Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России - Стивен Коен

КАК СНОВА ПРИВЛЕЧЬ РОССИЮ К СОТРУДНИЧЕСТВУ?

Оставив в стороне как сантименты, так и идеологию, следует признать, что у Соединённых Штатов с Россией связан только один жизненно важный интерес: сокращение и окончательное устранение растущей ядерной и, возможно, иных смертельных угроз. Чтобы достичь существенного прогресса, следует привлечь правительство России к действительному сотрудничеству, не рассматривая его как объект поучений. Вне всякого сомнения, это вызовет протесты со стороны неперестроившихся сторонников миссионерского подхода. Из провала своей исключительно прокремлёвской позиции 90-х гг. они извлекли единственный урок: оказывается, ошибка заключалась в том, что они не сделали своим «союзником непосредственно народ России». Теперь они предлагают переделать посткоммунистическую Россию снизу: «помочь российскому народу, а не российскому государству», помочь тем, кого они мечтательно называют «гражданским обществом»{254}.

Какой бы привлекательной ни казалась эта идея{255}, очевидна её практическая непригодность и безрассудность. В ней воплотился дух вмешательства и высокомерия, убеждённость в том, что без американского руководства русские не смогут создать ни демократии, ни системы свободного предпринимательства. Более того, как отмечалось выше, в понятие «гражданского общества» может вкладываться любое содержание. Согласно Путину, жестокая война против гражданского населения в Чечне была начата Кремлём для того, чтобы «восстановить гражданское общество»{256}. А если, как предлагают западные сторонники этого подхода, понимать под термином действительно массовые и независимые от государства общественные организации, то в нынешней России самой большой такой организацией является партия коммунистов.

На практике политика поддержки «гражданского общества» используется обычно как оправдание того, что американские деньги и политическая поддержка предоставляются исключительно «нашим ребятам»: отдельным российским гражданам, средствам массовой информации, партиям и другим общественным группам, которые исповедуют проамериканские идеи. Продолжая эту политику и игнорируя мнение российского правительства, можно только добиться того, что побудительные мотивы США будут вызывать ещё больше подозрений, а получатели американской помощи подвергнутся оскорблениям и преследованиям, в особенности со стороны местных властей. И во всяком случае, не от «гражданского общества» зависят те отчаянно необходимые меры, которые следует осуществить для стабилизации российской экономики и предприятий ядерного комплекса{257}. Это может сделать только государство и находящееся в Москве руководство.

Стабильность экономики и ядерного комплекса не в меньшей степени соответствует интересам России. Можно быть уверенным в том, что Путин, а также любой другой кремлёвский руководитель будет приветствовать новые, порывающие с миссионерством предложения, призванные способствовать реализации этих целей. Чтобы проводить эффективную политику, американскому президенту вовсе не нужно иметь близкого друга или протеже в Кремле, как очевидно думала администрация Клинтона; в качестве партнера ей достаточно руководителя, стремящегося к достижению этих важных целей. (Таким образом, администрация вновь совершила ненужную ошибку, когда поспешила поддержать Путина как президента ещё до выборов марта 2000 г., именно в то время, когда он всячески наращивал жестокую войну в Чечне){258}.

Правительство США, включая конгресс, также не может позволить себе прежнюю политику настоящего бойкота российского парламента, которая проводилась на протяжении 90-х гг. Что бы ни значил термин гражданское общество, избранное народом собрание, вне зависимости от своей, как выразился Кеннан, политической физиономии, является продуктом и отражением этого общества, а также тем несомненно единственным учреждением, без которого, в принципе, не может быть представительной демократии{259}. Без участия парламента, или Думы, любые программы, призванные обеспечить стабильность России и её ядерных арсеналов, сами не могут быть стабильны.

