Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах - Юз Алешковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ночью вдруг всех нас разбудил грохот, громкое мяуканье, визг и лай. Я вскочил с раскладушки, не сразу сообразив, где я нахожусь. По дому взаправду носился смерч. Мы с мамой начали искать выключатель, чтобы разнять дерущихся животных.
— Кыш! Фу! Фу! — кричал я.
Тут смерч вылетел в окно. Я понял, что Кыш продолжает ночной бой с кошкой в саду. А в доме стало тихо.
И в темноте к нам с мамой стал, хохоча, приближаться кто-то в длинной, до пола, белой одежде. Всё во мне замерло от страха, мама, прижав меня к себе, дрожащим голосом спросила:
— Кто здесь?
Свет вдруг зажёгся, и мы с облегчением вздохнули, увидев хохочущую Анфису Николаевну в ночной рубашке.
— Бога ради, простите, — сказала она. — Совсем не думала, что Волна проучит Кыша прямо сегодня. — Она выглянула в окно и позвала: — Волна! Кис-кис!..
Немного погодя на подоконник с улицы, сверкая зелёными горящими глазами, прыгнула Волна, и я понял, что не ей, а Кышу на этот раз пришлось плохо. Волна, урча, кровожадно облизывалась и старалась стряхнуть с когтей клочки Кышевой шерсти. Кыш горько скулил под окном. Я позвал его, он подошёл и встал на задние лапы. Я втащил его в дом и сказал:
— Не дразни кошку днём, и она тебя ночью не тронет. Она всё видит в темноте, ты же слепой и глупый. И потрепали тебя справедливо.
— Волна тут одну овчарку так испугала, что та за три версты теперь нас обходит.
Мама посмеялась с Анфисой Николаевной, потом Волну заперли на терраске, Кыш забился под раскладушку, и мы опять легли спать.
Глава 11
Утром мама сказала:
— Алёша! Можно, я прочитаю твоё письмо?
— Прочитай, — разрешил я.
Мама внимательно прочитала и снова спросила:
— Почему ты пишешь: «Доброе утро, Снежка!» — вместо «Здравствуй!»?
— Потому что почтальонша приносит письма утром, — сказал я. — А не днём и не вечером.
— А почему ты написал: «Да свидания», а не «До свидания»?
— Потому что говорят: «Да здравствует», а не «До здравствует».
— У тебя в голове не грамматика, а каша, — сказала мама. — Стыдно посылать письмо с таким количеством ошибок!
— Вот ты никак не поймёшь, что если я пишу с ошибками, то Снежка с ошибками читает и всё понимает правильно. Одно накладывается на другое.
— Хорошо. Иди умывайся, — сказала мама.
Кыш из-под раскладушки сначала вылезать не хотел, но потом всё-таки вылез. Мы вышли вместе во двор. Волны нигде не было видно. Вдруг подул ветерок. Он донёс до Кыша её запах. Кыш зарычал.
— Не тронь кошку, а то ночью опять получишь, — сказал я.
Кыш лёг на дорожку, прикинул что-то в уме и пулей полетел к сарайчику. И тут же Волна сиганула через весь огород на дерево, на старую чинару. А Кыш лаял под ней. Он говорил:
«Я собака. Я тебя умней и не сдамся. Ты увидишь, как я тебя перехитрю! Ав! Ав!»
— Ирина! Алёша! Быстрей идите сюда! — позвала Анфиса Николаевна. Голос её был взволнованным.
— Что случилось? Неужели опять огурцы? — спросила мама, когда мы подбежали к огуречным грядкам.
— Вот — смотрите!
На земле валялись три огурца, похожие на дирижаблики с жёлтыми пропеллерами. Анфиса Николаевна держалась за сердце.
— Вы не волнуйтесь, — сказала мама, — надо сейчас же заявить в милицию.
— Что вы! Что вы! Тут дело не в огурцах. Уж очень странно всё повторяется… Так странно… Ведь всё это уже было! — сказала Анфиса Николаевна.
— Когда? — спросил я.
— Тридцать один год тому назад. В июне сорок второго года… Сначала он просто натаскал огурцов и обломал жёлтую мальву… да… да… а на следующее утро на этом же месте я нашла три обронённых огурца!
Мы с мамой незаметно переглянулись.
— Мне тоже кажется, что когда-то я был здесь в Крыму, — сказал я, чтобы успокоить Анфису Николаевну.
— Да! Да! И у меня частенько бывает ощущение того, что какие-то мгновения когда-то уже были мной пережиты! — добавила мама.
— Но вы же не помните, в отличие от меня, когда именно они были. А я помню. Вплоть до дня помню… вплоть до часа… И сломанная жёлтая мальва, и три огурца на земле… Не с ума же я схожу, в конце концов? — засмеявшись, спросила Анфиса Николаевна.
Пока меня не позвали завтракать, я внимательно осмотрел грядки и лужайку между ними и забором. Ведь должен был тот, кто лазил за огурцами, оставить хоть какой-нибудь след? А если ОН был не один, то тем более. Я же помнил, как в одном фильме сыщик говорил другому сыщику, что не бывает преступника, не оставляющего следов, а бывают инспектора, этих следов не замечающие. И всё же ни одного следа я не нашёл. Словно похититель огурцов висел в воздухе над грядками. Трава на лужайке была не примята, и в расщелинах камней ограды не виднелось ни крошки земли с ботинок. А перелезть через ограду ОН должен был обязательно, потому что калитка на ночь закрывалась.
Тут меня позвали завтракать. Я вымыл руки, прошёл на террасу и сказал, увидев нарезанные кружочками огурцы, к тому же политые сметаной:
— Что вы наделали? Ведь на огурцах, наверно, были следы от пальцев преступника!
— Слушай, ты давай ешь, а не ищи себе работу. Ты приехал отдыхать и набираться сил. И лечить своё горло, — сказала мама. — Во всём мы разберёмся без тебя.
Но я так загорелся этим делом, что мне было не до еды.
Я обрыскал на коленках всю лужайку, осмотрел каждый камень, но ничего не нашёл. «Не невидимка же ОН, в конце концов», — подумал я и позвал Кыша.
— Без вашего брата нам не обойтись, — сказал я ему, прицепил к ошейнику поводок, подвёл к тому месту, где нашли три огурца, и велел искать.
Но Кыш ленился, чесал нос лапой, ел травку и чихал.
Ко мне подошла Анфиса Николаевна.
Она спешила на работу в пансионат «Прибрежный».
Я спросил:
— А вы тогда поймали похитителя огурцов?
— Я сначала догадалась, кто он. Его фотокарточка справа от зеркала.