Возвращение - Геннадий Ищенко

— Я вас правильно понял, Илья Денисович? — удивленно спросил мужчина лет шестидесяти. — Вы своего деда хотите подсунуть Москве, как прорицателя? Но ведь это же чушь, кто поверит?

— Вы поверили? — спросил Юркович. — А почему? Ответ очевиден: вам заблаговременно сообщают то, что человек просто не в силах предугадать. Почему вы думаете, что в Москве кто-то отреагирует иначе? Каким бы человек ни был скептиком, против фактов не попрешь. Кстати, участковым там работает его внук, поэтому его тоже включили в дело. Понятно, что дар у старика прорезался только в последние годы. Сначала мы в этом убедились сами, потом поделились с остальными.

— Ну и заберут вашего деда в Москву, — сказал тот же мужчина. — Не проговорится, если прижмут?

— Кто же им его отдаст? По результатам наших проверок дар предвидения у Масея работает только в родной деревне. Есть материалы специальной комиссии, которые это подтверждают. Если хотят, пусть сами исследуют этот феномен. В КГБ, по слухам, и не таким занимаются. Пытать старика никто не станет: он и так ничего не скрывает, а попробуют мурыжить… Старик — кремень, и никому ничего не выдаст. Личность очень колоритная: балагур и матерщинник, а наша затея его самого заинтересовала. Да и мы присмотрим, чтобы не было ничего лишнего. Сейчас из райцентра в село строят нормальную дорогу, а в самом селе начали строительство научного центра и общежития. До зимы село будет электрифицировано, а весной в центр завезут оборудование для медиков и физиков. Уже подобраны люди, которые туда поедут изучать деда. Причем делать они это будут на самом деле, поэтому пройдут любую проверку. Мы готовы давать в Москву информацию, а не ее источник. Въезд в село ограничат, а соблюдение режима поручим республиканскому комитету.

— Так вы это протолкнули через Совет министров? Неужели они поверили?

— Кто-то поверил, кто-то, возможно, на своей кухне крутил пальцем у виска, несмотря на достаточно веские доказательства. Главное, что через них все прошло. А теперь его прогнозы и им будут давать. Вот пусть и проверяют.

— А если реальность начнется меняться, и предсказания станут ошибочными?

— Это еще будет нескоро, вряд ли Масей до этого доживет.

— И когда начнем?

— Двадцать шестого апреля следующего года землетрясением будет разрушен Ташкент. А с двадцать девятого марта по восьмое апреля будет проходить двадцать третий съезд партии. Вот на нем Петр Миронович нашего деда Брежневу и подсунет вместе с его предсказанием. Заочно, конечно. Я думаю, что землетрясение такого масштаба будет достаточным подтверждением. А скептики пусть продолжают проверять.

Первого сентября в школу мы пошли втроем. До этого там с нашими документами побывали родители, поэтому мы уже знали, что распределены в восьмой «А». Этим летом закончили строительство и сдали под заселение две большие пятиэтажки, поэтому новичков в школе было много. Классы выстроились на торжественную линейку, и над каждым виднелась табличка с его названием. Мы нашли свой класс, в котором стояли десятка два девчонок и мальчишек и пристроились сзади.

— Новенькие? — спросила, повернувшись к нам, высокая девочка в очках. — Я староста класса.

— Как тебя зовут, староста? — спросил я. — Или так старостой и кличут?

— Аня Сычевская, — она опять повернула голову. — А вы кто?

Мы назвались, но и после этого она нас не узнала. Через пару минут в заднюю шеренгу пристроилось сразу шесть человек, из школы толпой вышли учителя, и пожилая, женщина в очках объявила линейку открытой.

— Наша директор, — пояснил мне, стоявший справа от меня мальчишка. — Зверь хуже классной.

— А где классная? — спросил я.

— Видишь с правой стороны от нее на несколько ступенек ниже? Ну вон та фигуристая в сером костюме!

Я посмотрел на красивую, стройную женщину лет тридцати, стоявшую рядом с директором. Мне она понравилась.

— Классно выглядит, — сказал я. — Так она тоже зверь?

— Сам увидишь, — ответил он и отвернулся.

Линейка прошла стандартно, после нее все толпой повалили в школу. Наш класс оказался на втором этаже в левом крыле школы почти в середине коридора.

— Давайте подождем, когда все сядут, — предложил Сергей, и мы отошли к окну, чтобы не мешать остальным.

— Новенькие? — раздался за нашей спиной приятный женский голос.

— Да, — ответил я подошедшей классной. — Здравствуйте. Извините, не знаю, как вас зовут. Вот, стоим и ждем, пока все рассядутся, чтобы не выслушивать крики: «Занято!»

