Не зови меня больше в Рим - Алисия Хименес Бартлетт

– Бросай оружие! – крикнул Маурицио и почти сразу же выстрелил.

Грохот получился ужасный. Я тоже выхватила пистолет. Я лишь на долю секунды опустила глаза на свой карман, но когда их снова подняла, мужчина уже лежал на земле. Мой коллега рванул к нему. Я последовала за ним. Мы опустились на колени рядом с бездыханным телом.

– Он мертв, – сказал ispettore словно самому себе. – Этого не может быть! Я целился в ноги! Этого не может быть!

– Выстрелил еще и кто-то другой, – сказала я.

Он вскочил и кинулся к окнам гостиницы, выходящим в тупик. Оба полицейских стрелка высунулись в окна второго этажа.

– Вы стреляли? – спросил Маурицио.

– Никак нет, ispettore. Кажется, пара выстрелов была сделана вон оттуда. – Полицейский указал на окна дома, расположенного напротив гостиницы.

Повернувшись, я увидела, что Габриэлла и Гарсон уже стоят неподалеку. Габриэлла хотела поскорее забрать у меня свой пистолет. Я кинула его девушке. Она поймала пистолет на лету и со всех ног помчалась в сторону главной улицы. Гарсон, несмотря на свою тучность, побежал за ней. Оба стрелка вышли на дорогу и встали рядом с нами. Абате снова опустился на колени перед трупом.

– Это Рокко Катанья, – процедил он сквозь зубы. – Но что же случилось?..

Он был совершенно не в себе, словно мысли его улетели куда-то далеко-далеко. Я бы поклялась, что сейчас он просто не способен ничего увидеть или услышать. Внезапно он в отчаянии закрыл ладонями глаза, потом схватил меня за руку:

– Быстрее, быстрее, пошли.

– Куда?

– К главному входу в гостиницу. – Он повернулся к полицейским. – Вызывайте “скорую помощь”, медэксперта, судью… и комиссара Торризи. Понятно?

Мы побежали. Когда мы оказались на углу, зазвонил мой мобильник. Это была Габриэлла. Я остановила Абате.

– Я не успела, инспектор, – сообщила девушка. – Здание напротив – это старый жилой дом. В тупик выходят окна лестничной площадки. На третьем этаже окно было открыто. Дверь в подъезд не запирают до двенадцати ночи, войти может кто угодно. Позднее я позвоню еще.

Я пересказала ее отчет ispettore, но он не дал мне закончить. И снова дернул за руку. Я побежала следом. У главного входа мы сразу же увидели двух охранников Марианны Мадзулло. Абате обратился к ним крайне сурово, словно каждое его слово было ножом гильотины:

– Мадзулло в гостинице, как и прежде?

– Разумеется, ispettore, она не выходила из своей комнаты, – ответил один из них, но в тот же миг лицо его напряглось.

– Номер комнаты, – по-командирски потребовал Маурицио.

– Триста двенадцать.

Полицейские хотели было последовать за нами, но ispettore сделал им останавливающий жест:

– Ждите нас здесь и глядите в оба.

Мы вошли в лифт. Даже в тесной кабинке мы не смотрели друг на друга. На третьем этаже Абате рванул к нужной нам комнате. Он несколько раз постучал, потом хватил по двери кулаком.

– Разумеется, ее и след простыл, – сказал он негромко, словно подтверждая очевидный факт.

Мы спустились вниз. Абате показал дежурному свой полицейский жетон. Тот не видел Марианну Мадзулло, никто про нее не спрашивал, и парень даже не понял, о ком идет речь. Абате попросил ключ от триста двенадцатой комнаты. Приказал собрать всех, кто дежурил в этот вечер. Мы снова поднялись на третий этаж, и ispettore отпер дверь ключом, но проделал это с такой злостью, которой хватило бы и на то, чтобы вышибить дверь ударом ноги. Я вошла следом за ним. Постель была разобрана, по всей комнате валялась женская одежда. Абате на пару минут заглянул в ванную и вынес оттуда красивый букет цветов.

– Упорхнула, – только и сказал он.

Мы опять вернулись на первый этаж, неся букет, на котором отсутствовала карточка цветочного магазина. Туда уже позвали тех, кто работал в этот вечер, – двух парней, которые еще не успели покинуть гостиницу после своего дежурства. Абате спросил их:

– Кто-то ведь принес эти цветы в комнату триста двенадцать, так?

– Да, – ответил один из них. – Уже после восьми вечера. Я находился здесь. Но это был не работник цветочного магазина, а посыльный в форме.

– Из какой-то известной фирмы?

– Вряд ли, вернее, не знаю; на нем было что-то вроде красного комбинезона. Он спросил про синьору Римини. Я позвонил в номер и сообщил, что пришел посыльный с букетом. Синьора сказала: “Пропустите его”. Что я и сделал – пропустил.

– А вы видели, как он вышел?

– Издалека я заметил, как он проходил через главную дверь. На голове у него уже был мотоциклетный шлем.

– Проверьте, были ли телефонные звонки в этот номер или, наоборот, оттуда.

Их начальница поискала на экране. Через несколько секунд она сообщила:

– Телефоном триста двенадцатой комнаты никто не пользовался.

Мой коллега отвернулся от служащих гостиницы, даже не поблагодарив их. Это сделала я. Мы вернулись в номер. Абате обвел взглядом царивший там беспорядок. И только тут заметил, что все еще держит в руках букет. В припадке гнева он швырнул цветы на пол. Они разлетелись во все стороны. Потом ispettore подошел к кровати и вяло сел на нее. Потом закрыл лицо руками.

– Маурицио, тебе надо успокоиться.

– Я спокоен, во всяком случае, спокоен в достаточной мере, чтобы понять, какую глупость совершил.

– Излишнее доверие – не глупость.

– Прямо перед самым нашим носом, Петра! Мафия блестяще нас использовала.

– Да кто же мог подумать, что Марианна?..

– Я должен был подумать! Я итальянец, работаю в Италии и должен был догадаться…

– Могу тебе сказать только одно: меня удивила та легкость, с какой ты поверил в готовность Марианны помочь нам.

– Ты не все знаешь: я вел с ней не слишком честную игру. Пригрозил, что у нас подготовлены фальшивые доказательства ее вины и мы снова отправим ее в тюрьму. Поэтому я так полагался на то, что она до конца сыграет свою роль!

– Хватит, Маурицио, не думай больше об этом.

– А как, интересно, мне не думать об этом, Петра? С первых шагов в полиции меня учили никогда никому не доверять. А сейчас я повел себя как последний идиот. Они обставили нас как детей.

– Но как могла Марианна предупредить своих дружков из мафии? За ней наблюдали, ее телефон прослушивался.

– Очень просто. Наверняка у нее был еще один телефон, о котором мы не знали.

– Но ведь невозможно было заподозрить, что Марианна связана с мафией. Жила в своей квартире, работала за жалкие гроши…

– Это не имеет никакого отношения к делу, Торризи легко объяснил бы тебе такого рода нестыковки; и прошу тебя: не пытайся сгладить ситуацию, для нас это – самый настоящий провал. И в довершение всего, словно в насмешку, они вывели ее из гостиницы тем же способом, каким мы ее туда доставили, – в костюме посыльного. И я чувствую себя полным кретином, да, кретином.

– Отлично, ispettore, можешь и дальше называть себя кретином, никудышным полицейским – кем хочешь. Если, конечно, тебе от этого легче… Но я убеждена, что больше, чем сделали, мы сделать не могли. Порой возникают непреодолимые препятствия, и бороться с ними невозможно.

И тут он в бешенстве вскочил и расшвырял ногой цветы, валявшиеся на полу. Потом заорал, словно теряя рассудок:

– Это тебе такие препятствия, видать, кажутся непреодолимыми, но я обычно веду себя умнее!

