Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I - Алла Бегунова

9. По два полуфурка (по 55 рублей) на каждый эскадрон для перевозки запасной обуви, одежды и амуниции нижних чинов, в каждый запрягали две лошади.

Все армейские повозки и фуры имели железные оси и четыре колеса. Эти транспортные средства делали из дерева и обивали по углам и соединениям железными полосками. Фуры для перевозки продовольствия, патронов, инструментов были крытыми и открывались сверху (см. рис. на с. 278). Для большей герметичности к ним прибивали матерчатые (парусиновые) или кожаные пологи. Сзади располагалась откидная кормушка, куда помещали фураж для лошадей.

Несколько иной вид имела армейская аптечная фура. Один большой ящик ставили на рессоры, два других ящика поменьше располагали на оси и они были съемными (см. рис. на с. 280). В большом ящике возили лекарства и перевязочный материал, в съемных — хирургические инструменты. В один набор для военного хирурга входило 10 инструментов и все они помещались в специальной кожаной сумке.

Армейские повозки и фуры красили масляной краской в темно-зеленый цвет и белой краской наносили на их бока маркировку: название полка, номер эскадрона, назначение (боеприпасы, продовольствие, войсковое имущество).

Кроме повозок и фур, каждый эскадрон имел одну вьючную лошадь для перевозки котлов солдатской артели.

К полковому обозу причислялись также вьючные лошади, повозки и экипажи офицеров. По Уставу корнеты, поручики и штабс-ротмистры имели право только на вьючную лошадь, потому их имущество и багаж должны были быть очень небольшими и компактно уложенными.

«Каждый обер-офицер должен был иметь три лошади, — пишет Ф. Булгарин. — На одной он ехал сам при полку, другую («заводную»), оседланную и под форменной попоной вел его денщик, сидя на вьючной лошади. Вьюки были форменные: две кожаные круглые большие баклаги по обеим сторонам седла вместо кобур, за седлом был большой кожаный чемодан и парусиновые саквы… На «заводную» лошадь, под форменную попону, можно было положить ковер и кожаную подушку, теплый халат и другие тому подобные вещи…»{36}

В этом перечне предметов мало что изменилось за долгие годы, и во второй половине XIX века В. В. Крестовский, служивший с 1868 по 1876 год обер-офицером в 14-м Ямбургском уланском полку, перечисляет то же самое имущество:

«…Офицерские сборы невелики: походная складная кровать с кожаной подушкой, чемодан с бельем и платьем, ковер как неизменное и даже необходимое украшение офицерского бродячего быта да еще походный погребец; ну, да пожалуй, ружье да собака — вот и все хозяйство! Но в этом хозяйстве, знаете ли вы, что достопримечательнее всего? Это именно погребец… Представьте вы себе маленький сундучок, менее аршина в длину (то есть меньше 71 см. — А.Б.), около трех четвертей в ширину, обитый оленьей шкурой, окованный жестью, с непременно звонким внутренним замком, — а между тем в этом скромном вместилище чего-чего только не заключается! Туг и кругленький походный самоварчик на четыре стакана, миниатюрные экземпляры которых помещаются рядом, тут и медная кастрюлька, крышка которой в случае надобности может заменить собою и сковороду… Тут и мисочка для похлебки, и четыре тарелки: две мелкие, две глубокие; тут и чайница, и сахарница, и солонка, и перечница, и чернильница с песочницей, и два больших штофа со щегольскими пробками — «аплике», и все это накрывается подносом, прилаженным к крышке, в которую вправлено еще и небольшое зеркальце. Но все это богатство составляет только верхний этаж офицерского погребца: приподнимите за ушки вкладное вместилище всей этой роскоши — под ним окажется этаж нижний, где имеются отлично прилаженные помещения для пары ножей и вилок, двух столовых и четырех чайных ложек, для салфетки и полотенца, для карандаша с пером и ножиком перочинным, для гребешка и бритвы и даже… для сапожных щеток!..»{37}

Повозку и две вьючные лошади могли иметь ротмистры; повозку и четыре вьючные лошади — майоры; коляску, повозку и четыре вьючные лошади — подполковники; карету или коляску, запряженную четырьмя лошадьми, две повозки и шесть вьючных лошадей — полковники. Генералам же вообще полагался целый поезд: карета, повозка, фура и шесть — двенадцать (в зависимости от чина) вьючных лошадей. Но, кажется, господа офицеры не ограничивались этим количеством экипажей, и перед каждой кампанией государь император обращался к ним с просьбой не брать с собой в поход слишком много колясок, повозок, фур, вьючных лошадей, так как обозы мешали быстрому передвижению армии и загромождали дороги.

