Золотая струна для улитки - Лариса Райт

– Ага. Тебе надо повторять арпеджио. Нечисто звучит, смазываешь звуки. Ладно, щипка на сегодня достаточно. Давай потренируем расгеадо. Сыграй, к чему душа лежит.

Сережа наигрывает Высоцкого, Андреа не возражает. Конечно, здесь важны стихи, а не музыка. И такой игрой основы фламенко не выучишь, но для тренировки боя Высоцкий подойдет. Сережа знает много песен Владимира Семеновича. Наверное, их любит его мама. Андреа поглаживает котенка и подпевает:

…Я не люблю себя, когда я трушу,Обидно мне, когда невинных бьют,Я не люблю, когда мне лезут в душу…

– Я купила Эрфану родословную. Он теперь европейская короткошерстная кошка.

– Думаете, не догадаются? Там ведь эксперты сидят. – Сережа отставляет гитару и недоверчиво разглядывает развалившегося на коленях хозяйки беспородного кота.

– Ну, наверное, если будут конкуренты, – нехотя признает Андреа, – приза нам не видать. Но если он будет один такой породы, то медаль у нас в кармане. Так поедешь со мной?

– Не… Я, если честно, собак больше люблю.

Собак Андреа тоже любит. Как там Мила? Хорошо ли о ней заботится неизвестная женщина? И кто эта женщина?

– Я видела афиши, Анди, – Пас возбужденно кричит в трубку так, что Андреа невольно отводит ее от уха. – Дирижер М. Айданкулов. Это он?

– Он.

– Хочешь, я схожу на концерт?

– Сходи.

– Была?

– Была.

– И не звонишь?! Ну? Как? Рассказывай!

– Отлично дирижирует, хороший оркестр, великолепная музыка.

– И это все?

– Все. – Андреа кажется, что она видит, как сестра краснеет и отводит глаза.

– Пас!

– Это правда все!

– Пас!!!

– Ну хорошо. Я прошла за кулисы. С трудом, но прошла. Нашла его гримуборную. А там – какая-то развязная девица у него на коленях. Что ты смеешься?

Андреа вспоминает маляршу Тоню.

– Если развязная и на коленях, то ничего серьезного. Ты разговаривала с ним?

– Да. Знаешь, он, по-моему, обрадовался. Спросил про всех наших. Он помнит имена всех моих детей, представляешь?! Но… – Пас мнется.

– Договаривай.

– Он ни слова не спросил о тебе.

– Ни слова? – С надеждой.

– Ни слова. – Понуро и удрученно.

– Это же замечательно!

– Я всегда знала, что ты ненормальная!

Сестра швыряет трубку, а Андреа улыбается. Она, как никогда, уверена в здравости своего рассудка. Марат гордый, поэтому и не спросил. А не спросил, потому что ему не все равно. Я тоже люблю тебя, Марат!

– Вот. – Секретарь начальника Лидочка протягивает Андреа приглашения в демонстрационные залы двух французских фабрик. – С тех пор, как мы начали осваивать новые рынки, – сокрушенно жалуется девушка, – меня годами не бывает дома.

– Что ты жалуешься? Полмира с шефом объездила за полгода. Раньше только Испанию и видела.

– Я устала.

– А куда ехать-то?

– В Лион.

– Хочешь, я поеду?

– Ты?! Ты же всегда отказывалась.

– А теперь передумала.

Как знать, может, на одной из афишных тумб площади Беллькур ее тоже подстерегают слова «дирижер М. Айданкулов»?

– Как тебе Лион? – со знанием дела спрашивает Зоя. – Я там еще не была.

– Город как город.

– Что там интересного?

Афишные тумбы пестрят не теми фамилиями.

– Ничего.

– Ну, что-то там все-таки происходит? – Зоя растеряна. Обычно Андреа всегда оживляется, если речь заходит о памятниках архитектуры, музеях, достопримечательностях.

– Ничего особенного. Осень.

Осень лишь только осушила бокалы, поднятые в честь долгожданной победы над «бабьим летом», а зима уже наступает ночными заморозками. Первый снег выпадает, как всегда, неожиданно. Город просыпается, начинает суетиться, спешить, готовиться к новогодней лихорадке. Андреа живет в привычном для себя графике: работа, уроки с Сережей, заботы об Эрфане, встречи с подругами, воспоминания, воспоминания, воспоминания…

Раз в месяц расклейщики афиш меняют анонсы. На стенде, что на автобусной остановке возле работы, обычно рекламируют спортивные состязания и рок-концерты. Но сегодня там другой плакат. Андреа с волнением перечитывает: «Пако де Лусия и его секстет». На афише знакомый профиль, обнимающий гитару, смотрит на танцующую свою драму андалуску. Андреа не может оторваться от плаката, пропускает маршрутку.

– Я тоже хотела быть такой, – тихо раздается сзади.

Андреа оборачивается. Девочка не сводит взгляда с танцовщицы фламенко.

– Наташа! Где ты была? Почему не приходила? Я так ждала тебя!

Из-под надвинутой на лоб шапки Андреа сверлят колючие, недоверчивые глаза.

– А я, знаешь, переборола свой страх.

Взгляд немного теплеет, и уже через несколько молчаливых секунд черные раскосые бусинки буквально обрушивают на женщину жгучие искры надежды.

– А меня научите?

– Постараюсь.

– Как вас зовут?

И к юной балерине устремляется колокольное, звенящее колоратурное сопрано:

– Андреа.

Часть третья

1

«Герцогиня Альба небрежно держала драгоценный веер, почти закрытый и опущенный вниз… Она продолжала говорить и гладить собаку, когда правой рукой подняла веер, развернула его до конца так, что стал виден рисунок – кавалер, поющий под балконом, – снова закрыла и снова открыла». Вот так изящно Каэтана притворилась побежденной, а затем быстро и дерзко сообщила о том, что покорить ее невозможно.

Андреа откладывает роман Фейхтвангера. Удачный пример, но поймет ли его одиннадцатилетняя девочка? Андреа хочет помочь рукам юной танцовщицы, научить их разговаривать без уроков пластики. Пока получается плохо. Все, что понимает Андреа во фламенко, – музыка, танец она только чувствует, видит со стороны.

За последние две недели они с Наташей посмотрели фильм Сауры[51] пять раз, дважды ходили на выступления музыкальных коллективов, где рассматривали в бинокль неуловимые движения кистей рук, трижды посещали специализированные магазины, где накупили целый ворох кастаньет и пышных юбок.

Андреа ставит диск с фламенко и усаживается в кресло. Девочка подхватывает широкую юбку левой рукой и, выставляя вперед носки новых сапатеадо, начинает набирать темп, не переставая постукивать правой ладошкой накрученными на пальцы кастаньетами. Черно-красные фалды извиваются в бешеном ритме, на мгновение приоткрывая детские острые коленки и тут же опутывая их тяжелыми шелковыми оборками. Пурпурная гвоздика, закрепленная в распущенных волосах, медленно сползает к правому уху. Напряженные, сосредоточенные глаза улавливают ее движение, становятся растерянными и менее выразительными. Рука с зажатой кастаньетой испуганно мечется в такт музыке. Движения у девочки точные, четкие, ритмичные, но непродуманные. Бесхарактерные, бессудебные, немые.