Самозванцы - Сантьяго Гамбоа

Сев в джип, я достал сотовый и набрал номер «Кемпински». Задыхаясь, попросил номер 907.

— Это ты? — вместо приветствия спросила Омайра.

— Да, — ответил я ей. — В том случае, если «ты», произнесенное тобой, относится к колумбийскому журналисту, с которым ты познакомилась этой ночью.

— Ха, а к кому еще может относиться это «ты», можно узнать? — сказала Омайра.

— Ну, оно могло бы откоситься к перуанскому писателю и танцору или к бразильскому проктологу, — ответил я.

— Малыш, не говори чепухи, — прервала меня Омайра. — Слава Богу, ты позвонил, я уже десять минут сижу с телефоном на коленях, ожидая твоего звонка. Ты далеко?

— На юго-востоке города, собираюсь взять интервью. Днем у меня другие дела. А ты?

— Ну, я свободна до трех, а потом начинаются дневные заседания. Кстати, я сказала Рубенсу, что ты сегодня ночью почувствовал себя плохо, и я отвезла тебя в клинику. Не знаю, поверил ли он. По правде говоря, я уверена, что нет, но какая разница? А ночью?

— Э-э… Ночью? Ну, пока я полагаю, что буду свободен, — ответил я. — Позже, когда ясно станет, как продвигается сегодняшняя работа, я сообщу тебе в отель.

— Не продавай себя так дорого, Серафин, скажи мне, да или нет.

— Если бы это зависело от меня, я сейчас же пришел бы к тебе, но все сложно. Проблема журналистов в том, что мы зависим от распорядка дня других людей, понимаешь?

— Хорошо, но ты позвони мне, а? — попросила она. — Я думала о тебе все утро. Не понимала, о чем говорили на первом заседании. Я все еще схожу с ума, но мне это нравится.

— Я тоже схожу с ума по тебе.

— Значит, увидимся ночью?

— Да, конечно, да.

Я повесил трубку, размышляя о том, как бы это можно было устроить. Если в «Кемпински» полно агентов, то идти туда значило ставить все под угрозу. Я не мог рассказать Омайре правду, потому что не хотел втягивать ее в это дело. И наконец, оставалась еще проблема с этим непонятным перуанским писателем. Если тот, о котором упоминала Омайра, и тот, о котором говорил Чжэн, — одно и то же лицо, я должен был вопреки своему желанию учитывать вероятность, что Омайра тоже шпионка и, следовательно, отношения со мной — часть заранее продуманного плана.

Размышляя об этом, я открыл сумку с книгами немецкого агента и стал просматривать заглавия. «Пекинский дневник» Пьера Лоти, несколько томов на китайском, книга Хосе Марии Аргедаса на испанском (честно говоря, это меня удивило) и еще вроде бы повесть, тоже на испанском, под названием «Блюз Куско»… Нельсона Чоучэня Оталоры!!!

Мое изумление было столь велико и так ясно отразилось на моем лице, что Чжэн резко затормозил, свернул с дороги и припарковал джип на тротуаре.

— Что случилось?

— Взгляните, Чжэн, — ответил я, показывая ему обложку книги. — Это тот самый перуанский агент китайского происхождения. Чоучэнь Оталора. Очень похоже на ту фамилию, которую вам назвали, не правда ли? Значит, Клаус мог разыскивать этого агента и даже, возможно, знал его.

— Звучит логично, — любезно сказал Чжэн.

После того как я открыл книгу, места сомнениям не осталось: на титульной странице было посвящение «Филологу Гисберту Клаусу, коллеге и другу, обнаружившему перуанские инкунабулы в пекинских книжных магазинах. С сердечным приветом от Нельсона Чоучэня Оталоры». Судя по дате, надпись была сделана три дня назад.

— Да, они знакомы, — заключил я. — Они встречались в Пекине.

Чжэн в задумчивости теребил гладко выбритый подбородок.

— Это обязывает нас принять в расчет еще одну версию, — сказал он, — а именно, что и перуанец, и Клаус работают вместе. С Вень Ченом, я имею в виду.

Слушая его, я пребывал как будто в тумане, поскольку моя способность к восприятию происходящего сошла на нет. В душе шла битва между циничным мозгом и чувствами. Казалось, все указывает на то, что Омайра вовлечена в интригу, но я видел ее лицо, слышал ее голос, вдыхал запах, и рассуждения растворялись в воздухе, как растворяется сахар в воде. Я вспомнил о мадам Баттерфляй, «Шпиона, который меня любил», Мату Хари. Была ли Омайра искренней, когда настаивала на встрече, или это часть плана, цель которого — получить информацию? Будь как будет. У меня есть одно преимущество, щит, которым я мог прикрыться: подозрения.

