Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда - Борис Вишневский

– Вы не оговорились – насчет того, чье внимание надо привлекать к беззакониям? Мне казалось, что привлекать надо внимание общества, а не высшей власти. Иначе – опять упование на «доброго барина», а не на закон: удалось «достучаться» до самого верха – смилостивился, стукнул кулаком по столу и велел сделать «по правде», не удалось – ну что ж…

– Давайте исходить из существующей реальности, а не из прекраснодушных построений. Надо делать то, что реально. Делать хотя бы минимум, если не удается сделать максимум. Сбивать сметану задними лапами, как та лягуха из сказки. Овладевать искусством возможного. Одного только нам нельзя себе позволять – ничего не делать. К сожалению, общетеоретические рассуждения о правах человека и о роли общественного мнения беспредметны в стране практического беззакония. Мы существуем в хаосе, где закон и справедливость еще только должны пробить себе дорогу. Все правильно, что Вы говорите, – и «добрый барин» остался, и необходимость до него «достучаться», и «улаживание» дел не единственно верным путем закона, а путем личных связей… Помните? «Мы должны сделать добро из зла, потому что нам его больше не из чего сделать». Это – про нас с вами. Нельзя только – ни на минуту! – путать добро со злом. В этом – главная задача СМИ. И еще, может быть, нам следует вспомнить опыт США, где в аналогичной чрезвычайной ситуации была создана совершенно новая правоохранительная структура – ФБР, из людей новых, еще не запачканных и в противовес насквозь коррумпированной муниципальной полиции. Подобная «параллельная» структура, возможно, могла бы сыграть решающую роль, – нынешней правоохранительной системе я просто не доверяю.

– Почему?

– Я совершенно спокойно отнесся бы к указу о борьбе с преступностью, я бы рукоплескал ему, если бы у нас были идеальная, демократически ориентированная прокуратура и честная милиция – сплошь рыцари без страха и упрека. Но у нас далеко не идеальная прокуратура и страшненькая милиция! Мы, нынешние обыватели, такого о ней наслышались друг от друга, что иногда боимся ее больше, чем самих преступников. Сплошь и рядом она охотится не за бандитами, а за нами – просто потому, что охотиться за нами безопаснее. Повторяю, имей мы безукоризненно честную и компетентную исполнительную власть – никакие отклонения от конституции были бы не страшны. Но коль скоро власть не является ни безукоризненно честной, ни компетентной – нужен постоянно действующий независимый контроль. И здесь кроме СМИ я не вижу другой силы, способной остановить несправедливость, глупость и беззаконие или хотя бы выволочь их из тени на свет божий. Эта сила ПОКА ЕЩЕ дана людям, НЕЗАВИСИМЫМ от власти, и их обязанность – биться до последнего, как до последнего бьется врач, верный клятве Гиппократа, даже если никакое из его средств не помогает, бьется только потому, что жизнь еще теплится, а где жизнь – там и надежда.

«Президент сыграл не лучшую партию»

На вопросы обозревателя «НВ» Бориса Вишневского отвечает писатель Борис Стругацкий

«Невское время» 18 февраля 1995 года

Комментарий: беседа эта, естественно, была посвящена первой кавказской войне – поскольку проходила менее чем через два месяца после начала военной операции в Чечне, новогоднего штурма Грозного и на фоне тогда еще достаточно активного протеста в обществе против этой войны. Сегодня, когда идет вторая кавказская война – отношение к которой в обществе, увы, едва ли не диаметрально противоположно, многое из нашего разговора пятилетней давности могло бы войти и в разговор нынешний. Ибо – проблемы все те же, и главная из них – ЗAЧЕM все это делается и РАДИ ЧЕГО?..

– Достаточно давно Вы сформулировали свое отношение к власти следующим образом: «Главное – чтобы не нарушались права человека, чтобы не пролилась кровь». Именно на этих условиях Вы и ряд других деятелей культуры и науки готовы были прощать власти (в частности, президенту и правительству) многое и поддерживали ее в критические минуты. Как Вам кажется сегодня – «Рубикон перейден»?

– Я ненавижу всякое кровопролитие и боюсь его. Но я понимаю, что бывают ситуации, когда без крови не обойтись, когда на силу необходимо отвечать силой, на удар – ударом, на кровь – кровью. Вспомните октябрь 1993 года – это было ужасно, но я просто не видел тогда иного выхода и никак не мог порицать власть за то, что она использует силу против тех, кто от слов перешел к делу – начал кровопролитие. Я вовсе не «толстовец», я – сын своего времени, воспитан в совершенно определенных традициях и знаю, что иногда приходится проливать малую кровь для того, чтобы не пролилась большая. И что в любом случае нельзя давать спуску ни бандитам, ни шантажистам. «Волкодав прав, людоед – нет».

