Призрак и другие соучастники - Любовь Романова

— Ты должна сделать выбор! — торжественно заявил Гарик, — Решить, кто из нас будет твоим парнем, а кто — просто другом.

— Мы сначала хотели сами, между собой разобраться, но потом поняли, что так не честно получится. Это ты должна сказать…

Стася почувствовала, как ее губы расползаются в улыбке. Она сделала над собой усилие — нет, смеяться сейчас нельзя. Ребята ей этого не простят. Что же им ответить? Они ей оба ужасно нравятся, ну, как друзья или братья… Вадик, конечно, злился на нее из-за близнеца, Стася прекрасно знала об этом, но теперь все позади. После стольких испытаний она чувствовала их своей семьей. Семьей? А это мысль!

— Гарик, Вадик, я вас обоих очень люблю. Правда. Мне было бы приятно встречаться с каждым из вас, но, понимаете, ко мне сегодня Алиса Сергеевна заходила…, — и Стася рассказала о предложении учительницы переехать в Москву, — Короче, мы можем стать одной семьей. Вы будете моими братьями. А разве можно встречаться с братьями?

Новость ошарашила близнецов. Они тут же забыли о своем споре и начали обсуждать переезд. Что взять с собой? Как уговорить деда? Сколько там комнат? Кому завещать Убежище? За разговором они не заметили, как город накрыли сумерки, и палата наполнилась таинственными синими тенями.

— А все-таки здорово, что ты распутала все эти преступления! — тихо сказал Гарик.

— Мы распутали, — поправила Стася, — Из нас и правда получились классные сыщики.

— Прирожденные сыщики, я бы сказал, — встрял Вадик.

— Сокращенно ПСЫ! — хихикнул его брат.

— Жалко только, что не все загадки удалось разгадать, — вздохнула девочка.

— Угу, мы так и не знаем, кто спас Гарьку. Ведь киллер был уверен, что застрелил его.

— Я, честно говоря, тоже был уверен, что он меня убил. Очнулся только в больнице.

— Да и с надписью на картине ничего не ясно, а еще сапфир так и не нашли, — закончила Стася, — Может, и к лучшему? Иногда мне кажется, что некоторые тайны должны оставаться неразгаданными.

— Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь?!! — скрежетал коммуникатор, — Двенадцать лет работы псу под хвост!

— Я уже начал поиски новых инвесторов! — попытался урезонить своего собеседника Лысый, — Нами заинтересовались несколько крупных корпораций…

— Ты меня за идиота держишь? — Выплюнула очередную порцию яда трубка, — Любому серьезному инвестору потребуются доказательства. А что у нас есть? Двенадцать лет работы и ничего! Одни сказочки да красивые 3D-презентации! Чем закончился эксперимент с другими модификантами?

— Ничем. Мы потеряли пять перспективных объектов, — Перед глазами Лысого всплыл остекленевший взгляд еще совсем недавно подававшего большие надежды мальчишки. Теперь он целыми днями рисует самолетики. Легкие, спортивные VOR-ы и большегрузные лайнеры, сотни и сотни моделей в разных ракурсах и видах. Из уголка рта сочится слюна, губы трясутся, а он рисует и рисует, ломает карандаши, меняет альбомы и все не может остановиться. С другими детьми дела обстояли не лучше. Две девочки замкнулись в себе и не реагируют ни на слова, ни на физические воздействия. Еще одна не выходит из истерик, а последний пацан, похоже, остаток жизни проведет лежа на больничной койке. Врачи говорят, что его интеллект теперь вряд ли превосходит мыслительные способности капустного кочана. Прав был профессор — психика детей не выдержала стимуляции активности гена. Да, они были не единственными модификантами, но остальные гораздо младше, — Боюсь, без этой девочки нам не обойтись.

— Я рад, что хоть это ты понимаешь.

— Через несколько месяцев, когда все стихнет, мы заберем ее.

Коммуникатор ответил короткими гудками. Лысого начинала бесить эта манера — без предупреждения бросать трубку. Еще один способ подчеркнуть разницу их положения. Он обхватил голову руками, по привычке оттопырив правый мизинец с длинным ногтем, покрытым прозрачным лаком. Как же Лысый не любил, когда на него орали. Столько лет пахал, карабкался, рвал жилы ради этого глубокого кресла, стильного кабинета, офиса в самом дорогом бизнес-центре Берлина и пришел к тому, от чего так долго убегал.

Он нажал кнопку соединения с секретарем и коротко бросил: «Кофе», потом грустно уставился в огромное окно на мрачное, пухнущее дождем, осеннее небо. С чего начать? Как ни крути, а начать придется с освобождения Магды. Она нужна ему. И рука с длинным ногтем потянулась к телефону.

ЭПИЛОГ

Раз, два три. Раз, два, три…

Девочка кружилась в темноте, под одну ей слышную музыку. В ее воображении плакали скрипки, пела труба, играл клавесин. Это был вальс. Старинный. Наверное, написанный триста лет назад. Под него в этих стенах танцевала прекрасная Тамара, заставляя трепетать сердце влюбленного князя…

Раз, два, три. Раз, два, три…

С тех пор, как новый директор интерната ввела в школьное расписание уроки хореографии, Стася порой поздним вечером прибегала сюда потренировать основной шаг. У нее было целых два партнера, но ни один из рыжих близнецов не проявлял особого интереса к бальным танцам. Поэтому девочка кружилась в одиночестве, освещаемая лишь светом уличного фонаря, который проникал сквозь густое кружево оголенных ветвей, украшая пол и стены колышущимися узорами.

Раз, два, три. Раз, два, три…

Рисунки на стенах, тени деревьев, одинокий фонарь за окном — все танцевало вместе с ней, в такт неслышной мелодии. Внезапно музыка оборвалась. Стася замерла, не закончив круга. По полу потянуло подвальным холодом. За спиной девочки кто-то тихо аплодировал.

— Браво сударыня, — сказал голос, который тут же подхватило невесть откуда взявшееся эхо, — Приятно, что кому-то из нынешних отроков еще нравится танцевать вальс.

Стася резко обернулась. Он стоял в дальнем углу коридора и совсем не походил на тускло светящиеся фигуры, которые населяли фильмы о привидениях. Он вообще не испускал, а преломлял свет. Занавеска и подоконник за его спиной, «если, конечно, у призраков есть спина», — поправила себя Стася, — чуть-чуть меняли угол наклона. Такой эффект юная сыщица видела в одном из фильмов про человека-невидимку, посмотренном недавно в гостях у Горчаковых.

— Владимир Васильевич? — Стася старалась, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее, — Это вы?

— Имею почтение, князь Владимир Вершицкий, почти двести лет дух и хранитель этого дома, — призрак сделал шаг на встречу.

От страха Стасе остро захотелось есть. Ей потребовалось совершить над собой акт насилия, чтобы не кинуться с дикими воплями прочь из коридора. Призрак приближался. Девочка продолжала стоять на месте. Она попыталась представить, что к ней сейчас идет обычный человек, и начала сканировать его ощущения. Симпатия. Надежда. Тоска. Боль. Эмоциональный фон призрака к удивлению Стаси мало чем отличался от набора чувств человека из плоти и крови.

— Да, сударыня, за два века я не разучился чувствовать, — прошелестел князь, — А порой, мне кажется — научился заново.

Призрак остановился на расстоянии вытянутой руки. От него веяло холодом, как от распахнутого настежь холодильника.

— Вы пришли, чтобы поговорить со мной?

— Правильно. Я не делал этого две сотни лет. Если, конечно не считать нескольких смышленых крыс, с которыми успел подружиться за это время. Одна из них сидит у вас на плече. Я назвал ее Вольдемаром.

— Он ваш?

— Он ничей. Просто крысы умеют общаться с такими как я. Они живут сразу в двух измерения: вашем и нашем. Когда вы с молодым человеком оказались заперты в комнате моей покойной жены, я попросил Вольдемара показать вам выход.

— А почему не сделали этого сами?

Фигура князя переместилась чуть влево. Стася отметила про себя, что слышит его шаги. У приведений есть ноги?

— Боюсь, в тот момент вы были не готовы к встрече с еще одним призраком, — Вершицкий чуть слышно засмеялся, — Да и, увы, не в моей власти общаться с людьми, когда мне того хочется. Контакт всегда происходит спонтанно.

— Как сейчас?

— Отчасти. Знаете, сударыня, я несколько недель мечтал поговорить с вами. Как видите, судьба пошла мне на встречу.

— Значит, когда на Лютика напали, вы не могли иначе сообщить нам об этом, как сделать надпись на портрете княжны? Так?

— Вы очень догадливы.

— Спасибо, мне уже говорили.

— Наверное, у вас есть много вопросов. Не стесняйтесь — задавайте. Мне будет в радость на них ответить. Более двух сотен лет я охраняю этот дом и знаю все о его тайнах.

— А комната в подвале — почему ее так долго не находили?

— Я не хотел этого. Еще много лет после смерти Тамары, я приходил туда, чтобы вымолить у нее прощение. А может, чтобы найти силы простить ее…

Девочку окотило волной застарелой, тупой боли. Она задержала дыхание. Двух вековая боль пахла затхлой водой и болотной тиной.