Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов) - Анатолий Алексин

– Она в больнице, – растерянно и грустно сказал Димуля. – Вот у нас с Володькой тут и творится…

Он продолжал что-то запихивать в ящик, что-то прятать под скатерть.

Виктор Макарович резко повернулся и уставился на Димулю:

– Вы что… поженились?

– Семнадцать лет назад.

– И мне об этом не сообщили? И не зашли ни единого раза?! А ведь были любимчиками! Маргарита Васильевна обвиняла меня в предвзятости: «Нельзя отделять детей от детей!»

– Поэтому мы и стеснялись, – растерянно объяснил Димуля. – Вы же предсказывали нам музыкальное будущее. А мы ничего этого… не оправдали. Я вообще с десятилеткой остался. А Римма кончила техникум. К тому же торговый… Сейчас Римма в больнице.

– Разве я вас за голоса ваши любил? – задумчиво произнес Виктор Макарович. – Дима и Римма… Значит, навсегда срифмовались? Сохранили дуэт! Я очень рад.

Он вдруг встрепенулся:

– Ты сказал, Римма в больнице? А что такое?

– Сердце у нее… Всю жизнь сердце.

– Да, да… Я помню. Она болела ангинами. Я все боялся за ее голос!

– Рожать ей нельзя было. А она родила.

– Мандолину? – неожиданно спросил я.

Виктор Макарович взглянул на меня с изумлением.

– Это прозвище нашего сына, – объяснил Димуля. И успокоил меня: – Ничего, ничего… Ты его знаешь?

– Его знает весь дом, – сказал я.

– Но не весь дом его любит…

Димуля огорченно развел руками.

– Кто-то сказал: «Человек, который всем нравится, вызывает у меня подозрение!» – успокоил его Виктор Макарович.

– По-моему, неплохой мальчик… Как ты считаешь? – обратился ко мне Димуля.

– Будущий виртуоз! – уверенно сказал я.

– И до сих пор мы с ним незнакомы?! – Виктор Макарович с укором взглянул на Диму и Римму, которые на фотографии пели под его управлением. – Забыли меня. Совсем, значит, забыли…

Димулины руки прижались к груди.

– Мы?! – Он обхватил руками свою круглую голову. – Римма все время приводит вас в пример. И сыну и мне. А я привожу вас в пример ей и сыну.

– Представляю, как ваш сын меня ненавидит!

– Вас?! Да мы воспитываем его «по Виктору Макаровичу». Так Римма недавно сказала.

– И какой результат?

– Учится плохо.

– Вот те на!

– А в остальном я доволен. Добрый… Играет на мандолине. Мы его с младенчества музыке обучаем. Сами, домашними средствами… Ведь вы нам внушили, что музыка – радость, а иногда и спасение.

Виктор Макарович снова обратился к фотографии, висевшей на стене:

– Но почему же не привели его?

– Стыдились… В дневнике – тройка на тройке. С математикой очень не ладит.

– Я с ней тоже не ладил, – сказал Виктор Макарович.

– И я с ней не лажу! – с гордостью сообщил я.

– Ты, оказывается, нас слушаешь? – спохватился Виктор Макарович. – Музыкант – это призвание. Он может, в конце концов, позволить себе… А «объявляла» должен успевать по всем дисциплинам.

– Мы ведь знаем, что с тройками в Дом культуры не полагается… грустно сказал Димуля. – Всегда говорят: «Сначала – отметки, а потом уж кружки!»

– Может быть и наоборот… Не при Мишеньке будь сказано! – возразил Виктор Макарович.

– Мы сходили к директору Дома. Так, для очистки совести…

– К Дирдому? – воскликнул я.

– У него такое прозвище? – почему-то обрадовался Димуля. – Он нам решительно отказал.

– На каком основании? – спросил Виктор Макарович.

– Мы, говорит, должны думать о репутации Дома культуры. О его лице!

– Тут бы вы ко мне и зашли!

– Постыдились мы… Подошли к Малому залу, в щелочку поглядели. Всё, как прежде… И Маргарита Васильевна за роялем. Римма заплакала – и пошли домой.

– Как же так? Как же так! – допытывался Виктор Макарович у фотографии на стене.

– А через три дня Римма в больницу слегла. И это тоже на Володьку списали.

– Кто списал?

– Так получилось… Он двойку за контрольную по алгебре получил. Ну, Римма покричала на него. Как полагается… А слышимость у нас в доме прекрасная! Сосед один за стеной живет…

– Знаю его, – вставил я.

– Он на следующий день утром сказал: «Таких, как ваш сын, в газетах трудными детьми называют». А вечером с Риммой приступ случился… Не из-за Володьки, конечно. Но приписали ему! Он с сумками по двору идет, а ему вслед: «Сперва уложил, а теперь беспокоится!» Если что-нибудь случается, говорят: «Из компании Мандолины!» Разве он может отвечать за всех… которые вокруг него собираются? Как-то обидно…

Когда мы вышли на улицу, Виктор Макарович попросил меня проводить его.

