Дивизия цвета хаки - Алескендер Рамазанов

– Да о чем книга-то?

– Откуда я знаю? Ты же редактор. Поинтересовался бы. Вдруг что-то толковое. Да, говорят, он на узбекском пишет. Может, и про Афганистан, – мечтательно сказал особист.

Книгу солдат, выпускник азиатского педагогического вуза, действительно писал. О любви. Очень личная книга. Особистов это успокоило. В то время уже ходили легенды о сатирической поэме «Теркин в Афганистане». И об авторе ее тоже ходили всякие мрачные легенды. Через года полтора один из оперов, напористый майор, расследовавший дело о контрабанде в редакции газеты «Фрунзевец», сказал мне, что автора надолго упекли за решетку, а может быть, и расстреляли. А что? Был 1983 год.

Странно, я не помню, вьетнамская война к этому времени уже кончилась?

Розовое начало

Пришел и на нашу улицу праздник! Игнатов завершил в основном строительство Дома офицеров и как-то утром, обходя владения, сказал: «Рамазанов, строй душевую. Что нужно?» Как что? Прежде всего, ящики от «Града», то есть от снарядов «БМ-21». Из них доски шпунтованные отличные получаются. Сетка, песчанка, два тюка – это и в дело, и про запас. Цемент – десять мешков. Остальное сами найдем. Да, еще краска нужна. Иначе быстро сгниет сосна. Ведь из той душевой потом не выгонишь. Лето грядет...

Заработала инженерная мысль. Очень не хотелось бы выкладывать фундамент. Где столько бетона взять, да опять же грязь разводить. Как бы это исхитриться, да с прицелом от душевой на парилку?

Я взял с собой «младшего» Зязюлю (на деле он был старший, но габаритами поменьше) и пошел на свалку. Там можно было подумать. Давно я это заметил. Среди «железа» думается лучше. Пока Зязюля пытался откручивать и отпиливать армированные шланги, я сидел на краю кузова «КамАЗа» и курил, осматриваясь.

Кузов... Доброе железо... Кузовок... Коробка... Фундамент... Вот и готово основание для душевой!

– Сергей, мы вот этот кузов сможем утащить?

Зязюля (даром, что ли, в автошколе учили?) авторитетно сказал:

– Если передок приподнять, то волоком можно. А так – платформа только нужна да кран подъемный.

– Смотри, Сергей, вот сюда, в скобы, опорные бруски пойдут. Вот сток готовый. На нем же и варить можно. Хрен когда проржавеет.

– Да если просмолим, то на десять лет хватит!

Десять лет в Афгане я сидеть не собирался.

На наше счастье, после обеда ударил дождь.

Кузов поплыл, как баржа, по афганской грязи. За нами от свалки до редакции осталась выглаженная под зеркало дорога. Сущий грейдер!

Когда замысел понятен исполнителям, они работают на совесть. Солдаты буквально вцепились в эту затею с душевой. Не какая-то конура, а просторный, свежий храм воды и солнца, среди «зноя и пыли». Это вот к чему: на лето я решил верх затянуть «песчанкой» – гениальной маскировочной сетью пустынь. Ей, а точнее, ее изобретателям надо памятник поставить! Сколько вопросов быта и жизни было решено с помощью этой грубой, редкой холстины цвета пыли и песка. Опять же, вентиляция будет мощная.

Быстро поставили коробку. Куб. Кааба! Снаружи покрасили в защитный цвет. Добрый предбанничек соорудили, три лейки, скамеечки. Тазики новые достали. А вот теперь бак нужен. Это уже серьезно. Где в Афгане взять емкость для воды? У меня была цистерна на три «куба». Но ее грозились отобрать строители. Да и тяжелая, под такую нужно варить основу. Если бы вот алюминиевые емкости для горючего, как у летчиков. Желтый резервуар замаячил в сознании. Такой, какие устанавливали с недавнего времени во всех вертолетах. Нам бы хватило. Ну что же, пора идти к Кислице, к «немцам», в вертолетную отдельную эскадрилью.

И тут повезло. С большим скрипом, не безвозмездно, мне подарили замечательный желтый бак, в котором еще плескался на дне керосин. А бак этот вот чем был замечателен. В торцевой части его я насчитал сто двадцать отверстий. Будто били по нему густо из «мелкашки». Да только стрельба тут ни при чем. Около месяца назад во время высадки пехоты под Багланом у солдата-узбека взорвалась на поясе граната «Ф-1». Прямо в вертолете. Хорошо, что на земле. Взрыв и часть осколков принял на себя отважный воин (только такой мог заранее разогнуть «усики» чеки на «эфке»), остальные посекли, но не до смерти, техника, других членов десанта. Резервуару досталось не меньше. Он был списан подчистую.

Вместе с баком мне дали по старой дружбе бидончик с особым клеем.

– Ты потом бидончик верни. Клей секретный. Видишь, номера пробиты. Мы их возвращаем потом на завод, – сказал младший «немец».