Привлечение России к сотрудничеству следует начинать с её полуживой экономики. Она является и основным источником гибельной нестабильности, и основным объектом провалившихся, но непрекращающихся миссионерских попыток. В интересах стабилизации и подлинного сотрудничества от США требуется принципиально иной подход. При этом потребуется даже новый лексикон. Слово реформа, в нынешней России основательно дискредитированное и не имеющее ясного отношения к реальности, следует заменить на восстановление или развитие{260}.

Этот новый подход ознаменует разрыв со старыми американскими догмами о «переходном периоде» в России. Вместо того, чтобы диктовать Москве экономическую политику как условие финансовой помощи, что является самой навязчивой формой опеки, Вашингтону следует предложить российскому правительству выдвинуть собственную программу восстановления экономики. Если эти предложения покажутся состоятельными и убедительными не узкому кругу контролировавших политику сектантов, а целому ряду американских и европейских экономистов (видные американские экономисты уже призвали к выработке альтернативного подхода для России{261}) — то у президента США появится возможность оправдать своё звание мирового лидера, начав международную кампанию по сбору необходимых средств.

У этого немиссионерского начинания, которое имеет столь важное значение для новой американской политики, есть несколько существенных достоинств. В политическом отношении оно должно продемонстрировать постельцинскому руководству России, что постклинтоновское руководство США отказалось от опеки в пользу реального сотрудничества, и не только в сфере экономики. Взаимная заинтересованность и сотрудничество, которые возникнут при реализации этого проекта, могли бы в дальнейшем послужить устранению исходящих от России ядерных опасностей и укреплению международного мира в целом.

Благодаря этому подходу политика США встанет на почву российских реалий, вместо иллюзий и вымыслов. Очень мало кто среди российских политиков и экономистов ещё верит — пусть некоторые и делают такой вид — в неолиберальные, монетаристские рецепты, прописывавшиеся МВФ с начала 90-х гг. Главные условия МВФ: минимизация роли государства в пользу сил свободного рынка, достигаемая любой ценой максимальная степень приватизации, строгие рамки для государственных расходов, сжатие денежной массы и другие показатели антиинфляционной политики, достигаемые за счёт инвестиций, объёма производства, занятости и социального обеспечения, — все эти меры сейчас повсеместно отвергаются как неработающие, разрушительные и даже лишившие Россию (возможно, преднамеренно) её экономического суверенитета{262}.

Рано или поздно Москва не сможет больше «придерживаться курса», нравится это Вашингтону или нет. Чтобы иметь хоть какой-то шанс на стабилизацию экономики, её новый курс должен быть разработан в самой стране. У России есть множество профессиональных и рыночно настроенных экономистов, чьи голоса были не слышны в 90-е гг., и которые, в отличие от большинства западных миссионеров, знают страну и то, на что она способна. Если их программы причинят населению страдания или потерпят неудачу, Америке, по крайней мере, не придётся больше выступать в роли соучастника.

В этом важном отношении немиссионерский, или недогматический подход был бы созвучен самому лучшему примеру американской международной помощи, а именно плану Маршалла по восстановлению и развитию Западной Европы после Второй мировой войны. План получил щедрую финансовую поддержку Соединённых Штатов, но, по предложению правительства США, проект плана был разработан самими странами-получателями помощи{263}. Этот план, основанный на принципиально отличном подходе (а также иных экономических принципах), сработал и, в отличие от рецептов, которые прописывались США для посткоммунистической России, принёс результаты.

Такой экономический план помощи России отвечает, если угодно, историческому опыту самой Америки. После того как «вашингтонское согласие» потерпело неудачу, у значительной части российского политического спектра всё большую поддержку получает московское согласие, иногда именуемое «третий путь Путина». В отличие от гуверовской по сути политики МВФ, которая, как и можно было ожидать, погрузила Россию в ещё большую экономическую депрессию, этот новый консенсус напоминает о кейнсианских мерах «нового курса», который в 30-е гг. позволил Америке выйти из её экономического кризиса. Отсюда растущее число упоминаний и сравнений с Франклином Рузвельтом, начиная с прихода к власти кабинета Примакова и кончая Путиным{264}.