— Ольга Владимировна меня зовут, — представилась она. — Вас двоих я знаю.

— Меня вы еще узнаете, — пообещал Сергей.

— Идите в класс, — сказала она. — Сейчас вас пристроим.

В классе стояли восемнадцать парт, на трех из которых было по одному свободному месту.

— Садитесь на свободные места, — сказала Ольга. — Если с кем-то договоритесь, потом можно будет пересесть.

Мы расселись, и Ольга начала классный час. К моему удивлению, судя по выражениям лиц, узнала нас только треть учеников, причем преимущественно девчонки.

— В этом году у нас пополнение, — сказала классная. — Представьтесь, ребята, и сразу скажите, как учились.

— Людмила Черезова, — первой назвала себя Люся. — Все пятерки.

— Геннадий Грищенко, — сказал я. — Тоже отлично.

— Сергей Деменков. Одна четверка, остальные — отлично.

— И по какому предмету четыре? — спросила Ольга. — На задних партах! Ведите себя тише!

— По поведению, — спокойно ответил Сергей. — Не сошелся во мнениях с Львом Толстым.

— И чем же тебе не угодил великий классик? — улыбнулась Ольга.

— Он проповедовал, что если тебе врезали по морде, нужно подставить ее не пострадавшую половину, — пояснил Сергей. — А я вместо этого врезал в ответ.

— Надеюсь, здесь у тебя не будет необходимости отстаивать свою правоту таким способом, — сказала Ольга. — Прекратите шуметь! Потерпите, сейчас я вас отпущу. Ваше расписание вывешено внизу на доске объявлений. Но там сейчас столпотворение, поэтому я вам продиктую, какие уроки у вас будут завтра, а потом сами перепишите остальное.

— Я думала, нас узнают сразу, — сказала Люся, когда мы шли домой.

— Они просто не поверили своим глазам, — пошутил я. — Но когда мы сами назвались…

— Сик транзит глориа мунди, — изрек Сергей.

— Это он тебе показывает свою ученость, — пояснил я подруге. — Ты бы лучше сразу брался за Соломона с его высказыванием о вечности изменений. Меня эта слава уже в том классе достала, а я в нем учился не один год. Совершенно не горю желанием, чтобы все повторилось еще раз.

На лестничной площадке мы простились с Сергеем и зашли к Черезовым.

— Ну как тебе класс? — спросила Люся, когда мы уединились в ее комнате.

— Не хочется мне что-то с ними учиться, — признался я ей. — И ни с кем не хочется. Раньше я хоть занимался на уроках своими делами, а теперь и дел нет. Предлагали сдать школу экстерном, но я отказался.

— Из-за меня?

— Главным образом из-за тебя, но не хочется выделяться еще и в этом. Нужно обязательно найти себе занятие, чтобы не рехнуться. Книги, что ли, опять взяться писать? Только мозоль с пальца стала сходить…

— Ты же не сможешь их на уроках записывать. Или сможешь?

— Нет, конечно. На уроках можно только восстанавливать в памяти текст. Думаешь, я все так дословно помню?

— Ну так и пиши. Договор с редакцией разорвал?

— Еще нет. Они отсоветовали. Сказали, что я это могу сделать в любое время. Слушай, а что если написать книгу в жанре фэнтези?

— А что это такое?

— Если упрощенно, то сказочная фантастика. Мечи, драконы и колдовство. У нас сейчас так вообще никто не пишет. Я первую книгу прочитал уже после перестройки. Хорошо, что попался Говард. Там, как и в любом жанре литературы, халтуры хватает.

— Если это сказки для взрослых, напиши, я сама с удовольствием прочту. А, может быть, все-таки сдашь экстерном? Мне, конечно, приятно с тобой учиться, но…

— Договаривай, — сказал я. — Что замялась?

— Много общаться в школе не получится. Пока тепло, можно на переменах гулять на улице. А как похолодает? По коридору не слишком походишь, в классе — то же самое. Директора видел? А как на тебя смотрели девчонки, когда поняли, кого к ним занесло в класс?

— Про девчонок, пожалуйста, подробнее, — попросил я. — А то я только видел твою спину и классную.

— Зато я видела. А там есть две девчонки гораздо красивее меня!

— Солнышко мое! — я ее обнял, и она прижалась головой к груди. — Красота — это, конечно, приятно, но люблю-то я тебя! Ты очень славная, а для меня так вообще милее нет. Ну пройдусь я по их фигурам взглядом, задержавшись в некоторых местах, что из того?

— Ах ты, нахал!