– Как по-вашему, подпадает ли то, что происходит в Чечне с 11 декабря 1994-го, под такие определения?

– Мы с Вами беседовали много раз, и, помнится, не было случая, чтобы я как-то колебался, отвечая: на подавляющее большинство Ваших вопросов я всегда готов был дать прямой ответ, удовлетворяющий и Вас, и меня. Но вот проблема Чечни… Вместе с многими уважаемыми и безупречно честными людьми (о которых Вы только что упомянули) я всячески протестовал против насилия в Чечне и подписал «по нарастающей» несколько писем и телеграмм. Сначала о том, чтобы вообще войска в Чечню не вводились, чтобы все проблемы решались путем переговоров. Затем – когда войска все-таки были введены, я заклинал власть имущих не наносить бомбовых ударов по Грозному, свести к минимуму страдания невинных. Когда бомбовые удары начали наноситься, я умолял их не идти на штурм Грозного, потому что сегодня штурм города означает превращение его в руины… Потом я перестал подписывать какие-либо телеграммы и письма: стало ясно, что они не действуют и, скорее всего, вообще неспособны возыметь никакого действия.

– Борис Натанович, Вас не коробит сама постановка вопроса: УМОЛЯТЬ власть о чем-то? Даровать ли свободу или не отнимать ее, бомбить территорию собственной страны или смилостивиться…

– Слова «умоляем» в наших телеграммах не было, было слово «требуем», но по сути-то мы именно умоляли – просили, заклинали, взывали к разуму и гуманности. Так уж у нас повелось: когда интеллигент обращается к власти, любое требование его есть не более чем покорнейшая просьба. Но вернемся к основной теме. Война – ужасна. Война всегда была ужасна, а сегодня, когда так много фантастически страшных средств уничтожения и уродования человеков, она фантастически ужасна и отвратительна. Любая война – справедливая или нет, захватническая или оборонительная, вынужденная или затеянная сознательно. Ведь ужасно любое убийство – будь это убийство в корыстных целях или совершаемое в порядке защиты слабого и униженного. У войны (я допускаю это), как у любого убийства, может быть благородная цель, но сама война – это всегда грязь, боль, мерзость и растление души. Поэтому и чеченская война уродлива и омерзительна, и никаких других чувств у нормального человека она вызывать не может. Если правда, что генерал Рохлин отказался от звания Героя России, я снимаю шляпу перед ним: он настоящий человек, он даже в аду войны сумел сохранить честь, разум, просто нормальное видение мира. Очень трудно сохранить нормальное видение мира, когда глаза залиты кровью. Его солдаты, выполняя приказ, умирают, и убивают, и разрушают, но у него хватает человечности относиться ко всему происходящему как к страшному, но непреодолимому злу, и он вовсе не намерен видеть во всем этом нечто героическое. Наиболее (а может быть – единственно) правильное отношение вояки-профессионала к своему делу: тяжелая, опасная, порою грязная работа. И не более того.

– Наверное, главный вопрос, который задают себе многие, – ЗАЧЕМ понадобилась чеченская авантюра? у Вас есть разумное объяснение?

– Если отвлечься от эмоций (а мы обязаны это сделать, если хотим анализировать некие политические события, иначе нам останется только ломать руки и плакать о мертвых и обездоленных), то, рассуждая холодно и рационально, мы придем к вопросу: неизбежно все происшедшее – или нет? Возможно ли было политическое, несиловое решение проблемы? Да и была ли проблема? Не выдуман ли «чеченский кризис» жесткими и жестокими политиками, зациклившимися на проблемах суверенитета? Не знаю. Нет информации! Действительно ли неоднократные попытки договориться с Дудаевым наталкивались на тупое и непреклонное нежелание компромисса? И были ли эти попытки действительно настойчивыми и неоднократными? И, главное, – что думает обо всем этом большинство чеченского народа? Может быть, они, как и прибалты, в большинстве своем хотят жить отдельно? Согласитесь, это разница: господин Дудаев объявляет суверенную Чечню – или это делает большинство чеченского народа. За что воюет сегодняшний ополченец: за свободу Чечни? Или за то, чтобы им, как и прежде, управлял именно и лично господин Дудаев? Или он воюет просто потому, что раздался клич: «Чужие солдаты на твоей земле!» – и он взял в руки автомат, не давая себе труда подумать, да и времени не имея разобраться, зачем на самом деле пришли на его землю солдаты – лишить его свободы или, наоборот, освободить его от властного, жестокого и честолюбивого генерала?