Такой расклад событий ставил меня в неловкое положение: я должен был утаивать от Чжэна часть фактов, поскольку не мог рассказать ему ничего, по крайней мере до тех пор, пока еще раз не увижусь с ней. Мне нужно было что-либо, что позволило бы глубже анализировать происходящее. Черт, сказал я про себя. Как я был далек от реальной жизни в своей удобной парижской башне из слоновой кости, занимаясь рутинной журналистской работой, оплакивая любовные и литературные неудачи. Правда состоит в том, подумал я, что, с тех пор как я сделался шпионом, жизнь оказалась очень сложной штукой. Кто бы мог представить? Еще вчера — подневольный журналист государственного радио Франции, сегодня — тайный агент, участвующий в выполнении деликатной миссии на Дальнем Востоке, которого пленили огненные бедра кубинской Маты Хари. Но этот образ, мною же отвергнутый, очень быстро улетучился, поскольку, по правде говоря, даже если бы я был обманут, я не собирался отказываться от Омайры.

Чжэн завел мотор, мы поехали дальше по проспекту, который постепенно сужался; в конце концов мы оказались в гараже какого-то старого здания. Строение выглядело заброшенным, оно было частью полуразрушенного городского квартала.

— Если они увидят западного человека, это покажется им очень подозрительным, — сказал Чжэн, — поэтому нам лучше остановиться здесь, С террасы здания проглядывался весь район: индустриальные бараки, чудовищные сараи, ряды серых домов, в которых еще, казалось, кто-то жил. Светящиеся надписи по-китайски навели меня на мысль о роскошной декорации. Со старого рекламного плаката прохожим улыбалась девушка в рабочем комбинезоне.

— Мои люди расположились через три улицы отсюда, видите? — сказал он, передавая мне бинокль. — Приблизительно на высоте вон того красного табло.

— Да, вижу, — ответил я. — Люди Вень Чена тоже там?

— Они везде, и здесь тоже, их ведь много. Они следят за происходящим, двигаясь туда-сюда по улице, наблюдают с крыш. Нужно быть осторожными. Они могут нас заметить.

— А как нашим удается ускользнуть от наблюдения? — спросил я.

— Ну, они ходят среди толпы. Те не знают, что мы за ними следим, это наше преимущество.

Я сел в старое кресло, держа в руках сумку с книгами агента Клауса. Чжэн курил на диване. Глядя на кольца дыма, мой товарищ заявил, что в такой работе бывает много мертвого времени и что главное здесь — терпение.

— Мы как рыбаки на озере, — говорил он. — Нужно дождаться именно того мгновения, когда рыба клюнет. Это мгновение вообще может не настать, но если рыбак заснет на секунду, возможно, он его упустит.

— На Западе мы называем это законом Мерфи, — сказал я ему.

Он посмотрел на меня без удивления.

— В данном случае лучше представлять себе путь, который проделывает рыба, прежде чем попасть на крючок. Прогулка по глубинам озера.

Я просмотрел французские книги. В сочинении Лоти действительно речь шла о восстании Боксеров. На полях было много пометок, комментариев.

— Вы понимаете по-немецки? — спросил я Чжэна.

— Нет, — ответил он. — Я получил образование во время холодной войны, Германии тогда не разрешалось иметь собственную армию. Это была не та страна, к войне с которой надо было быть готовыми.

— Но вы говорите по-испански и по-французски, — возразил я. — Какая угроза могла исходить от этих двух цивилизаций?

— По-французски в Китае всегда много говорили, а кроме того, это язык моей религиозной конгрегации. Испанский я выучил сам. Английский и русский преподавали в военной академии. В случае настоятельной необходимости я сумею объясниться по-японски.

— Жаль, что Германию не считали опасной, — сказал я ему, — поскольку здесь есть некоторое количество примечаний на немецком, которого я не знаю.

— Мы отдадим их Ословски, — ответил Чжэн, — он по происхождению поляк и, как каждый хороший поляк, немного говорит по-немецки.

— У них-то считалось, что Германия и впрямь представляет собой угрозу.

Я начал читать книгу Лоти и очень быстро забыл, что нахожусь в доме с террасой, под пекинским небом, поскольку был загипнотизирован великолепной прозой и лаконичными описаниями. Я знал, кто такой Лоти, знал о его славе литератора и путешественника, но никогда его не читал. На страницах книги рассказывалось о том, что пережил город после восстания Боксеров, то есть после выступления предшественников Вень Чена и всех этих людей, находившихся сейчас всего в трех улицах от нас. Никогда раньше у меня не было таких странных взаимоотношений с книгой.