Клей этот мне известен. Он хватал металл так, что сварки не нужно! Да что металл! Подошва на ботинках намертво прилипла. Верх кожаный поистерся, а клей держал. Между прочим, этим клеем я уже ухитрился еще прошлым летом «склеить» два вида печати: плоскую и глубокую. Об этом отдельно, для тех, кто интересуется историей отечественной полиграфии в экстремальных условиях.

Бак, желтый, как молодой одуванчик, мы перенесли на руках. Пушинка! Ведь могут делать для авиации!

Дырки, под замечания скептиков, мы заклеили кусочками фольги для офсетной машины.

Через день бак, водруженный на помост, принял воду. Но что делать с душевой, чем покрасить?

– Нет у меня краски. Это дефицит. Отстань. Впрочем... Тут в бочке у начальника Дома офицеров есть немного. Но ты всю не трать. Мне нужно для наглядной агитации, – вот такой разговор с Игнатовым и определил «убийственный» цвет душевой изнутри.

В бочке, которую прикатили бойцы, было около двадцати килограммов розовой (!) нитрокраски. Я с сомнением посмотрел, а потом махнул рукой: красьте!

Жалко было только кисти, после нитрокраски – хоть выбрасывай. Через часок не утерпел, заглянул внутрь, бойцы уже перешли в раздевалку. Я толкнул дверь в душевую и вместе с волной ацетона на меня накатил истерический смех.

Это был даже не будуар самой чувственной из куртизанок. Это было воплощение порока. Нежно-розовый, жемчужный. О, какие воспоминания будил этот цвет! А солнце, пробивающееся особым образом через масксеть, еще более усиливало эротические фантазии. Я представил себе толстопузого волосатого мужика в этой розовой коробочке под струями теплой, ласкающей воды. О, б...дь! Игнатов за такую красоту точно наградит «орденом Сутулого с закруткой на спине». А солдаты продолжали обильно мазать стенки. Поскольку дерево не было проолифлено, то впитывало краски втрое больше. Какая уж тут наглядная агитация. И за это еще добавит начпо.

На мой смех явился Махно и тоже заходил кругами по двору, держась руками за живот. Ему-то что? А я стал ждать расплаты.

На следующий день начпо явился. Он отругал меня за перерасход краски – в бочке было пусто. А потом, заглянув в душевую, нервно закурил и сказал, прищурившись: «Ты не мог другой колер добавить?» Тут появилась спасительная лазейка: «Так пробовали. Не берет «нитра», не смешивается». Это было сущей правдой. Но не для данного случая.

– А пол зачем красили? – задумчиво спросил Игнатов. – Можно было оставить краску...

– Так это чтоб не сгнил, товарищ полковник.

– Я такого б...ского цвета в жизни своей не видел. А краски я тебе больше не дам. Завтра я сюда с дороги привезу члена Военного совета армии. Простыни вам принесут. Чтобы порядок был...

Пронесло! В этот вечер личный состав мылся в своей душевой. Вода в баке за день нагрелась градусов до сорока. Можно любую грязь смыть. Своя теперь душевая. А скоро и баньку построим. Чертежик у меня уже был. Как всегда, не хватало цемента. Чем топить? Соляркой. «Поларис», радующий душу рокотом ракетного двигателя, отцы не зря изобрели! О нем, чудо-печке, разговор особый, но не сейчас.

А гости высокие прибыли. Дело в том, что в дивизии с утра началось подведение итогов. Ну, представьте себе: бетонно-металлический ангар с тонким слоем дерева изнутри. Какие там кондиционеры в 1982 году? Их и в медсанбате не было, разве что у начальства, да изредка в общих комнатах для старших и штабных офицеров. В этом ангаре – Доме офицеров – пятьсот человек. Так, наверное, пахнет в свежем гробу. Сосной и кадаверином, когда на улице плюс сорок, а на солнце все семьдесят.

Ничего нет мудреного в кадаверине. Это запах разложения. Тухлая селедка, к примеру. Афганцы, пропахшие сами курдюком, говорили, что это от того, что шурави большей частью необрезанные и не подмываются. А этого требует климат.

Вот, мать их афганскую, сначала помоги, а потом вынюхивай.

Но тут вот что странно.

Афганцы всегда селились возле воды. А наши гарнизоны стояли исключительно в гиблых, пустынных местах. Являясь оккупантами, по сути дела, мы очень боялись внешних признаков захвата Афганистана. А ведь форма должна хоть немного отражать содержание. Иначе – на помойку!

Да... Гости! Они зашли распаренные: Игнатов в полушерстяном обмундировании, портупея, все такое, с ним два генерала в генеральских чешских рубашках с лимонными пуговицами и при галстуках. Огромные такие, как медведи. Это были командующий армией и член Военного совета – начальник политического отдела армии. Очень большие (по габаритам) были генералы в Советской армии на моей памяти. И никогда, за редким исключением, не худые. Работа сидячая, что ли? Что большие – это понятно. Физическая сила в карьере офицера – большое дело! На первом этапе, разумеется. Да и партийным карлам-вырожденцам очень нравилось, что они могут руководить здоровыми мужиками-гренадерами. А что толстые – это от специальной пищи, которую враги народа из Военторга скармливали высокому начальству.