Альфа + Ромео (Повести и рассказы) - Яан Раннап

Услышав это обещание, дядя Пауль перестал озабоченно хмуриться и снова улыбнулся. И достал ключ из кармана.

Серую в яблоках лошадь торжественно повели к новому местожительству.

— Ты не смотри, что под ногами твердо, — сказал Михкель Альфе. — Сейчас мы принесем сюда опилок.

Альфа и не смотрела под ноги. Она смотрела на прикнопленную к стене картинку, на которой множество краснокожих скакало на гнедых, каурых, вороных лошадях.

— И не обращай внимания, что нет кормушки, — утешал Михкель. — Уж мы найдем кормушку.

Альфу и не заботило, что нет кормушки. Она теперь смотрела на другую стену, на которой был приклеен державший револьверы капитан Глосс. Низкий потолок действовал на Альфу успокаивающе. Она коротко заржала в знак благодарности.

Михкель снял с нее седло. Затем он сказал своим приятелям:

— Пойдемте теперь отсюда. Пусть Альфа привыкнет к новой обстановке. Лошади как люди. Им тоже требуется время, чтобы привыкнуть.

Альфа кивнула. Видимо, в знак согласия.

ЕЩЕ ОДИН ДРУГ

Черный возвращался с охоты. В последнее время ему везло. В лесу, на берегу моря он нашел место лагеря отдыхающих и, основательно понюхав все вокруг, нашел массу вкусных вещей. Черный был полностью доволен собой этим утром.

С наступлением теплой погоды жизнь Черного стала гораздо беззаботнее. Это сильно подняло настроение.

Навстречу Черному ехала поливальная машина, шумно выбрасывая струи воды. Черный не поторопился отпрыгнуть в сторону. Мокрая рука струи схватила его за шубу. Черный взвизгнул от удовольствия и затем бросился на тротуар — вытряхивать воду из ушей.

Если бы у Черного нос был чуть подлиннее и хвост пушистее, его могли бы принимать за овчарку. Будь у него лапы помощнее, грудь пошире и шерсть подлиннее, его могли бы считать водолазом. Но Черный не был ни той, ни другой породы. Черный был обыкновенной дворняжкой смешанных кровей, к тому же без ошейника.

До чего важной может иногда оказаться полоска кожи! Мчится во всю прыть по улице собака с ошейником, все говорят: «Ищет своего хозяина!» Собака с ошейником может останавливаться в воротах дворов, может стоять возле продовольственных магазинов и вилять хвостом перед детишками. Она даже может бродить среди загорающих, которые разложили свои подстилки на пляже. Никто за это на нее не рассердится.

У Черного ошейника не было. Стоило ему только приблизиться к людям, как они сразу начинали кричать: «Бродячая собака! Бродячая собака!» — и Черный знал, что надо тут же удирать.

Потому-то Черный и не любил разгуливать днем. Он поднимался и выходил на прогулку с восходом солнца. Рано утром он тоже встречал людей, но этим людям было не до него. Они куда-то спешили или были чем-то заняты. И Черный знал, что можно с достойным видом пробежать мимо них трусцой.

Сегодня он слишком долго задержался на берегу моря. Теперь насторожившись, весь в напряжении он скользил вдоль садовых оград. Жизнь, полная опасностей, приучила Черного к осторожности. Он научился незаметно приближаться к своему тайнику. Метров за сто от дома с башенкой он забирался в кусты, отыскивал лишь ему одному известный лаз под окружающей двор оградой и, не привлекая ничьего внимания, добирался до знакомого дощатого сарая.

За сараем росла плакучая рябина. От обычных рябин она отличалась тем, что ветки ее свисали до самой земли. Для Черного такая особенность была весьма важной. Ветки скрывали лаз, который Черному удалось прорыть под стеной, от чужих взглядов. Он мог уходить и приходить незамеченным.

Черный был мастером пролезать в небольшие отверстия. Но на сей раз он остановился на полдороге. Что же это такое? Вместо знакомых запахов шинной резины, смазочного масла и искусственной кожи на него пахнуло чем-то совсем иным.

Осторожно лез Черный дальше до тех пор, пока не просунул морду в сарай. И тут он не поверил своим глазам. Он привык видеть прежде всего колеса с деревянными спицами, но теперь на их месте он увидел четыре подкованных копыта. На высоте безжизненной желтой крыши автомобиля была теперь живая, теплая серая спина, а вместо сверкающих фар смотрели на Черного два доверчивых глаза.

Первым делом Черный вспомнил, что в земляном полу сарая зарыта кость. Когда тут стояла машина, он мог быть за кость спокоен, но нового жильца сарая Черный с этой стороны не знал. Осторожно подполз он к тому месту, где была зарыта кость.

Но оказалось — он волновался зря. Нос сразу же определил: сокровище на месте. Успокоившись, Черный повернулся к большому серому животному и, склонив голову набок, принялся его рассматривать.

Лошадей он видал и раньше. По утрам, когда он шнырял в лесу на берегу моря, случалось, появлялись на тропинках лошади со всадниками и скакали с топотом между деревьев. Черный иногда пробовал бегать вместе с ними, заманивал лошадь побежать за ним следом, но это ему не удавалось. Лошади со всадниками никогда не обращали на Черного внимания. Может, без всадника будет иначе?

Черный поднял морду и втянул запах лошади в ноздри. У него были зоркие глаза и чуткие уши, но собственному носу он доверял более всего.

«Кто ты? — спросил нос Черного. — Откуда ты? Не сделаешь ли ты мне больно?»

Лошадь смотрела на собаку большими добрыми глазами.

«Я никому не причиняю зла, — говорили эти глаза. — Я никогда никому не причиняю боли. Я рада, что ты составил мне компанию. Я не привыкла к одиночеству».

В ответ Черный начал помахивать хвостом.

«Я тоже доволен, что нашел тебя здесь, хотя и привык к одиночеству, — как бы говорил хвостом Черный. — Ты пахнешь гораздо лучше, чем машина. Оставайся здесь. Надеюсь, мы станем друзьями».

Все еще виляя хвостом, Черный подскочил к стене и принялся скрести землю так, что полетели комья.

Часа через два, когда Михкель открыл дверь гаража, Черный стоял возле Альфы, прижавшись боком к ее правой передней ноге.

— Ого! — изумился Михкель. — А это еще что такое?

Он напрасно задал свой вопрос. Большинство тех, кто стоял позади него, были учениками Донны Анны. И все равно, какому бы языку она их ни обучала, для всех эта учеба начиналась с картинки, на которой была изображена собака.

— Что же это? — спросил Михкель, показывая на собаку, и большинство детей тут же почувствовали себя словно на уроке у Донны Анны.

— Сэт эн шьен, — сказал лучший друг Михкеля Пеэтер, который усердно изучал французский язык.

— Дас ист айн Хунд! — звонко крикнул соседский Антс, который недавно начал учить немецкий язык.

Из толпы кто-то крикнул тонким голосом: