Агрессия НАТО 1999 года против Югославии и процесс мирного урегулирования - Елена Гуськова

Активную позицию заняла Русская православная церковь. Священный Синод РПЦ принял Воззвание, в котором осудил кровопролитие на сербской земле. Патриарх Алексий II 25 марта сделал Заявление, призвав христиан к миру, выразив надежду, что «меч, занесенный над пока ещё свободными людьми Югославии, остановится»[456]. Алексий II с миссией мира посетил 20 апреля Белград и вместе с Патриархом Сербским Павлом совершил литургию в соборе Святого Савы Сербского. Е. М. Примаков очень высоко оценил миссию патриарха, выразив мнение, что это была «в общем-то политическая миссия, потому что у него были очень серьёзные разговоры с югославским руководством и он встретился с Ибрагимом Руговой»[457].

Российские парламентарии проголосовали за несколько постановлений, осуждающих агрессию, призывающих руководство России принять более жесткие меры в отношении агрессора. Главе государства и председателю правительства предложено было направить в СРЮ военную миссию. В Думе неоднократно проходили слушания по проблеме Косова и Югославии.

События на Балканах были серьезно восприняты российскими военными. Министр обороны, маршал Сергеев, выступая перед слушателями Военной академии, заявил, что события на Балканах заставляют Россию внести изменения в военную доктрину. Прежде всего, упор будет сделан на «поддержание высшей степени боеготовности сил ядерного сдерживания и развитие войск противовоздушной обороны»[458]. Россия заявила о возможных с её стороны «адекватных ответных мерах военного характера». На Тихоокеанском флоте прошли учения и были произведены ракетные пуски из надводного и подводного положений, артиллерийские и торпедные стрельбы. Военные начали обсуждать возможности передислокации российского ядерного оружия, выхода из режима санкций ООН. В начале апреля турецкий Генштаб получил уведомление российского МИДа о проходе пролива Босфор с 8 по 15 апреля отрядом из восьми кораблей Черноморского флота, направляющимся в Адриатику. Они должны были показать американскому флоту, дислоцированному у берегов Черногории, присутствие России на Балканах. Но военные ждали политического решения президента. Заявка была продлена на период с 15 по 22 апреля. Политического решения не последовало. В Адриатическое море прибыл лишь российский корабль-разведчик «Лиман». Это было началом свертывания политики противостояния России и НАТО.

Е. М. Примаков вспоминал, что «Россия к бомбардировкам отнеслась крайне негативно. Это было широко известно. Мы использовали все свои контакты. Я лично по этому поводу еще раз говорил и с президентом Шираком, и с премьер-министром Италии д`Алема, и с вице-президентом Соединённых Штатов Гором с призывом хотя бы сделать паузу в бомбардировках или, лучше, незамедлительно их прекратить. Я уверен и просто знаю, что такие же разговоры вёл президент Ельцин со своими коллегами, но, к сожалению, здесь ничего мы сделать не могли»[459].

Запад удивила реакция россиян на подготовленные, казалось бы, в пропагандистском смысле воздушные удары против «главных виновников этнических чисток», «диктатора-коммуниста» и «партии войны». Все структуры российской власти и все слои общества были впервые едины в осуждении агрессии. Народ вышел на улицы, антиамериканские настроения усиливались, накал страстей совпадал с патриотизмом кабинета министров. Сотрудничества, на которое так надеялся Альянс, не получилось. Россия впервые не только заявила о серьезных антинатовских шагах, но и осуществила их, что должно было заставить США задуматься. США задумались, но о другом: как бы усмирить Россию. Как они влияли на Москву, доподлинно неизвестно, но руководство России начало трудиться в нужном направлении. Е. Примакова сместили, И. Иванова нейтрализовали, назначив другого представителя для решения косовской проблемы, городские власти запретили народу выходить на улицы с протестами. Большинство телеканалов поменяло ориентацию и стало убеждать массы в виновности сербов, повторяя, что они втягивают Россию в войну.

