненные какой-то тёмной жидкостью, после чего стали обносить гостей сосновыми дощечками, на которых были аккуратно разложены тоненькие, светло-желтые ломтики и крупные, тёмно-красные куски.

– Желтоватые ломтики – это китовое сало, очень сытный и полезный для здоровья продукт, – шёпотом сообщил Егору сидящий рядом с ним Ухов, которому, очевидно, всё заранее растолковала молодая супруга. – Тёмно-красное мясо – это моржатина недавнего убоя, только лишь слегка проваренная и несолёная, а в глиняные плошки налита свежая моржовая кровь. Вот она-то чуть-чуть солоноватая…

Китовое сало, которое предварительно обмакивали в свежую моржовую кровь, по вкусу напоминало обыкновенное свиное сало, только уже старое и прогорклое, да ещё и с рыбьим привкусом. С мест, где располагались эскимосы, слышалось громкое и размеренное чавканье, очевидно, данный продукт являлся для них изысканным лакомством, и потреблять его следовало медленно, с чувством и толком.

Дошла очередь до моржатины. Вождь, подавая другим пример, взял левой рукой большой кусок мяса, поднёс его ко рту и крепко ухватился зубами за край, после чего ножом, зажатым в ладони правой руки, ловко провёл по мясу – рядом со своими губами, отрезая нужную порцию.

«Что ж, и мы так попробуем!», – решил про себя Егор. – «Вдруг, да получится…».

Маленькие кусочки полусырого мяса прямо-таки таяли во рту, а желудок уверенно наполнялся сытостью.

Но, как выяснилось, это было только началом. Шустрые старушки времени даром не теряли, и вскоре места опустевших сосновых дощечек заняли новые – с оленьими почками и печенью. Соответственно, появились и новые глиняные мисочки, заполненные ещё тёплой оленьей кровью.

– Вообще-то, эскимосы питаются только тем, что добудут в море, – сыто икая и отдуваясь, промямлил информированный Иван. – Для мясных блюд исключения делаются только в самом начале летнего промысла, когда ещё не добыт первый кит…

Для того чтобы гости не лопнули от обжорства, гостеприимные хозяева устроили маленькую театрализованную паузу. Ритмично загудели старенькие бубны и тамтамы, женщины затянули тоскливые горловые песни, несколько голых по пояс эскимосов синхронно заскакали вокруг тотема: деревянного столба, в навершии которого была искусно вырезана голова совершенно лысого человека с сильно заострённым подбородком, очень маленьким ртом и неправдоподобно большими глазами.

«Типичный инопланетянин – из американских комиксов», – лениво усмехнулся безмерно сытый внутренний голос. – «Хотя, надо признать, что тотем-инопланетянин – это достаточно нетривиально и оригинально…».

– Айна утверждает, что деревянный идол поставлен в честь её прадедушки, – с совершенно непонятными интонациями поведал Ухов-Безухов.

Эскимосы дёргались в танце внешне неуклюже, но при этом достаточно правдоподобно изображая мускулистыми телами сцены из прошлых охот, а также различных птиц, рыб и животных. Присмотревшись, Егор обнаружил, что обнажённые торсы танцоров покрыты узорами синих и красных татуировок, просто на серой коже эти узоры выглядели очень бледными, почти незаметными.

После оленьей последовала рыбная перемена блюд, и вот её-то Егор одолел с громадным трудом, благоразумно спрятавшись за маской довольной отрешённости.

Впрочем, в этом мире всё когда-то заканчивается, подошла к концу и эта явно затянувшаяся трапеза, которую было предложено запить тёплым кипятком с толчёной черникой.

«Если бы не этот целебный кипяток, мы с тобой, наверняка бы, умерли!», – с облегченьем выдохнул измученный внутренний голос. – «Теперь, пожалуй, будем жить…».

Шкуры были переложены в очередной раз, образовав полный круг, то бишь – «круглый стол» для переговоров. С эскимосской стороны на саммит были делегированы пожилой тёмнолицый вождь и его широкоплечий сын, с русской – Егор, Ванька Ухов и шкипер Емельян Тихий. Айна же присутствовала в качестве переводчика с эскимосского языка – на язык жестов – и наоборот.

