Великий Александр Невский. «Стоять будет Русская Земля!» - Наталья Пронина

Например, в 1221 году еще предшественник Григория IX, папа Гонорий III, впервые в качестве средств борьбы с Новгородом предлагает архиепископу Томасу, главе католической церкви захваченных шведами финских земель, «под угрозой отлучения от церкви запретить христианам вести торговлю с «варварскими народами», окружавшими Финляндию, т. е. с карелами и русскими»[283]. Затем, в 1227 году, этот архиепископ уже сам требовал торговой блокады «врагов веры» — карел и русских. Состоявшийся тогда же поход Новгородского князя Ярослава Всеволодовича против шведов вызвал жалобу Томаса в Рим. И в 1229 году сам папа Григорий IX ради помощи шведам «решил организовать полную торговую блокаду Новгорода, чтобы подорвать военное могущество Новгородского государства. В январе — феврале 1229 года Григорий IX направляет пять булл к руководителям католической церкви всех основных торговых центров Балтийского моря: в Линчепинг (прибрежная Швеция) и на Готланд, в Ригу и Дюнамюнде, в Любек с требованием прекратить под угрозой церковного наказания торговлю с русскими». Таким образом, полагает историк, «Григорий IX рассчитывал полностью прекратить всю европейскую торговлю с Новгородом, шедшую по морю через шведское побережье, Готланд и Любек, по суше — через Ригу, чтобы лишить русских подвоза оружия, а также металлов, из которых оружие может быть изготовлено. В 1230 году папа вновь отправляет в Швецию буллу с аналогичным содержанием»[284]: «Не продавать язычникам и союзным им русским, как это делается и относительно арабов, оружия, лошадей, суда, продукты». Обеспокоенность папы была не случайной. Видимо, «в эти годы новгородское правительство приняло некоторые меры к восстановлению своих позиций в Финляндии. Такой вывод, — указывает исследователь, — позволяет сделать содержание буллы Григория IX, отправленной архиепископу упсальскому. «Как сообщают дошедшие до нас ваши письма, — писал папа, — народ, называемый тавастами (т. е. финны), который когда-то большим трудом и заботами вашими и ваших предшественников был обращен в католическую веру, ныне стараниями врагов креста, своих ближних соседей, возвращен к заблуждению старой веры (т. е. православию) и вместе с некоторыми варварами и с помощью дьявола совершенно уничтожает молодое насаждение церкви Божией в Тавастии». Иными словами, папа прямо объяснял неудачи Швеции в земле финнов вмешательством русских («ближних соседей»), причем неудачи оказались так велики, что провозглашался Крестовый поход и против финнов, и против русских…»[285]

В феврале 1232 года римская курия уже прямо «запретила всем христианам в прибалтийских землях (включая Финляндию) без ее разрешения заключать мир или перемирие с русскими или язычниками». А уже в ноябре того же года, «получив вести о новом ухудшении положения финляндской колонии шведов, Григорий IX обратился с посланием к ливонским рыцарям, призывая их к походу в Финляндию для защиты «нового насаждения веры» от нападений «неверных русских». Так, подчеркивает историк, именно этим папским посланием «впервые был выдвинут проект объединения сил немецких и шведских рыцарей для совместной борьбы против Руси»[286].

Такова была военно-политическая обстановка на западных и северо-западных русских границах накануне и уже непосредственно в момент Батыева вторжения на Русь с Востока. Наверное, мы уже никогда не узнаем, насколько конкретно был осведомлен князь Ярослав Всеволодович Переяславский о соглашении, достигнутом в местечке Витербо близ Рима. Но вот о злобных призывах архиепископа Томаса князь вполне мог знать точно от богатых новгородских купцов, торговавших с Западом: экономическая блокада Руси, объявленная папой Григорием IX, ударила прежде всего по их интересам. И, следовательно, хотя бы отчасти можем представить и мы с вами, читатель, о чем не раз мучительно думал князь Ярослав, выслушивая эти полные тревоги сообщения, которые уже вскоре многократно усугубятся страшными вестями о кровавом разгроме Рязани, Ростова, Суздаля, о разорении стольного Владимира…

В 1238 году, после гибели в сражении с татарами брата Юрия, Ярослав Всеволодович действительно стал Великим князем Владимирским[287], хотя это была вельми нелегкая ноша, как говорит древняя летопись. Ярослав принял власть над полностью опустошенной землей. Почти все ее города, села и деревни представляли собой леденящий душу вид развалин и пепелищ. Однако именно на этом выжженном дотла пепелище князь и должен был собирать в ужасе прятавшиеся по лесам остатки народа, как-то восстанавливать жизнь. «Приехав во Владимир, — пишет историк С.М. Соловьев, — Ярослав Всеволодович очистил церкви от трупов, собрал оставшихся от истребления людей, утешил их и как старший начал распоряжаться волостями…»[288]Дел было много. Зачастую очень тяжких, горестных. Достаточно сказать, что, например, своего еще совсем юного сына Константина князь принужден был немедленно отправить в далекий монгольский Каракорум, на поклонение к Великому хану Угедею. Надзор же за северо-западным и западным русским пограничьем Ярослав отныне всецело поручал второму сыну — восемнадцатилетнему Александру, новгородскому князю-наместнику. И этот выбор снова был не случаен. Да, Ярослав Всеволодович снова обдумал все очень хорошо. На ошибку он права не имел…

Хотя исторической точности ради отметим: по воле отца официальным Новгородским князем-наместником Александр стал даже не в 18 лет, а еще на два года раньше — в 1236 году. Родился же Александр Ярославич в маленьком Переславле-Залесском 30 мая 1220 года Там прошли его детские годы. Там же над ним совершен был княжеский обряд «пострига». По свидетельству летописца, это торжественное действо выполнил епископ Семион — игумен Рождественского монастыря во Владимире. В главном Преображенском соборе города, в присутствии всего двора, трехлетнему княжичу подрезали кудри и перепоясали его мечом, а потом впервые посадили на коня. После этого с женской половины княжеского дворца он был переведен к боярину-воспитателю — дядьке Федору Даниловичу[289].

Автор «Жития Александра Невского» подчеркивает: с малых лет его воспитывали как будущего князя, готовя не только к воинским, но и к державным свершениям. Неисповедимым Промыслом Божьим сам глубинный смысл имени, состоящего из двух древнегреческих слов: «алексо» — защищать и «андрос» — муж, мужчина, будто с самого начала определил его дальнейшую жизнь, действительно всю без остатка отданную мужественной защите Отечества. Княжич рано постиг грамоту и, как и отец, очень любил книги. (Да, это факт, зафиксированный хронистами: невзирая на частые военные походы, Ярослав Всеволодович был человеком незлобивым, добросердечным, и… трепетным книголюбом, без устали пополнявшим свою библиотеку, подобно прадеду Ярославу Мудрому.) Александр хорошо знал русские летописи. Читал переводы византийских хроник. Наконец, он много раз читал и перечитывал знаменитую «Александрину» — древнее повествование о походах Александра Македонского. Но все-таки главной книгой для него всегда была Библия, и это тоже зафиксировали строки летописцев. Священное писание, как и Священную историю, князь великолепно знал с юности, легко и точно цитируя все книги Евангелия. И, должно быть, именно это глубочайшее знание прежде всего поможет Александру Ярославичу выстоять в том жестоком, не только ратном, но в первую очередь духовном противоборстве с католическим Римом, которое выпадет на его долю позднее…