Дело Зили-султана - АНОНИМYС
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чем озабочен шахиншах? — полюбопытствовала Элен.
— Шаха одолевают туркмены, а справиться с ними он не способен.
— Ты ему что-нибудь подсказал?
— Да, предложил использовать для защиты армию Зили-султана…
Сказав это, я спохватился. Шпион, конечно, может болтать, но болтовня его не должна быть содержательной. Болтовня шпиона — это лишь средство вызвать ответную болтовню, но пробалтываться самому нельзя. Впрочем, что из того, что Элен это услышала? Она знала обо мне вещи куда более опасные. Тем более, что слова мои, очевидно, совсем ее не заинтересовали.
Когда мы подходили к дому, нас ждал сюрприз. Неподалеку от ворот стояла знакомая мне закрытая карета. Зоркая Элен разглядела ее даже раньше меня.
— А, — сказала она насмешливо, — это, кажется, твоя персидская прелестница!
— Подожди меня дома, — попросил я, а сам направился к карете. Дождавшись, пока Элен закроет за собой двери, я залез в экипаж.
Ясмин сидела внутри, одетая по-европейски, в длинное желтое платье, лицо ее было прикрыто лишь легкой вуалью. Однако даже в полутьме через вуаль было заметно, как она встревожена.
— Я пришла сказать, — голос ее вздрагивал, — пришла сказать, что вы подвергаете себя чудовищной опасности.
Я только улыбнулся.
— Большей, чем когда меня пытались скинуть в пропасть?
— Вы не понимаете, — порывисто произнесла она. — Эндерун уже практически смирился с вашим присутствием. Вы можете дарить шаху бессмысленные безделушки, можете искать его благорасположения, можете интриговать, можете даже шпионить. Все это ничего не значит. Но вы обратили внимание Насер ад-Дина на Зили-султана. Вы сделали так, что он вынужден будет решать туркменский вопрос. А это очень сложный вопрос, и наследник может с ним не справиться, уронив себя в глазах шаха, народа и своих собственных покровителей.
— То есть британцев? — уточнил я.
Ясмин нетерпеливо топнула ножкой: как же я не вижу самых простых вещей? Или я совсем не дорожу своей жизнью?
— Это не важно, — отвечал я, — гораздо интереснее, почему вы называете Зили-султана наследником, когда наследник Мозафареддин?
— Эндерун так не считает. Законным наследником эндерун видит Зили-султана.
— Вы же сами говорили, что эндерун разделен.
— Говорила. Но наибольшая и самая влиятельная часть эндеруна считает именно так. И вам надо прислушаться к ее мнению, если вы хотите дожить до старости.
Некоторое время я размышлял, потом взглянул на Ясмин.
— Спасибо за предупреждение — сказал я, — постараюсь быть осторожнее.
Она не дослушала меня, заговорила быстро, горячо.
— Вы не осознаете всей серьезности положения. Кто идет против эндеруна, тот обречен. Вас может зарезать ножом религиозный фанатик. Или затоптать лошадь, которая внезапно понесла. Вы можете погибнуть на охоте от случайного выстрела. На вас может упасть кирпич с крыши. Вы пойдете на прогулку в горы и свалитесь в пропасть…
— Я не хожу на прогулку в горы, — прервал ее я.
— С того света вам будет трудно это доказать, — с досады она начала кусать губы. — Прошу вас, Нестор, отступитесь. Это моя личная просьба. Отступитесь, умоляю вас!
Она говорила с таким жаром, что я заколебался.
— Но что я могу поделать теперь, шах ведь уже принял решение.
— Придумайте что-нибудь. Разубедите его. Ваше слово много для него значит. Используйте все ваше влияние, речь идет о жизни и смерти.
Я пообещал ей что-нибудь придумать и полез вон из кареты. Когда я уже ступил на землю, она отдернула занавеску на двери и сказала мне в спину негромко, но очень весомо:
— Эндерун способен на все. Если вы не покоритесь, его гнев падет на близких вам людей…
Я повернулся и взглянул на нее. Банальные угрозы сменились шантажом?
— А она красива, ваша англичанка — сказала Ясмин, с непонятной ненавистью сузив глаза. — Будет жалко, если ее изуродуют. Правда, умирать тогда будет легче — не так обидно…
Она стукнула в стенку экипажа, кучер дернул вожжи, и карета быстро поехала прочь, грохоча колесами по булыжникам. Я же остался стоять на мостовой в глубокой задумчивости.
Неважно, на чьей стороне выступает Ясмин, но предупреждение звучало пугающе. Нет, я не боялся персов, они слишком ленивы, чтобы быть хорошими убийцами, а плохому до меня не дотянуться. Но в стране жили и почти дикие племена, где полно было сорви-голов, за хорошие деньги способных убить не только русского офицера, но и самого шахиншаха. Однако хуже всего, что они нащупали мое слабое место. Пока Элен рядом, я скован по рукам и ногам. Конечно, я не могу ей все рассказать. Значит, ее нужно увезти — и лучше всего за границу, в ту же самую Англию, например. Или в Париж. Какая женщина откажется от того, чтобы поехать в Париж?
* * *
В дом я вошел с чрезвычайно мрачным видом, даже не пытаясь скрыть свою озабоченность. Элен сидела на диване, подобрав ноги, и насмешливо глядела на меня.
— О, — сказала она, — какая необыкновенная суровость! Это твоя мадемуазель тебя так огорчила?
— Она не моя мадемуазель, у нас деловые отношения, — отрезал я.
— Хотела бы я взглянуть на эти отношения поближе, — Элен прищурила глаза и водила взглядом по мне, как бы выцеливая, куда лучше выстрелить.
— Перестань ерничать — сказал я, — дело очень серьезное.
Элен немедленно заявила, что любит серьезные дела, и предложила мне открыть шампанское. Мне, однако, было не до радостей жизни. Я рассказал ей, что мое положение любимца шахиншаха снискало мне множество влиятельных врагов. И вот теперь враги взялись за меня всерьез.
— Они обещали тебя убить? — подняла брови Элен.
— Нет. Они обещали убить тебя.
На некоторое время воцарилось молчание. Мне тяжело было говорить такое Элен, но я должен был напугать ее так, чтобы она согласилась уехать.
Секунды текли на удивление медленно. Наконец Элен тряхнула головой и улыбнулась.
— О чем ты говоришь, Нестор? Кто тут посмеет поднять руку на британскую подданную?
Боже мой… Меня всегда поражало чванство англичан, их убежденность в том, что если даже самому ничтожному из них причинят хоть малейший вред, то вся королевская конница и вся королевская рать немедленно объявят обидчику войну. Вот что значит империя, над которой не заходит солнце! С другой стороны, Россия — тоже ведь империя не из последних. Так почему же мы не имеем такой уверенности, как англичане? Скорее напротив, мы совершенно уверены, что случись чего,