Наблюдение за полковым обозом поручалось аудитору. Он должен был смотреть, чтобы повозки, фуры и экипажи двигались в определенном порядке первыми шли повозки полкового командира, за ними — экипажи штаб-офицеров, затем — эскадронные транспортные средства, за ними — полковые и унтер-штаба.

Глава шестая

ГУСАРСКАЯ ЧЕСТЬ

Понятия о воинской чести менялись в течение столетий. Они подчинялись господствующей в обществе идеологии и морали. Однако высшим проявлением чести воина всегда считался подвиг на поле боя.

Подготовить к этому солдат и офицеров должны были не только учения, смотры, маневры и походы, но и сами традиции, обычаи и нравы армейской жизни, не отраженные в Уставах, приказах и инструкциях. Свод неких неписаных правил, определяющих поведение военных людей, существовал, конечно, и в эпоху Александра I. Воспоминания современников свидетельствуют о том, что в легкой кавалерии эти правила были особыми, отличающимися от тех, которых придерживались, скажем, в пехоте или артиллерии.

Наиболее полную картину нравов, царящих в легко-конных полках, нарисовал Ф. В. Булгарин, создав своеобразный коллективный портрет офицеров Уланского Цесаревича Великого князя Константина Павловича полка в 1806–1810 годах. «Я уже сказывал, — пишет он, — что между офицерами все было общее… Честь, дух, время, труды, деньги, развлечения, неприятности, опасности…»{1} Потому свои деньги («порционы» за 3 месяца похода, всего около 7 тысяч рублей ассигнациями) сослуживцы Булгарина без колебаний отдали однополчанину — майору Притвицу, раненному в голову в битве при Аустерлице. Рана привела к внезапному умопомешательству, и уланы оставили бедного майора в Риге, на руках у жены, не имеющей иных средств к существованию, кроме его офицерского жалованья{2}.

По словам Булгарина, значительная часть его однополчан следовала в своем поведении нескольким принципам: «Жизнь — копейка, голова — ничто»; «Двум смертям не бывать, а одной — не миновать»; «Последняя копейка — ребром»; «Пей да дело разумей»; «Пей да не пропивай разума». Кроме того, в большой моде тогда было так называемое «буйство». Выражалось оно в разных поступках. Например: наступить на ногу человеку, лично неприятному, и не извиниться; говорить дерзости в глаза начальству; хлопать или шикать в театре наперекор общему мнению. Существовала еще и давняя неприязнь между конной гвардией, стоявшей в Петербурге (полки Кавалергардский и лейб-гвардии Конный), и армейской кавалерией. Осадить, уколоть в общественном месте удачной шуткой такого «хрипуна» или «фагота» (то есть офицера, употребляющего французский язык вместо русского, отличающегося светской ловкостью и утонченностью) считалось делом чести для улан Цесаревича, приезжавших в столицу из Стрельны.

В солдатской среде представления о правилах поведения были проще и вполне укладывались в следующую поговорку:

Свищет пуля — не моргни.Если в деле — руби смело.Коль в атаку повели,Ты коня не задержи.Богу душу поручи.Коль нужда, так уж умри!..

Эту поговорку солдат Гродненского гусарского полка приводит в своей книге В. П. Цехановецкий. «…Солдаты, как и их начальники, — пишет он, — любили свой Гродненский гусарский полк, как нечто родное, гордились именем его… Особенно после 1814 года, когда во всех эскадронах находились старики-ветераны, свято хранившие предания старины и передававшие рекрутам все виденное и пережитое ими. Эти ветераны главным образом поддерживали нравственную сторону нижних чинов…»{3} При этом нужно добавить, что в Гродненском гусарском полку в 1814–1818 годах насчитывалось до 400 рядовых и унтер-офицеров (почти треть строевого состава), награжденных за подвиги в боях с французами знаком отличия Военного ордена.

«Полк — твоя родная семья», «Честь полка — твоя честь» — эти понятия имели очень большое значение в эпоху Александра I и служили важным элементом воспитания как нижних чинов, так и офицеров. Каждый полк легкой кавалерии в те времена представлял собой нечто вроде замкнутой военной общины. Ее скрепляла не только армейская дисциплина, но и общность симпатий и интересов, порой вовсе не материальных. Течение жизни в этой общине было обусловлено известного рода правилами и законами, за которые нельзя было перешагнуть, оставаясь верным своему назначению. Такое полковое сообщество, как писал В. В. Крестовский, являлось каждое само по себе «чем-то вроде отдельного, самостоятельного, живого, одухотворенного организма, представляющего собой как бы отдельное собирательное лицо, имеющее свой смысл, идею, назначение, свое призвание, свою жизнь, свои типические особенности, свой характер, свою физиономию, свойственную только ему и во многом непохожую даже на другие физиономии того же самого рода…»{4}