Очерки по истории Русской Церкви. Том 1 - Антон Карташев

Чем руководились при выборе кандидатов на епископство: только ли их личными духовными достоинствами, или еще посторонними, так сказать, житейскими соображениями, относительно их фамильного происхождения, потому что избираемые во всяком случае становились людьми высокого ранга, сановниками, вхожими к боярам и князьям и должны были обладать образованностью, которая также была преимущественно распространена среди высших классов общества? Как показывает практика русской церкви последующего периода, у нас, по примеру греков, установился с самого начала вполне естественный обычай возводить на епископские кафедры монахов из боярского сословия. Вот одно обстоятельство, которое говорит за тο, что для возведения в епископы необходимо было обладать, если не знатностью рода, то по крайней мере богатством. В Греции было очень старое установление, чтобы поставляемый в сан епископа платил большие пошлины поставляющему. Для ограничения крайностей в подобных случаях импер. Юстинианом была издана особая новелла, где узаконялись нормы ставленных пошлин. Однако и умеренные законом цифры эти оказываются весьма высокими. За епархии самого высшего разряда узаконялось взимать 400 золот. монет, а сaмого низшего — 28 таких монет. Определяя каждую из этих νόμισμ вслед за специалистами, в 20% золотых франков, получаем пошлину за епархии высшего разряда 8200 фр. золотых. Исключительно громадные русские епархии вероятно ценились никак не ниже этого высшего разряда. Указания, как на существование этих пошлин у нас на Руси, так и на их высоту, есть в Киево-Печерском Патерике. Княгиня Верхуслава говорит, что она для поставления монаха Поликарпа в епископы не пожалела бы и тысячи гривен серебра. Если мы поймем это в буквальном смысле, то должны будем перевести эту цифру на 17 тысяч старых золотых рублей, а если в смысле гиперболическом, то и тогда придется предполагать, что для получения епископского сана нужны были серьезные суммы денег, какие едва ли могли найтись у монаха из простонародья. Хотя и достойные простолюдины у нас несомненно достигали епископских мест, а в таком случае за них платили ставленные пошлины их патроны-князья. Но вообще в нашем древнем епископстве возобладала аристократическая тенденция, ныне совершенно исчезнувшая.

Порядок избрания кандидатов на архиерейство на Руси уже к половине XII столетия принял определенную наклонность в сторону обмирщения, т. е. активного участия в этом деле нашего народного «мира», мирян. В первые века христианства все элементы церкви участвовали в избрании епископов. В послеконстантиновский период церковные правила сводят право выбора епископов к собору нескольких епископов под председательством митрополита. Но нигде соучастие в этом пресвитеров и мирян не только не исключается, а скорее подразумевается. И греческая практика данного момента дозволяла избранным гражданам принимать в этом деле значительную долю участия, которая по традиции могла передаться и на Русь. Но в первое время крещения Руси, когда все земские силы еще не вжились в интересы церковной жизни, мирскими участниками в епископских выборах могли являться только князья. Но и их участие было по всей вероятности не непременным, потому что, напр., новгородцы до второй половины XII в. получали себе епископов из Киева и, нужно думать, от митрополита, а не от великого князя, от которого они давно уже не желали получать и своих удельных князей. Немного позже, когда новгородцы уже самостоятельно избирали себе владык, в случаях выборных разногласий, их мысль возвращалась именно к митрополиту. В 1219 г. «князь и новгородцы рекоша» двум спорным кандидатам на епископство «Митрофану и Онтону»: «идита к митрополиту, да кого нам пришлет, то наш владыка». Если в Новгороде целых полтора века держался такой порядок, тем более его предполагать следует в других областях русской земли, не заявивших себя таким стремлением к народоправству. Cо второй половины XII столетия мы встречаем, однако, целый ряд летописных свидетельств, говорящих о решительном преобладании и исключительном значении воли князей при выборе епископов. Такая специально русская практика несомненно сложилась под влиянием удельной системы в политической жизни древней Руси, когда каждый местный князь менее всего был склонен в своих внутренних делах быть послушником центральной киевской власти не только гражданской, но и церковной. Замечательно при этом то обстоятельство, что только одна из летописных заметок о поставлении епископа князем относится к южной Руси (Лавр. 1126 г. о пοставлении епис. Переяславльского); все же остальные — к Руси северной; видимо сказался в данном случае властительный дух северно-русских князей, создавших впоследствии московское государство. В Новгороде, сообразно с его внутренним политическим строем, место княжеской власти при избрании епископов заменила воля народа, выражаемая на вече. Первым таким путем избранным Новгородским владыкой был Аркадий. Его избрание произошло в 1156 г. в момент отсутствия на Киеве митрополита. Хотя последний прибыл на Русь в том же году, но посвящение Аркадия состоялось спустя два года, может быть из-за некоторых недоразумений с митрополитом, которому было неприятно новгородское нововведение. На вечевом избрании епископов участвовало в качестве полноправных граждан и все местное духовенство. Так, напр., в 1193 г. «Новгородцы с князем Ярославом, и с игумены, и с Софьяны (т. е. с соборным софийским духовенством), и с попы, сьдумавше, изволиша Богом избрана Мартурия». Разногласие, возникшее при выборе этого епископа, когда предлагались еще два кандидата, было устранено путем жребия взятого с софийской трапезы посланным от веча слепцом. Водворившийся таким образом на Руси порядок гражданского избрания епископов вскоре прочно укоренился и, по мнению летописцев XII в., был безусловно нормальным. Когда в 1185 г. митр. Никифор II поставил епископом в Ростове за хорошие деньги Николая-грека, а не предложенного местным князем Всеволодом Юрьевичем игумена Луку, то князь не принял Николая и приказал поставить Луку: «несть бо достойно», замечает по этому поводу один летописец, «наскакати на святительский чин на мьзде, но его же Бог позовет и св. Богородица, князь вьсхочет и людье», а по другому летописцу князь отсылает от себя Николая Гречина с словами; «не избраша сего людье земле нашее».

