Женщины его жизни - Ева Модиньяни

– Ты изумительна.

– Значит, вот как вы, американцы, разговариваете с женщинами… после? – Она была сумрачной и грозной, как угли, тлеющие под слоем пепла.

– Ты сердишься? – Он попытался обнять ее, справедливо полагая, что после всего случившегося ее отношение более чем оправданно. Филип тоже в глубине души был озадачен, хотя и по другим причинам. Он овладел самой волнующей женщиной, какую когда-либо мог возжелать мужчина. Но его смущало одно обстоятельство: его проникновение, которому она инстинктивно содействовала, не вызвало ни разрыва, ни кровотечения. Ничего.

– По-моему, это ты нервничаешь, – ответила Аннализа. В отличие от него, она настолько была уверена в собственной девственности, что ей и в голову не приходило волноваться по этому поводу.

– Нет, – солгал он, – я просто счастлив.

Он где-то вычитал, что девственная плева не всегда разрывается и что дефлорация не всегда сопровождается небольшим кровотечением, составляющим гордость мужчины, но почему это должно было случиться именно с ним? Отсутствие классического признака привело его в замешательство. Он попал в тягостное положение сицилийского мужа, усугубляемое тем, что ни с кем не мог поделиться мучившим его ужасным сомнением.

В проеме открытой балконной двери показались первые, светло-коралловые краски, готовые вот-вот расцвести ослепительными лучами утренней зари. Аннализа наблюдала вечное чудо рассвета с детским восторгом. Она чувствовала, что внутри ее что-то изменилось, но эта перемена не вызывала торжества и радости. Волшебство, о котором она так мечтала, все еще было скрыто пологом тайны.

Филип оделся и теперь возился с чемоданом. Аннализа тоже надела снятое им платье.

– Мне нужно уходить, – сказал он. – Сборы не займут много времени.

– Куда же ты пойдешь? – спросила она растерянно. Она поправила волосы, заблестевшие в первых лучах летнего дня. В ее лице появилась томная бледность.

– Ты же не думаешь, что я могу остаться здесь после того, что случилось? – Он был тверд в своей решимости.

– Куда ты идешь? – машинально повторила она.

– Перееду в мэрию, – он улыбнулся. – Придется переехать. Ты что, боишься, что я тебя брошу? – Мужская гордость и самоуверенность заговорили в нем, не позволяя задуматься об истинных причинах сомнений Аннализы.

– Нет, – ответила она. – Я просто так спросила.

Филип предпочел понять по-своему беспокойство девушки и крепко обнял ее.

– Я тебя никогда не покину, – заверил он ее. Это прозвучало как торжественный обет. – Я тебе больше скажу, – добавил он, – начиная с сегодняшнего утра мне придется заняться бумажной волокитой, чтобы получить разрешение на брак.

– О, Фил! – воскликнула она, намереваясь сказать нечто противоположное тому, что он хотел бы услышать.

– Да, Аннализа, – решительно подтвердил он, нежно целуя ее в лоб и в уголок рта, – ты станешь синьорой Брайан.

– А если тебе не дадут разрешения на брак? – произнесла она с робкой надеждой в голосе, которую Фил принял за беспокойство.

– Ты меня еще не знаешь, – усмехнулся он, впервые намекая ей на возможности, которыми располагал, и на авторитет своего имени.

– Так оно и есть, – Аннализа всей душой надеялась, что он прав.

– Я сегодня еще вернусь в палаццо, – торжественно обещал Филип.

– Ты говоришь так, будто это нечто из ряда вон выходящее.

– Это и есть нечто из ряда вон выходящее: я собираюсь официально просить твоей руки у барона Монреале. Разве не это предусмотрено официальной процедурой?

– Более или менее, – кивнула Аннализа. Она была в ужасе. – Но мой отец, – добавила она, цепляясь за последнюю надежду, – может тебе отказать.

– В таком случае придется тебя похитить, – Филип говорил совершенно серьезно.

– Да ты и вправду американец? – возмутилась она. – Ты приехал из Штатов? Или ты просто переодетый сицилиец?

Как мало осталось от романтической мечты! Образ красавца офицера с веселым взглядом и разговором о музыке померк на фоне реальности, заставившей ее осознать всю непоправимость совершенной ошибки.

– Возможно, эту аналогию, – примирительно заговорил он, – подсказывает тебе мое происхождение. Мои предки – ирландские крестьяне, бежавшие в Новый Свет, спасаясь от голода. Но это было более трехсот лет назад.

«Сейчас он скажет: «Сегодня семейство Брайан входит в десятку богатейших фамилий Калифорнии», – с грустью подумала Аннализа.

– Сегодня семейство Брайан входит в десятку богатейших фамилий Калифорнии, – действительно произнес Филип, в точности подтвердив ее догадку. – И может представить рекомендации, способные распахнуть двери любого дворца, включая палаццо Монреале.

Отбытие майора Филипа Джеймса Брайана-младшего, столь неискусно приобщившего ее к тайнам секса, Аннализа сопроводила вздохом облегчения. Но разве один только американец виноват в том, что так получилось? Нет ли здесь и ее собственной вины? Первые лучи солнца погасили сияние звезд, луна зашла, мягкость ночного воздуха растворилась в преддверии дня. Из гущи сада больше не поднимался аромат роз и магнолий. Новый день принес из бесконечной дали дуновение свежего воздуха. Даже неумолчное журчание фонтана стало иным, более явственным.

Аннализа следила, как Филип идет вдоль фонтана, но американцу не удалось осуществить свое намерение: обернуться к ней для романтического прощания. Кало возник перед ним из садовой чащи, как демон ада, не дав ему времени даже опомниться от удивления. Светловолосый великан ударил американца в солнечное сплетение, а когда тот согнулся пополам, как сломанный прут, мощным хуком в подбородок послал его в нокаут среди розовых кустов. Наклонившись, Кало поднял безжизненное тело, взвалил его на правое плечо, вынес из дворцового сада на площадь и уложил на ступенях церкви.

Аннализа стала свидетельницей этого молниеносного нападения. Она не колебалась ни секунды: все ее симпатии были на стороне Кало. В другие времена, в эпоху турниров, она отдала бы шарф со своими цветами норманнскому рыцарю, уверенному в себе, сильному, как сама стихия, всегда готовому вступить за нее в бой.

Она чувствовала себя глубоко несчастной, разочарование давило на душу свинцовым грузом. Ей хотелось уснуть, теша себя последней иллюзией: проснуться и обнаружить, что все случившееся – всего лишь дурной сон.

– Ты не должна была так поступать, баронесса, – глубокий бас Кало заставил ее вздрогнуть. Белокурый великан с голубыми глазами заполнял комнату своей массивной фигурой.

– Черт тебя побери, Кало! – вскричала она, стараясь поставить его на место. – Ты что, никогда не спишь? И не смей вмешиваться в чужие дела.