Переговоры проходили трудно и многоступенчато. На первом этапе эскимосский вождь говорил длинную и гортанную фразу, после чего Айна начинала старательно размахивать руками, бестолково рассыпая отдельные русские слова и междометия. Потом русские участники долго совещались между собой, силясь правильно понять фразу вождя. Затем Егор – на правах командора экспедиции – произносил ответ, а Иван и Емеля начинали усиленно кривляться, объясняя Айне суть ответа, и та, немного подумав, доводила до сведения пожилого эскимоса мнение главного бледнолицего.

Тем не менее, они успели до заката оговорить основные положения взаимовыгодного сотрудничества. Более того, Егор даже умудрился – каким-то непостижимым образом – понять суть всех основных этапов предстоящей совместной охоты на китов. Вернее, на одного кита – для начала….

Неожиданно от берега океана прибежал молодой эскимос и стал о чём-то громко и возбуждённо докладывать своему вождю. Айна, не теряя времени, принялась крутить пальцами и строить Ваньке уморительные рожицы, а тот уже через тридцать секунд сообщил:

– Александр Данилович, в бухту вошли киты!

Егор стоял на высоком валуне и через окуляры подзорной трубы изучал океанскую гладь. Вот среди мелких, сине-серых волн мелькнула чёрная спина, блестевшая в лучах предзакатного солнца – словно полированная поверхность базальта. Чуть в стороне показался бок второго гигантского животного, ещё дальше – третьего…

Вождь эскимосов, дождавшись, когда Егор опустит оптический прибор и обернётся, не говоря ни слова, подобрал берёзовый прутик и нарисовал на песке косы доходчивую картинку: прямая линия, над которой помещался полукруг с расходящимися в разные стороны лучами.

Егор – в знак понимания – молча кивнул головой.

«Понятное дело, на китовую охоту выплываем на рассвете!», – тут же расшифровал эскимосский рисунок внутренний голос, обожающий разгадывать всякие ребусы, кроссворды и шарады. – «Как только солнце наполовину выглянет из-за линии горизонта…».

Рядом с байдарами, на серо-жёлтом песке сидели молодые эскимосы и усердно надували – через крохотные отверстия – специальные мешки-поплавки, сшитые из тюленьих шкур и кожи нерпы. Лица туземцев от натуги ещё больше почернели, их бока ходили ходуном, но поплавки росли буквально на глазах.

– Потом к надутым мешкам привяжут прочные верёвки, сплетенные из тюленьих жил, – в очередной раз блеснул своими знаниями Ухов.

На рассвете, когда окружающий воздух прогрелся, дай Бог, до плюс девяти-десяти градусов, от борта «Александра» отчалили две шлюпки. В первой – кроме четырёх гребцов – находились Егор, сержант Дмитрий Васильев и Сашенция, облачённая в потёртый мужской охотничий костюм. На стройных ногах княгини наличествовали аргентинские сапоги для верховой езды, но без шпор, а шикарная грива платиновых волос была собрана на затылке в тугой узел, поверх которого красовалась сине-жёлтая треуголка, оставшаяся от покойного генерала Ерика Шлиппенбаха.

«Красавица, право слово, красавица писанная!», – зашёлся в восторге внутренний голос, неравнодушный к Санькиным прелестям. – «Только вот, братец, напрасно ты такую нежную наяду берёшь с собой на это опасное мероприятие! Впрочем, пусть, конечно же, прогуляется немного, встряхнётся. Только ты обязательно присматривай за ней, чтобы не учудила чего…».

Во второй шлюпке – в качестве офицерского состава – размещались супруги Уховы-Безуховы и пятнадцатилетний Томас Лаудруп. Фрол Иванов был оставлен на фрегате: присматривать – в отсутствии Сашенции – за непоседливыми Меньшиковыми-младшими и Лизой Бровкиной.