Но разговаривал он по дороге с самим собой. Часто останавливался, тер икры ног. Даже присаживался на скамейки.

И продолжал рассуждать:

– Удивительно! Постыдились… Будто я их в певцы готовил. Люди хорошие получились – и замечательно! Получились хорошие люди?

– Получились, – ответил я.

Но он задал вопрос самому себе и на мой ответ не обратил никакого внимания.

– Человек с тройками не должен петь! Надо же до такого додуматься… Не справился с алгеброй – бросай мандолину. Где тут логика?

– Нету логики, – тихо ответил я.

– И почему все думают, что я готовлю певцов? Гриша Дубовцев стал начальником конструкторского бюро, заслуженным деятелем науки. А сообщает об этом так, будто извиняется, что стал заслуженным деятелем, а не заслуженным артистом республики. Хотя один из моих учеников все-таки и в заслуженные артисты пробился… Горжусь!

Вдруг Виктор Макарович остановился и воскликнул:

– Прекрасно, Мишенька! Я знаю, что надо делать.

– Что? – спросил я.

– Мы выпустим Володю в наших отчетных концертах. Пусть это будет сюрпризом!

– Для Дирдома?

– И для него тоже! Представь себе… «Дунайские волны»! Или, допустим, гурилевский «Колокольчик»… Исполняют мандолина и хор… Великолепно! Ведь тембр мандолины, Мишенька, близок к детскому голосу. Особенно в среднем регистре. Та-ак… – Виктор Макарович ничего не откладывал в долгий ящик. – Вернемся обратно! И сообщим…

– Я могу сам зайти.

– Нет, я должен сделать официальное приглашение!

Мы побежали обратно.

Трудно было определить, кто готовится к отчетным концертам, – я или мама.

Мама вслух произносила фамилии композиторов и названия песен, стараясь подсказать мне, как они должны прозвучать со сцены.

Она заставляла меня по вечерам пить валерьянку, чтобы я хорошо спал и вообще привел в порядок свою нервную систему.

– Ни один годовой бухгалтерский отчет не стоил мне такого напряжения, как отчеты вашего хора! – говорила мама. И тоже пила валерьянку.

О предстоящих концертах мама регулярно напоминала всем нашим знакомым. И если оказывалось, что кто-то болен или уезжает в командировку, она очень расстраивалась.

Возле телефона лежал разделенный надвое красной чертой лист бумаги. В одной графе значилось – «Дети», в другой – «Взрослые». Мама записывала имена всех, кого следовало пригласить на утренник и на вечерний концерт.

– Подведем баланс! – заявляла она. – Практически я включила всех!

А через минуту она бежала дополнять список новыми именами. Из-за этого маме приходилось то и дело обращаться к администратору Дома культуры, который распределял пригласительные билеты.

Собираясь наполовину заполнить зал своими знакомыми, мама тем не менее предупреждала:

– Не повторяй моих ошибок: не смотри в нашу сторону. И вообще не вспоминай о том, что мы тебя слушаем. Сразу же возникнут натянутость и неестественность. А это практически все сводит на нет! Поверь моему опыту…

Мама часто перенимает у людей, которые ей нравятся, их любимые словечки и выражения. «Практически» – это было слово Лукьянова. Еще он любил говорить – «пройденный этап» и короткое слово «дело».

Я никогда не видел Лукьянова, но мне казалось, что я узнал бы его, даже встретив где-то на улице. Особенно если б это было поблизости от управления строительства, где Лукьянов работал. Я бы сразу понял, что это он: высокий, стремительный, никогда не оглядывающийся назад. И его манера говорить, его любимые выражения тоже были мне хорошо известны, потому что у мамы есть еще одна интересная особенность: разговаривая, она иногда повторяет последние фразы своего собеседника. Ну, например, обсуждая с Лукьяновым по телефону разные финансовые вопросы, она задумчиво повторяла его последние мысли: «Значит, вы считаете, что это практически пройденный этап?», «Для пользы дела мы должны считать это пройденным этапом? Вы так считаете?..»

Повторяя за собеседником его последние слова, мама как бы обдумывает, верны они или нет, может ли она согласиться или должна возразить. С Лукьяновым мама порою вступала в решительный спор. И чем больше горячилась, тем чаще употребляла его словечки:

– Практически вы не правы! Если думать о пользе дела, мы должны…

Споры иногда заканчивались и маминой победой. Но она не ликовала по этому поводу: она уважала Лукьянова.

– Ну что ты волнуешься? – сказал я маме в день первого отчетного концерта, на который были приглашены дети. – Ведь я всего-навсего объявляю…