Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чем же она занимается теперь?
– С везучестью дурехи эта Кармен мгновенно получила работу. Манекенщицы. Не нашла – это было бы для нее слишком затруднительно, а именно получила. Ей предложили работу.
– Почему бы ей не сниматься в кино?
Хирш пожал плечами.
– Ей неохота. Слишком утомительно. У нее никаких амбиций. И никаких комплексов. Чудо, а не женщина!
Я ухватил кусок сырного штруделя. Вообще-то я понимал, чем Кармен так восхищает Хирша. Все, чего он добился силой мужества и безоглядной отвагой, этой женщине давалось просто так, от природы. На него это должно было оказывать поистине магическое воздействие. Я посмотрел на него внимательно.
– Понятно, – сказал я наконец. – Но как долго можно выдерживать столько глупости?
– Долго, Людвиг, очень долго! Одно из самых увлекательных занятий на свете. Это ум – скучная вещь. Тут все ходы известны, их нетрудно предвидеть. Зато такую великолепную глупость постичь невозможно. Она всякий раз нова, непредсказуема и потому таинственна. Что может быть лучше этого?
Я не ответил. Я не знал, пытается он меня подначить или говорит все это хотя бы наполовину всерьез. Тут нас внезапно взяли в клещи близняшки, за которыми тянулся целый шлейф знакомых из компании Джесси Штайн. Все были преисполнены какой-то натужной веселости, при виде которой у любого защемило бы сердце. Тут были безработные актеры, которые день-деньской торговали чулками-носками вразнос, а по утрам с тревогой смотрелись в зеркало, спрашивая себя, не слишком ли глубоко прорезались морщины для амплуа героя-любовника, в котором они лет десять назад вынужденно расстались с немецкой сценой. Они вспоминали о своих ролях и тогдашней публике так, словно играли только вчера, и под сверкающими хрусталями танненбаумской люстры на пару часов самозабвенно предавались иллюзиям своего, как им мнилось, триумфального возвращения на родину. Был здесь и печально известный составитель «кровавого списка», особо мстительный и желчный безработный прожигатель жизни по фамилии Коллер. С мрачным видом он стоял у всех на виду рядом с Равиком, уперев тяжелый взгляд в остатки закусок.
– Ну что, пополнился ваш кровавый список? – спросил Хирш насмешливо.
Коллер энергично и угрюмо закивал.
– Еще шестерых к расстрелу. Немедленно по возвращении!
– Кто расстреливать-то будет? Вы?
– Найдется кому. Об этом суды позаботятся.
– Суды! – воскликнул Хирш презрительно. – Уж не немецкие ли, которые десять лет штемпелевали преступные приговоры? Тогда уж лучше сразу отдайте ваш кровавый список в театр, господин Коллер, отличная будет комедия!
Коллер побелел от ярости.
– А по-вашему, пусть все эти убийцы разгуливают на свободе?
– Нет. Только вы их не найдете. Едва война кончится, в Германии не останется ни одного нациста. Лишь бравые честные немцы, которые все как один пытались помочь евреям. И даже если вы какого-нибудь нациста случайно обнаружите, вы его не вздернете, господин Коллер! Кто угодно, только не вы с вашим дурацким кровавым списком! Вместо этого вы попытаетесь его понять. И даже простить.
– Это как вы, что ли?
– Нет, не как я. Но как некоторые из нас. Это вечная беда евреев. Единственное, что мы умеем, – это понимать и прощать. Что угодно, только не мстить. Потому-то и остаемся вечными жертвами!
Хирш огляделся вокруг, будто приходя в себя.
– Что я несу? – пробормотал он. – Что, черт возьми, я несу! Простите меня, – обратился он к Коллеру. – Я не вас лично имел в виду. Приступ эмигрантского бешенства. Здесь это с каждым случается.
Коллер испепелил его надменным взором. Я потянул Хирша за рукав.
– Пойдем, – сказал я. – Танненбаум уже ждет на кухне, он же обещал нам сегедский гуляш!
Хирш покорно дал себя увести.
– Извини, Роберт, но у меня не было сил слушать, как этот гнусный комедиант еще стал бы тебя прощать, – сказал я.
– Сам не знаю, что на меня нашло, – бормотал Хирш. – Меня просто сводит с ума все это словоблудие: что надо забыть, чего нельзя забывать и как надо начать сначала. Людвиг, они же все истреплют своей болтовней!
Опять появились близняшки Даль. Одна предлагала миндальный торт, другая несла поднос с кофейником и чашками. Я непроизвольно оглянулся, отыскивая глазами Лео Баха. Он и вправду оказался тут как тут: похотливыми глазами Лео буквально пожирал грациозно пританцовывавших двойняшек.
– Ну что, удалось вам выяснить, которая из них праведница, а которая Мессалина? – полюбопытствовал я.
Он покачал головой.
– Нет еще. Зато я выяснил кое-что другое. Сразу по прибытии в Америку они обе прямо с причала поехали в клинику пластической хирургии и на последние деньги сделали себе операции на носах. Обе-две сразу. Так они отметили начало новой жизни. Что вы на это скажете?
– Браво! – сказал я. – Новые жизни, похоже, носятся тут в атмосфере, как весенние грозы. Танненбаум-Смит, двойняшки Даль. Я лично целиком «за». Да здравствуют авантюры второго существования!
Бах смотрел на меня непонимающим взглядом.
– Если бы хоть какое-нибудь видимое различие! – простонал он жалобно.
– А вы попытайтесь выведать адрес клиники, – посоветовал я.
– Я? – изумился он. – С какой стати? Со мной все в полном порядке!
– Золотые слова, господин Бах. Хотел бы я и о себе сказать такое.
Близняшки уже стояли перед нами, предлагая торт, кофе и покачивая своими очаровательными задиками.
– Смелее! – ободрил я Баха.
Он одарил меня яростным взглядом, жадно потянулся за тортом и ущипнул одну из двойняшек.
– Ничего, вас когда-нибудь тоже прищучит, козел вы фригидный! – прошипел он мне.
Я оглянулся на Хирша. Его как раз собиралась взять в оборот госпожа Танненбаум. Но тут подоспел ее супруг.
– Эти господа не танцуют, Ютта, – сказал он своей величавой каравелле. – У них не было времени научиться. Это как с детьми, выросшими во время войны: они не знают вкуса шоколада. – Танненбаум застенчиво улыбнулся. – А для танцев мы ведь пригласили американских солдат. Они все танцуют.
Шурша платьем, госпожа Танненбаум величественно удалилась.
– Это для дочки, – столь же робко пояснил Танненбаум. – У нее было так мало возможностей потанцевать.
Я проследил за направлением его взгляда. Рут танцевала с Коллером, составителем кровавого списка. Похоже, он и в танце был неумолим: с лютой свирепостью тащил тоненькую девушку через весь зал, будто хищник добычу. Мне показалось, что у нее одна нога чуть короче другой. Танненбаум вздохнул.
– Слава Богу, завтра в это время мы уже будем американцами, – сказал он Хиршу. – И тогда
