Афган: русские на войне - Родрик Брейтвейт

Отряд Морозова состоял из трех офицеров и горстки солдат. Жили они на вилле на окраине города, которую охранял ХАД. В распоряжении отряда имелись три БТР, из которых на ходу был один, три «газика», два пулемета, два миномета и три тонны боеприпасов. Ни командир отряда, ни его зам не говорили на местных языках, и целых три месяца у них не было переводчика. Никто не знал, какова ситуация в провинции. Солдаты принадлежали к пограничным войскам КГБ, а жалование и паек получали как служащие 40-й армии. Но три офицера зависели от Москвы, где о них просто забыли. Зарплату им задерживали по полгода, и офицерам приходилось делить паек с солдатами. У солдат они перенимали и опыт, поскольку те находились в Афганистане уже полгода, чуть-чуть знали язык и немного представляли себе ситуацию{316}.

К тому моменту Морозов уже был предан музыке. По иронии судьбы, «Батальонная разведка», которую он посвятил в 1975 году своему отцу, потом стала одной из его самых популярных «афганских» песен. Он быстро пришел к выводу, что «военно-патриотические, победные песни признанных советских композиторов, рекомендованные ГЛАВПУРОМ к обязательному исполнению, в воюющей 40-й не понимались и не принимались бойцами контингента, так как абсолютно не соответствовали ни духу, ни характеру Афганской войны. В ОКСВА уже потихоньку стали появляться первые признаки морального и духовного разложения». Он верил, что песни рассказывают о том, что терзает народ. Сначала Морозов играл солдатам песни Кирсанова, но вскоре стал сочинять и сам. Когда бушевали пыльные бури, боевые операции прекращались, и Морозов пользовался перерывом, чтобы записать новую музыку. Вскоре его песни тоже ходили по всей 40-й армии: «Возвращение», «Мы уходим», «Колонна на Файзабад», «Дождь», «Песня пули», «Автомат и гитара». Пел он и песни более старые, например, хит 30-х годов «Крутится, вертится шар голубой».

Морозов покинул Афганистан в 1989 году, перейдя Саланг вместе с десантниками Витебской дивизии. Говорили, что 345»и гвардейский отдельный парашютно-десантный полк Валерия Востротина, охранявший перевал, начинал каждое утро с горькой песни Морозова «Мы уходим». Морозов и его друзья, полковники в отставке, исполняли свои песни и через двадцать лет после того, как война закончилась{317}.

Большинство солдат 40-й армии, конечно, страстно желало расстаться с рутиной и сражениями, скорее вернуться домой, к жизни, из которой их вырвали, вручив повестки. Но некоторые, например лейтенант Карцев и сержант Сергей Морозов — считали годы, проведенные в Афганистане, лучшим временем своей жизни. Немало солдат, покидая страну, чувствовали уколы совести:

Вдруг с пронзительной ясностью поняли: там, впереди, ничего нет. Тьма. Мрак. Вакуум. Крикни — и эха не будет, кинь камень — и не услышишь, как стукнулся. Жизнь стремительно несла их в эту пустоту, ни остановиться, ни повернуть назад{318}.

Глава 9.

В бою

Сражения, как и жизнь между ними, мало отличаются друг от друга. Люди, не участвовавшие в них, не смогут по-настоящему их понять. И даже если речь идет о солдатах, то существует «пропасть между мужчинами, только что вернувшимися из боя, и теми, кого там не было, столь же непреодолимая, как между трезвым и пьяным». Советские солдаты в Афганистане сражались по тем же причинам, что и британские солдаты на Сомме и русские на Восточном фронте, французы в Индокитае и Алжире, американцы во Вьетнаме и Ираке: ты должен делать свое дело ради товарищей-солдат, убить, чтобы не быть убитым. Иногда они ломались. Иногда предпочитали перестрелку скуке будней. Они едва ли задумывались о политических последствиях войны: их мысли не шли дальше взвода, роты или батальона. Они считали дни до отправки домой, а по возвращении на родину некоторым из них не хватало духа товарищества и адреналина. Жизнь в сражениях имела особенный смысл, с которым гражданская жизнь не могла сравниться. Американский солдат, воевавший в Афганистане двадцать лет спустя, говорил: «Люди на родине думают, мы пьем из-за того, что с нами случилось что-то дурное, но это неправда… Мы пьем потому, что скучаем по чему-то хорошему»{319}.[42]

В основном боевые действия в Афганистане имели сравнительно небольшой масштаб: это были операции, которыми руководили лейтенанты, капитаны и майоры. Ближе всего к настоящей, старомодной войне стояли крупномасштабные операции по зачистке цитаделей мятежников, освобождению городов или закрытию границы с Пакистаном. Именно тогда полковники и генералы получали возможность поупражняться в искусстве войны. Эти мощные удары предполагали участие тысяч солдат, сотен единиц бронетехники и вертолетов, массовые воздушные и артиллерийские налеты. Они продолжались неделями, но устойчивых результатов не приносили.

