Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Nam quod turpe bonis? Titio, Seioque, decebat
Crispinum[362]
[То, что позорно для честных — для Тития, Сея, — Криспину
Было как будто к лицу].
Множество бедняков, младших братьев и т. п. вследствие скверного управления и бездарного воспитания (ибо эти люди, похоже, взращены без какого бы то ни было призвания) принуждены попрошайничать либо воровать, чтобы угодить затем за воровство на виселицу[363]; но какая стезя из этих двух позорней? non minus enim turpe principi multa supplicia, quam medico multa funera [частые приговоры, выносимые подданным, бесчестят государя не меньше, нежели врача — частый смертельный исход у его пациентов{308}]; в этом повинен правитель, подобно тому как libentius verberant quam docent, школьные учителя, которые вместо того, чтобы наставлять своих учеников, наказывают их, когда те плохо себя ведут. «Правителям надобно больше заботиться о том, чтобы не было больше воров и попрошаек, как обязаны они путем справедливого управления устранять и причины, позволяющие подданным вступить на такой путь себе на погибель»[364]; искорените сходным образом причины тяжб — толпы законников — и утихомирьте юридические словопрения, lites lustrales et saeculares [разрешите длящиеся столетиями процессы] c помощью каких-нибудь более кратких способов. Между тем сейчас по каждому пустяку и безделице прибегают к суду, mugit litibus insanum forum, et saevit invicem discordantium rabies[365] [эти суды — сущий бедлам, а ярость тяжущихся не знает никакого предела]; они готовы «выгоды ради глотку друг другу перегрызть, — говорит Иероним, — выжать кровь из сердца брата своего»[366], готовы клеветать, лгать, бесчестить, злословить за глаза, поносить публично, лжесвидетельствовать, давать клятвы и отрекаться от них, драться и браниться, жертвовать всем своим имуществом, жизнью, состоянием, друзьями, погубить друг друга, обогащая эту ненасытную гарпию — адвокатов, которые грабят обе стороны и вопят: Eia Socrates! eia Xantippe! (Давай, Сократ! Давай, Ксантиппа!){309}, — или корыстных судей, которые, подобно соколу в басне Эзопа, в то время как мышь и лягушка заняты взаимной борьбой, утаскивают их обеих[367]. Тяжущиеся обычно пожирают друг друга, подобно многим хищным птицам, жестоким животным и проглатывающим добычу рыбам, — никакой середины, omnes hic aut captantur aut captant; aut cadavera quae lacerantur, aut corvi qui lacerant[368]{310}, обмануть или быть обманутым, растерзать других или быть растерзанным на куски; они подобны ведрам в колодце, где подъем одного сопровождается непременно падением другого, одно ведро — пустое, а другое — наполнено водой; крушение одного служит лестницей для третьего; таково обычно наше судопроизводство. А что же тогда такое рынок? Место, где согласно Анахарсису{311}, люди заняты взаимным надувательством[369], западня. Однако что же тогда такое сей мир? Бесконечный хаос, смешение нравов, изменчивых, как воздух, domicilium insanorum [дом умалишенных], буйное стадо, пораженное скверной, торжище бродячих призраков, злых духов, подмостки лицемерия, лавка плутовства, школа непостоянства, академия порока[370], поле битвы, ubi velis nolis pugnandum, aut vincas aut succumbas [на котором вы принуждены сражаться, хотите вы того или нет, и либо победить, либо пасть], убивать или быть убитым; здесь каждый человек только за себя, за свои личные цели и сам себя защищает. Никакое милосердие, любовь, дружба, страх Божий, духовная близость, взаимная симпатия, родство, христианская вера не способны людей удержать, ибо, если они каким-либо образом обижены или как-нибудь задеты их интересы, они становятся отвратительны[371]. Старые друзья мгновенно превращаются в заклятых врагов, и те, что некогда стремились выказывать друг другу взаимную любовь и благожелательность, теперь поносят и преследуют друг друга до самой смерти с ненавистью, превосходящей злобу Ватиния{312}, и останутся до конца непримиримы. Они любят друг друга, пока это им выгодно или если они нуждаются во взаимном содействии, но, если рассчитывать на выгоду больше не приходится, они ведут себя, как с одряхлевшим псом, — вешают его или гонят прочь; Катон[372] считал крайне недостойным обходиться с людьми, как со старыми башмаками или поломанными очками, которые выбрасывают в мусорную кучу; у него не хватило бы духа продать старого вола и тем более выгнать на улицу старого слугу; они же вместо того, чтобы вознаградить его за службу, поносят его, а если им воспользовались, как орудием своих злодейств, то поступают с ним, подобно турецкому императору Баязету Второму, убившему Ахмета Бассу[373]{313}, или же вместо награды платят ему смертельной ненавистью, как обошелся с Силием Тиберий[374]{314}. Одним словом, каждый преследует свои собственные цели. Для нас summum bonum, величайшее благо заключено в выгоде, а богиня, которой мы поклоняемся, — это Dea Moneta{315}, Богиня Мошна; мы ежедневно приносим ей жертвы, и она правит нашими сердцами, руками, склонностями, всем[375]; это самая могущественная богиня: она содействует нашему успеху, унижает, возносит, она — единственная повелительница наших поступков[376], мы молимся на нее, спешим, скачем, ходим — все ради нее, трудимся и соперничаем, как рыбы из-за упавшей в воду крошки хлеба. Не достоинство, не добродетель (bonum theatral [внушаемые нам со сцены]), не мудрость, ученость, честность, не любые другие качества вызывают к нам уважение, а деньги, знатность, должность, титул, власть[377]; честность почитается глупостью, мошенничество, неразборчивость в средствах — благоразумием; людьми восхищаются, основываясь на их высказываниях[378], не на том, чем они являются на
