Число и культура - А. Степанов

В данном случае зима, олицетворяющая собой смерть или сон природы, семантически противостоит трем остальным – "живым", "активным" – сезонам, и всю структуру можно записать в виде М = 3 + 1 (ср. предыдущий вариант М = 2 х 2).

Пространственно-солярная классификация также тетрарна. Представление о четырех странах света сходным образом допускает по меньшей мере две интерпретации. Во-первых, это результат двух дихотомий полного круга, М = 2 х 2 (корреспондирующий с антропоморфным различением правой и левой сторон, передней и задней). Во-вторых, в случае более тесной привязки к солнцу, четыре выделенные направления утрачивают свою равноценность, ибо вдоль трех из них (восток, юг и запад) солнце(12) ежедневно описывает дугу, а в последнем не появляется никогда, М = 3 + 1:

Север – край небытия солнца, тепла, и не случайно оттуда приходит зима (жителям южного полушария придется смириться: культурные доминанты задаются не ими). Различение четырех направлений изначально не сводится к чисто формальному-геометрическому, "картографическому", а исполнено экзистенциально важного смысла. "Эти линии образовывали своего рода сеть, причем сеть силовую, от которой в жизни людей много зависело", – справедливо отмечает В.Б.Иорданский [141, c. 39] и добавляет: "Ее символами в очень многих культурах стали знаки креста, ромба или круга, замыкающего горизонт".

Не стоит оставлять без внимания и суточный цикл. Различение света и тьмы, дня и ночи, очевидно, является здесь исходным. Ночь отведена для сна, день – для бодрствования; если требуется, можно противопоставить дневное и ночные светила.(13) Но если время сна не предназначено для практической деятельности и не нуждается в более детальной градации (в выяснении, что раньше – что позже), то со светлым периодом суток ситуация совершенно иная, т.к. возникает необходимость более точного указания времени. Отношение "раньше/позже" приводит к тринитарному членению:

Структура М = 3 + 1 достаточно очевидна, но в словоупотреблении разных народов она работает по-разному.

Если в русском языке не возникает проблем, и каждому времени суток отведены собственные часы, то в английском – несколько иначе. Согласно учебнику [59], английское утро (morning) простирается с полуночи до полудня, день (afternoon) – с полудня до шести часов, вечер (evening) – с шести до полуночи, т.е. данные три единицы покрывают собой весь суточный цикл. Ночь же (night) в языке скорее сохранила свое первоначальное значение темного времени суток вообще, оказываясь, таким образом, наложением evening и morning, т.е. четвертый элемент – чуть ли не логический плеоназм, четырехсоставность будто готова выродиться в коллективных мозгах до трехсоставности. (Добавим, ночь в английской речи дополнительно выделена и во фразеологической плоскости: например, yesterday morning / afternoon / evening, но: last night.)

В немецком же языке, в котором схема 1-9 сохраняет свою актуальность, действует и более дробное членение, поскольку день, наиболее плотное средоточие человеческих дел, дополнительно подразделяется на три структурные единицы: Vormittag (предполдень), Mittag (полдень), Nachmittag (послеполуденный период):

Третья ступень логического членения приводит к шестисоставному делению суток М = 5 + 1: Morgen, Vormittag, Mittag, Nachmittag, Abend "Nacht. Наличие семантической грани, которой отвечает разделительная черта, дополнительно фундируется грамматическими средствами: первые пять единиц – мужского рода, ночь – женского, – и с помощью предложного управления (am Morgen, am Vormittag, …, am Abend, но: in der Nacht). Однако здесь мы вышли за рамки четырехсоставных структур, оказавшись в теме раздела 1.5.

В любом случае, когда мы употребляем выражения "утром", "днем", "вечером", "ночью", используется экспрессивная сила логико-числовых структур, и это еще один из примеров того несомненно рационального, но при этом полу- или бессознательного, о котором с самого начала идет разговор.