Раз избранные на известную кафедру епископы в древней Руси, согласно с обычаем греческой церкви и с каноническими постановлениями, почти исключающими возможность архиерейских перемещений (I Вс. пр. 15; Сард. пр. 1, по aп. пр. 14), уже обрекались на пожизненное служение этой кафедре. B митрополиты избирались, в двух вышеуказанных исключительных случаях, кандидаты не из епископской среды. С другой стороны, епископии не делились на старшие и младшие. Думать таким образом о «движениях по службе» епископам совсем не приходилось.

Органы епархиального управления

Cвою власть над обширными епархиями епископы осуществляли не без вспомогательных органов управления. В летописях и других памятниках до-монгольского периода встречается довольно много упоминаний о клиросах или крылосах и клирошанах соборных епископских церквей. По аналогии с греческим словоупотреблением, где «клирос» означало, как вообще духовенство, состоящее при архиереях, так и особый разряд бывших при них лиц в качестве их чиновников. На Западе аналогичная роль принадлежала так наз. «каноникам», собранным в «капитулы» при епископских кафедрах. Из самого названия клирошан таким образом мы имеем право догадываться об их должностной роли при епископах. Что это не богослужебный только штат при кафедральных церквах, видно еще и из целого ряда признаков. Летописец прибавляет к названию клироса эпитет «пресветлый» (подобный титулу «их сиятельств»). В житии Авраамия Смоленского протопоп соборного клироса называется «первым от старейших». Значит, клирошане мыслятся старейшими среди духовенства своей епархии. Еще яснее звучат для нас несколько позднейшие свидетельства. В послании одного владимирского епископа великому князю начала второй половины XIII в. говорится, что церковные суды даны «клирошанам на потребу», т. е. клирошане облечены были правами судей, за что и получали в свою пользу судебные пошлины. Затем, в самом конце ХІII в. митр. Максим, перенося свою резиденцию из Киева во Владимир, взял с собою и «весь свой клирос». Очевидно здесь разумеется штат чиновников, а не простых соборных священнослужителей, какие нашлись бы и во Владимире. Наконец, ясные свидетельства из последующей истории западной русской церкви, где клирос при епископах продолжал свое существование до позднейших времен, снова убеждают в том же.

Как же следует представлять себе права и деятельность крылоса? В первобытном епископском пресвитериуме не было специального распределения различных функций епархиального управления между его членами. Все пресвитеры являлись как бы экстренными исполнителями того или другого соборного решения, того или другого поручения своего предстоятеля. В собственном смысле исполнительными, низшими чиновниками при епископах с древнейших времен были диаконы. Они-то с течением времени, все более и более специализируясь в заведывании определенными отраслями церковно-административной и судебной деятельности, и являлись сначала старшими канкеллариями (κανκελλάριοι) при епископских кафедрах, вроде наших столоначальников, а затем переросли по своей деловой роли пресвитеров, окружавших епископов, и превратились в сановников, в епархиальных министров с известными именами: велик. сакеллария, вел. скевофилакса, вел. хартофилакса, вел. эконома и проч. В таком виде их встречаем уже в конце XI в. Но из «Обрядника» («έκθεσις της βασιλείου τάξεως») Константина Порфирородного видно, что в половине X в. эта лестница чинов еще не сформировалась даже при самом патриархе. Тем более мы должны предположить это за весь X и даже XI в. в применении к рядовым митрополиям и епархиям, отстававшим в процессе своего исторического развития от столицы и усвоявшим задним числом обычаи «великой церкви». Следовательно, со всей вероятностью можно думать, что мы переняли от греков организацию епископского клироса не в её позднейшей рельефно-бюрократической форме, а в старом виде клироса, еще хранившего в себе черты древнего пресвитериума с преобладанием пресвитерского влияния и с отсутствием строгой специальности в деятельности входивших в состав его членов. В самом деле, только этим обстоятельством мы и можем уяснить себе, почему в московский период епископские клиросы так быстро исчезли, уступая свое место, как и в Византии, специалистам чиновникам, хотя и на свой образец. Если бы члены русского крылоса представляли собой корпорацию чинов с строго определенными правами каждый, то едва ли бы они поступились последними так легко и безобидно. A если это произошло именно так, то только потому, что наши крылошане нечувствительно для себя теряли то, чего не имели, т. е. не имели каждый в отдельности специальных, закрепленных традицией функциональных полномочий.