С началом ракетно-бомбовых ударов по территории Югославии казалось, что Россия заняла активную позицию, но выдержать последовательный и твердый курс ей так и не удалось. На протяжении только двух самых трудных для Балкан месяцев позиция России менялась неоднократно. Высшее руководство страны в своих действиях было неуверенным, колебалось. Сначала это была, правда непоследовательная, попытка проявить самостоятельность, не выходящую за рамки послушности, и даже робкая угроза применения силы. Россия неоднократно удивляла своих западных партнёров, поступала неожиданно, заставляя их прикладывать усилия, чтобы вернуть русских в привычную для Запада колею. Так, в октябре 1998 г., когда воздушные удары по Югославии были делом решённым, российские военные и премьер Е. Примаков сделали ряд резких заявлений. С ударами пришлось повременить. В феврале в Рамбуйе Б. Майорский посмел выразить «особое мнение» и не стал прикрывать ложь и подмену документов своих коллег по переговорам. Затем российская дипломатия изменила тактику: пока Югославию бомбили, она «уговаривала» натовцев осознать негуманность своих действий, осуществляя челночную дипломатию. А закончилось всё тем, что Россия выступила в роли инструмента давления и запугивания Югославии по натовскому варианту. Это могло быть только потому, что политическая воля к принятию решения у высшего руководства России отсутствовала. А воля отсутствовала потому, что западные партнёры, спохватившись, приложили максимум усилий, чтобы вернуть Москву в привычное для них русло, используя средства экономического и политического давления.

Еще нет документов, которые могли бы пролить свет на процесс принятия решения об изменении российской политики, поэтому нам приходится только констатировать, что через две недели после начала агрессии против Югославии российские СМИ сменили тон и направление информации, в Москве и других городах запретили митинги около посольств западных стран, всё активнее стала внедряться в умы россиян идея о том, что Россия не должна быть втянута в войну, на что её толкают патриоты и Югославия. Вся деятельность российской дипломатии была пронизана призывами к политическому урегулированию кризиса и скорейшему окончанию налётов авиации НАТО на территорию суверенной Югославии. Но этих призывов никто не слушал, а конкретных действий от России никто так и не увидел. В итоге оказалось, что в целом позиция России вновь стала попустительской. Она не смогла противостоять НАТО, чем сделала свою собственную безопасность достаточно уязвимой.

Некоторый свет на ситуацию проливают воспоминания С. Тэлботта:

«Едва стало ясно, что Блок не раскололся, как надеялся Ельцин, российский президент не стал тратить времени зря и предложил совместную американо-российскую инициативу, которая покончит с войной. Он позвонил Клинтону в воскресенье, 25 апреля, в последний день Вашингтонского саммита, и первым делом постарался вызвать у Клинтона сочувствие к своей борьбе на домашних фронтах. В Думе и в военных кругах есть силы, сказал Ельцин, агитирующие за отправку военной флотилии в Средиземное море в знак поддержки Сербии и предоставление Белграду оружия, включая зенитные системы, которые будут угрожать натовским лётчикам. Ельцин сказал Клинтону, что уже уволил одного командующего на Дальнем Востоке — тот собирал для отправки в Сербию батальон[460]. Разрабатывался даже план формирования “союза” Югославии, Беларуси и России.

Он полон решимости эти силы сдерживать, продолжал Ельцин, но ему нужна помощь Клинтона в воскрешении американо-российского дипломатического сотрудничества под эгидой Гора и Черномырдина. Со своей стороны Россия вынудит Милошевича подчиниться:

— Мы не оставим Белграду пространства для манёвра; мы будем держать под прицелом и этих людей, и их политическую сеть. — То был очевидный намёк, что Россия закрутит гайки политическим союзникам Милошевича, его деловым партнёрам, военным командирам и разведслужбам. — Мы проработаем Милошевича так, будто хотим обратить его в другую веру.

Клинтон согласился снова открыть канал Гора — Черномырдина, если Ельцин с самого начала поймёт, что руководить миротворческой операцией, последующей за урегулированием, будет НАТО»[461].

Ельцина не интересовали послевоенные детали, ему хотелось покончить с задачей, стоявшей перед ним теперь. Он убеждал Клинтона присоединиться к нему и сегодня же выпустить заявление о возобновлении работы комиссии Гора — Черномырдина. «Причём говорил он так, что само собой разумелось: едва Гор и Черномырдин встретятся, бомбардировки прекратятся»[462]. Дальнейший разговор был странным. С одной стороны, Ельцин угрожал войной и требовал прекратить бомбардировки, а с другой — легко согласился понять условия, которые выдвигают Милошевичу. В конце беседы он заявил, что удовлетворён разговором. Казалось, что Ельцин говорил на публику, которая не знает, что отвечают на другом проводе.