Теперь у нас достаточно навыков, чтобы обнаружить следы логически составного характера одного из предшествующих примеров. Возвратимся к четверке героев Балаганов – Паниковский – Козлевич – Бендер. Для начала придется вспомнить, что "Золотой теленок" – вторая часть дилогии и что главных героев в первой части, "Двенадцати стульях", – два: И.М.Воробьянинов и тот же О.Бендер. Бывший предводитель дворянства Воробьянинов – осколок старого мира. Его облик, способ мышления, унылость, приверженность стереотипам олицетворяет собой этот мир, представляя собой яркую аллегорию обветшавшей традиции как таковой. Ведущая пара персонажей спаяна общим делом, но его поступательное продвижение, как и сама интрига романа, невозможны без неистощимой выдумки и энергии авантюриста, лишенного отцовских корней ("сына турецкого подданного"(14) ). В результате удается проследить семантическую связь между двумя частями дилогии, ибо Балаганов, Козлевич, Паниковский – представители, несомненно, традиционных же характеристических типов (напомним об их аналогии Портосу, Атосу, Арамису из "Трех мушкетеров", Илье Муромцу, Добрыне Никитичу, Алеше Поповичу русских былин), тогда как О.Бендер – по-прежнему "авангардист". Структурная связь двух романов относительно центральных персонажей тогда предстает в следующем виде:

Традиционный блок, имевший в "Двенадцати стульях" одного релевантного представителя, в "Золотом теленке" расщепляется натрое, тогда как авангардистский сохраняет свою идентичность. За этими феерически смешными произведениями стоят отнюдь не шуточные размышления авторов. Размышления, во-первых, художественные – ибо им по-своему удалось воссоздать генезис литературных четверок, выведя их из по существу архаических пар (ведь Бендер – Воробьянинов очевидно перекликаются с такими двойками как Дон Кихот – Санчо Панса, средневековые Арлекин и Пьеро, незабываемые Холмс и Ватсон.., а Ильф и Петров переосмысливают комплементарную оппозицию персонажей в металитературном и шире – социокультурном – ключе: авангард и традиция). Во-вторых, "культурологическая алгебра" в данном случае выходит далеко за рамки литературы.

В упоминавшейся статье "Прекрасная политика" [310] указывалось на наличие семантической корреляции между типами политических течений, с одной стороны, и соответствующими группами литературных персонажей, с другой. При этом "тяжеловесный", не склонный к сантиментам Илья Муромец, пролежавший до тридцати лет на печи, напоминает добропорядочный, преисполненный долга, тяжелый на подъем консерватизм; прямолинейный и честный Добрыня Никитич – требующий справедливости радикализм; тогда как двойственный по природе Алеша Попович – склонный к компромиссам либерализм. Четвертый герой – будь то д'Артаньян или Бендер – по многим параметрам совпадает с исторически бодрым, энергичным, полным энтузиазма четвертым же типом политических сил, большевизмом, по крайней мере в его "симпатизирующей" интерпретации. В таком аспекте дилогия Ильфа и Петрова должна быть поставлена в ряд тех умных раннесоветских произведений, в которых исповедовался утопический (хотя и не без трагедии) оптимизм и которым удалось уловить в свои сети тот неукротимый дух, покоривший сердца миллионов простых людей и интеллигентов Востока и Запада. "Время – вперед!" – можно повторить вслед за В.Катаевым, "Клячу истории загоним!" – за Маяковским. На вершине славы убивает д'Артаньяна вражеское ядро, проигрывает после победы превратившийся в управдома О.Бендер, но бессмертна любовь к ним читателей. Не здесь ли лежит разгадка той не раз очерченной тайны, почему Ильфу и Петрову, их романам удалось прожить сквозь страшные сталинские годы, хотя других беспощадно карали за куда менее острые произведения? Теперь известно, что советская цензура обладала математически точным инквизиторским чутьем и практически не совершала ошибок.

Но кто о чем, а нас по-прежнему интересуют исключительно числа. Когда мы имеем дело с четверками, являющимися результатом композиции двух дихотомий (М = 2 х 2, например, одна из интерпретаций времен года, стран света) или дихотомии и трихотомии (времена суток, персонажи "Золотого теленка"), предложенная математическая модель непосредственно к ним не применима. Составной характер противоречит требованию специфической целостности, условию сквозных отношений n = 3. Однако унифицированная модель в данном контексте не является самоцелью, куда важнее, во-первых, что каждая из тетрарных форм отпирается тем или иным логико-арифметическим ключом, и во-вторых, их культурно-психологическое значение, восприятие.

И тогда необходимо заметить: каждый из кватернионов в процессе функционирования и трансляции все же обретает надлежащую целостность, логически-композиционные швы – в тех представлениях, где они были, – постепенно "замазываются", уже не препятствуя воздействию общей четырехсоставной конструкции как неразрывно-единого блока.(15) Различные кватернионы вступают между собой в диалог, ассонируют – независимо от своего генезиса. В свою очередь, это позволяет нам впредь работать с семантикой четырехзвенных систем "поверх" конкретной алгебры, которая за ними стоит: с четверками как композиционными, так и исходно неразрывными, как с архаическими, так и новейшими.