Загробная жизнь дона Антонио - Евгения Соловьева

– Опять ты говоришь загадками, – вздохнула Марина. – Просто объясни, что мне делать.

Кассандра пожала плечами:

– Быть собой. Делать то, что нужно твоему сердцу. Верить себе. Это очень просто.

– И при чем тут феникс?

– При том, что ты должна стать его женой. По-настоящему, – терпеливо повторила Кассандра. – Считай, что это и есть твое волшебное зелье. Только варить его надо самой. Только самой!..

Кассандра, похоже, хотела сказать что-то еще – и, быть может, Марина наконец поняла бы, в чем суть всех этих вроде бы простых и понятных слов, но внутренняя дверь распахнулась и в комнату ворвалась перепуганная насмерть Жанетт.

– Он умирает! – воскликнула она, кинулась к Кассандре и дернула ее за рукав. – Так нельзя!

Кассандра вскочила и без лишних вопросов побежала за девочкой.

Марина – следом. На задний двор.

Открывшаяся картина заставила ее и смеяться, и плакать разом.

Северяне кололи поросенка. Как положено – подвесив за ножки и подставив корыто. И вот теперь поросенок истекал кровью из вскрытого горла, бедняжка Жанетт билась в истерике, умоляя Кассандру сделать хоть что-нибудь, Кассандра ее утешала и не подпускала к поросенку, а Торвальд обшаривал крышу в поисках ножа, который Жанетт у него вырвала и туда забросила.

Ох уж эти героические девочки!

Пришлось Кассандре объяснять, что поросят для того и разводят, чтобы резать и есть. И что маленьким девочкам не надо на это смотреть, а если смотрят – то не надо плакать или мешать мужчинам делать их работу. Все равно судьбы поросенка это не изменит.

Жанетт сверкнула глазами и заявила, что судьба – это то, что человек делает сам!

Сам так сам, пожала плечами Кассандра и отправила Жанетт на крышу. Нож-то она забросила далеко, вот теперь пусть сама и ищет. А то, если пустить на пальмовую крышу Торвальда, будет у них дом без крыши и гость со сломанной ногой.

Когда нож был найден, поросенок разделан, а красный петух пойман, пришел черед последнего важного дела. Пожалуй, даже более важного, чем проклятие Марины.

За шкурами в кладовую тоже отправили полезных в хозяйстве северян. Шкур на этот раз было много, десятка три. Разного цвета, качества и выделки.

Их свалили грудой на полу гостиной.

Марина опустилась на колено и принялась перебирать Кассандрину добычу.

Может, вот эта? Густой темный мех, рука словно тонет… Нет, не годится. И вот эта, гладкая, переливчато-черная – не та. А есть ли здесь хоть одна?..

Перебрав больше дюжины котиковых шкур, Марина наконец нашла нужную. Шкура была выгоревшая, с коротким, колючим на вид, словно пересохшим мехом. Не годная ни на муфту, ни на шубку. И хорошо, нельзя из этих шкур делать муфты. Ее Марина бережно отложила в сторону, про себя отметив, что северяне полны любопытства и недоумения. Пусть. Ничего объяснять она не будет. Матросам знать правду незачем, они и сами отлично придумают очередную мистическую байку. А Торвальд поймет, только чуть позже.

Просмотрев оставшиеся шкуры, Марина нашла еще одну. Маленькую, посветлее прочих, пробитую в нескольких местах. Детеныша убили. Жалко.

Отложив и ее, кивнула Кассандре:

– Остальные можно продать.

Прощаться с Мариной высыпали все питомицы Кассандры, даже новенькие. Они все еще были худы до прозрачности, зато уже сыты, отмыты и одеты в чистое. Самая маленькая, дочка кормилицы, даже подбежала к Марине и протянула «куриного бога», на счастье. Правда, смутилась донельзя и сразу убежала обратно к матери.

А Торвальд против всякого ожидания улыбнулся, и в глазах его мелькнула такая знакомая и понятная надежда на собственный дом, где его будут любить и ждать.

Глава 22, в которой два капитана пьют кальвадос и обсуждают дам-с

Отблеск благостной улыбки играл на вырубленной из гранита физиономии норвежца аж до возвращения в порт. А там и Марину, и Торвальда завертело обыденными делами: закупка провианта, продажа груза, мелкий ремонт судна, визит вежливости к губернатору… Жизнь пиратов лишь на одну каплю из пинты состоит из романтики и приключений, а все прочее – сплошная проза жизни. Четверо суток в прозе пролетели как один час, но Марина устала так, будто весь этот час гребла на галере.

Наконец бочки с солониной, ромом и пресной водой, ящики галет и овощей, клетки с курами, бочонки пороху и сотня прочих совершенно необходимых в плавании вещей были загружены в трюмы, на пожелание семи футов под килем от Серебряной Ноги традиционно отвечено: «не дождетесь». Пора было выходить в Малагу.

Славный поход начался со столь любимой и уважаемой всеми джентльменами удачи пыли в глаза. Всей Тортуге. Господа капитаны Морган и Харальдсон изволили расположиться на полуюте «Розы Кардиффа» и, пока на их судах поднимали паруса, вкушать жареных перепелок под кальвадос.

Под этот же кальвадос отлично пошел рассказ Торвальда о своем побратиме, старпоме «Ульфдалира», – ему норвежец готов был доверить и свой корабль, и свою жизнь. Что, впрочем, для капитана зачастую одно и то же. Марина тоже рассказала парочку баек о Неде и о Серебряной Ноге, даже честно ответила на вопрос, как такому юному джентльмену удалось стать капитаном, причем видно же – команда за него пойдет в огонь и воду, что обычно не свойственно пиратам.

– Удача, Торвальд. И еще кое-что. Вон видишь ту одинокую скалу в трех кабельтовых? Зайдем за нее, и я тебе покажу это кое-что. А пока, я же вижу, ты хочешь спросить о том, что тебе интересно больше всего. Ну?

Норвежец рассмеялся:

– Спрашиваю, друг Морган. Расскажи мне о Кассандре. Эта женщина… о!.. – Он мечтательно зажмурился. – Эта женщина достойна быть женой конунга!

Марина кивнула совершенно серьезно:

– Она достойна, но не всякий конунг достоин ее. Ты же знаешь, что значит быть седьмой дочерью? Так вот Кассандра именно такая и есть. – Марина подмигнула Торвальду. – Мы встретились между Кардиффом и Портсмутом…

Выборы капитана после гибели Фитиля прошли быстро и буднично. Нед оглядел собравшуюся на палубе команду, спросил, есть ли здесь те, кто не хочет ходить с капитаном Генри Морганом, с минуту послушал молчание и вручил ей бортовой журнал.

Первой записью, сделанной рукой нового капитана, было: «Взяли курс на Кардифф».

Марине хотелось бы сказать «домой», но дома у нее не было. Так что она написала «Кардифф» и попробовала представить, как в саду замка Торвайн цветут яблони и сливы. В саду ее замка. По праву божескому и человеческому – она должна быть хозяйкой Торвайна, а не та жаба, что отослала ее в монастырь.

Нед ничуть не удивился, когда Марина скомандовала менять курс. А чтобы «Роза Кардиффа» шла быстрее, велела выкинуть за борт весь груз подгнившего сукна и прошлогодней солонины, который Фитиль подрядился за гроши доставить в Ливерпуль. Плевать на гроши и на возмущение жлоба-купца, у нее есть важное дело, а денег можно заработать другим способом и поближе к Кардиффу. К примеру, ограбить парочку торговых судов узурпатора Валентина, должен же у него быть стимул выйти в море и поймать наглых пиратов.