Оружие

Сороковую армию щедро снабжали современным оружием. Некоторое приобрело легендарный статус: автомат Калашникова, БМП и боевой вертолет Ми-24. Однако эту технику, как и самих солдат, предполагалось задействовать против армий НАТО. Теперь же им приходилось адаптироваться к войне совершенно иного рода. Предпринимались упорные попытки усовершенствовать системы вооружений. Конструкторы и инженеры регулярно посещали Афганистан, чтобы выслушать замечания и предложения военных{320}. Часть вооружений, которые привезли с собой русские, оказалась неактуальной, и их отправили назад. Например, тяжелые зенитные орудия имели смысл в боях с авиацией противника, но были почти бесполезны против партизан. Хребтом советской армии были мотострелковые части: пехота, перемещавшаяся в БТР (их экипажи состояли из трех человек, и они могли перевозить семь солдат) и вездесущих БМП, экипаж которых тоже составлял три человека и которые могли перевозить восемь солдат. Для того времени БМП была передовым образцом техники, но угол подъема пушки был небольшим, что затрудняло отражение атак мятежников, стрелявших сверху. В следующей модели, БМП-2, этот недостаток исправили. Машина была защищена к огню из стрелкового оружия, но очень уязвима перед минами и противотанковыми ракетами. Если под БМП взрывалась мощная мина, пол подлетал к самой крыше, сминая все, что было внутри. Солдаты предпочитали ездить на броне: так они были уязвимы для пуль, однако в случае наезда на мину был шанс, что они выживут. У водителя выбора, конечно, не было.

Штурмовой вертолет Ми-24, который солдаты называли «крокодилом», — звезда многих фильмов об афганской войне. Его экипаж состоял из трех человек. Он мог брать на борт восемь пассажиров или четверо носилок. Эта зловещего вида машина могла быть оборудована мощным вооружением как для борьбы с пехотой, так и для разрушения зданий и бронетехники. Рабочей лошадкой 40-й армии был транспортный вертолет Ми-8 («пчелка»). Его приняли на вооружение в 1967 году. Говорили, что этих машин произведено больше, чем любых других вертолетов в мире[43]. Экипаж состоял из трех человек. Вертолет мог переносить двадцать четыре пассажира, двенадцать носилок или груз весом три тонны. Спустя десять с лишним лет после афганской войны американцы арендовали Ми-8 для снабжения своих спецподразделений: эти вертолеты были хорошо приспособлены для действий в горах на востоке Афганистана. Вертолетами управляли русские пилоты — порой те же, кто водили их во время афганской войны. Но теперь летали не военные, а (поскольку Россия стала капиталистической страной) сотрудники компании под весьма уместным названием «Вертикаль-Т». В 2008 году один из вертолетов сбили, и российский посол в Кабуле обратился к талибам с просьбой вернуть тела. «Это русские? — сказали талибы. — Мы думали, что американцы. Конечно, забирайте»{321}.

Стрелковое оружие тоже было достойным и тоже постепенно совершенствовалось. Прочее же оснащение было не столь адекватным. Сперва солдатам выдали неудобную форму с неправильным камуфляжным рисунком, громоздкие бронежилеты весом двадцать килограммов (новая модель весила двенадцать), коротковатые хлопчатобумажные спальные мешки, пропускавшие воду, тяжелые рюкзаки и ботинки, не приспособленные для гор. У солдат не было нормальных армейских жетонов, так что информацию о себе они носили в пустых гильзах на шее, как их отцы и деды во время Великой Отечественной войны{322}.

Солдаты импровизировали. В Кабуле нужно было жестко следовать правилам ношения формы, однако идя в бой, военные надевали все, что придется. Они шили «лифчики» для запасных магазинов, гранат, сигнальных ракет и прочего. Вместо тяжелых ботинок офицеры, а иногда и солдаты надевали кроссовки советского производства или иностранные, купленные или украденные в афганских магазинах (дуканах) либо захваченные у врага{323}. Удачными трофеями считались легкие спальные мешки, которые можно было заполучить теми же путями.