Я почувствовала, как кровь ударила мне в голову. Я сглотнула и, постаравшись, чтобы голос ни на полтона не повысился, ответила:

– Если ты видишь жизнь в таком свете и так обращаешься с людьми, которые хотят тебе помочь, меня не удивляет, что жена бросила тебя. Я возвращаюсь к себе в гостиницу. Спокойной ночи.

Не знаю, как он отреагировал на мои слова, потому что вышла из номера, даже не глянув на него. Я очень быстро спустилась по лестнице. Выходя на улицу, миновала нескольких полицейских. Потом прошла какое-то расстояние пешком, пока не увидела свободное такси.

Глава 13

Перешагнув порог своей комнаты, я сразу же атаковала мини-бар и налила себе виски. После нескольких спасительных глотков я почувствовала себя лучше. И позвонила Гарсону.

– Петра! А я боялся вам звонить. Где вы?

– Ложусь спать. А сами вы где?

– Пока еще на том же самом месте. Я проследил за тем, как увезли тело, потом явился Торризи. Мы с Габриэллой опросили жильцов того дома, но они все очень пожилые и не…

– Гарсон, ради бога, ничего больше не рассказывайте! Отложим это до завтра. Сегодня был ужасный день, и мне надо отдохнуть.

– Сложная страна, правда, Петра?

– Не говорите! И жители ее не лучше! У меня сейчас одно желание – убраться отсюда поскорее.

– Спокойной ночи, инспектор. Отдыхайте.

Бедный Гарсон, должно быть, убедился, что, по крайней мере, на сей раз не он вызвал мой гнев. Я допила виски и стала ходить туда-сюда по комнате. Вряд ли был смысл ложиться спать в таком состоянии. Сна не было ни в одном глазу, как у студентки, которая чувствует неминуемо надвигающийся экзамен. Я включила телевизор, пытаясь избавиться от ненужных мыслей. Очень красивая и очень сильно накрашенная дикторша с невероятной скоростью что-то говорила, не отрываясь глядя в камеру. Мне захотелось убить ее, и я перескочила на другой канал. Вышло еще того хуже. Здесь некий политик, лицо которого свидетельствовало о бесчисленных косметических операциях, с улыбкой что-то доказывал, но что именно, я так и не разобрала. И я вдруг поняла, что готова прямо сейчас, без малейших колебаний, выстрелить в него. Я выключила телевизор и решила поискать еще виски в мини-баре, но не нашла, зато там стояли бутылочки с разными другими алкогольными напитками. Я рискнула попробовать водку. Недурно. Дыхание стало спокойнее, и прорезалась наконец способность задать себе вопрос: я-то почему так омерзительно себя чувствую? Наверное, меня тоже сильно задело то, что я не заметила, как ловко и прямо у нас на глазах они разыграли свой спектакль. И ведь ни малейшего подозрения не закралось в душу! Бесило и другое: я так и не сумела по-настоящему разобраться во всех этих мафиозных структурах, которые, судя по всему, были прозрачны для итальянцев, хотя и для них проку от такой прозрачности на поверку оказалось мало. И с меня тоже нельзя было снять вину за этот провал. Я все время шла на поводу у Абате и, по сути, ни разу с ним как следует не поспорила, не предложила чего-то своего, не подтолкнула к иным решениям. В довершение всех бед Катанья убит и унес с собой в могилу кучу всяких сведений, которые помогли бы разгадать дело Сигуана. Но если подвергнуть мое нынешнее состояние пристрастному анализу, то вывод будет такой: именно ссора с Маурицио изначально выбила меня из колеи, а все прочее это только усугубило. Он вел себя непозволительно, кто бы спорил, но сам себя теперь и казнил, да и меня больно задел. Но при всем при том я не имела никакого права наносить ему столь болезненный удар, напрямую связанный с его личной жизнью. Он – мой товарищ и в момент откровенности посвятил меня в некие подробности своего прошлого. А я? Использовала его признания в качестве убойного заряда.