Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - Жеральд Мессадье

— Простите меня, — поспешил оправдаться Готлиб. — Моим намерением было, конечно, не подвергнуть вас испытанию, но прояснить причины вашего предложения. Поймите мое удивление…

Сначала гречанка склоняла его к тому, чтобы он стал агентом Высокой Порты, но это оказалось лишь притворством, и вот теперь сардинец предлагает ему стать агентом России!

— Я понимаю его, граф, понимаю, — согласился Банати. — Вы еще не знакомы с политикой южан. Но княгиня дала мне понять, что у вас достаточно гибкий ум, чтобы разобраться в ее лабиринтах.

Банати покрутил свой бокал в пухлых пальцах, поглядывая на своего гостя с видом, который можно было определить как хитрый и продувной: словно старый кот, привычный к уловкам собак и мышей, учит кота-новичка уму-разуму.

— Значит, мне придется поехать и в Санкт-Петербург, — сказал Готлиб наполовину вопросительно, наполовину покорно.

Банати надкусил бисквит и покачал головой.

— Нет, не сейчас. Ситуация пока неясная. Императрица Анна, наследовавшая царю Петру Второму, который умер в этом году, только что взошла на трон и оказалась в довольно сложных обстоятельствах, поскольку является заложницей знати. Сомнительно, что она и ее фаворит Бирон смирятся с диктатом аристократии. Вы бы оказались между крайне враждебными группировками и рисковали бы совершить промах. Но будет полезно, если в ожидании поездки в Россию вы и в самом деле выучите русский язык.

Он встал, чтобы наполнить бокалы. При этом выглядел задумчивым.

— Княгиня дала мне понять, что вы не слишком много путешествовали? — спросил Банати.

— Побывал в Лондоне, в Париже, в Праге.

— Очень хорошо. Если позволите мне дать вам совет, потратьте год, чтобы поухаживать за тремя музами, которых я назвал. Мы не торопимся. И добавлю, что в наших странах женщинам принадлежит большая власть. Надо уметь их очаровывать, — сказал Банати, пристально глядя на Готлиба.

Готлибу вспомнился комментарий княгини насчет графа Банати: «Это мудрый человек». Но почему же он так на него смотрит? Неужели княгиня сообщила ему и о том, что считает ливонца холодным? Хотя, если Даная ей призналась, она по меньшей мере должна была изменить свое мнение.

— Вы женаты? — спросил Банати.

— Нет.

— Что ж, для соблазнения мужчине лучше быть холостым, в отличие от женщин, — заметил Банати. Потом вдруг сменил тему: — Каковы же оккультные науки, которыми вы занимаетесь, граф?

— Княгиня вам и об этом сказала? Паша в них не верит. Она тоже.

— Эти занятия поглощают гораздо больше времени, нежели приносят плодов, — заметил Банати. — Так что я в них ничего не смыслю. Но если у вас есть познания в этой области, не отвергайте их только потому, что не верите в них. Они очаровывают даже самых просвещенных людей. Это добавит вам влияния на тех, кто к вам расположен.

Банати вернулся к своему месту и сел.

— Я знаю только одну оккультную науку, граф, которая приносит настоящие плоды, — объявил он, — это наука власти. Ею я и призываю вас заняться.

Готлиб все еще был под впечатлением рискованного прыжка, который мысленно совершил, — сперва под влиянием княгини Полиболос, а теперь вот и графа Банати.

— Княгиня уверяет меня, что вы не стеснены в деньгах, — заключил Банати, открывая ящик своего стола. — Но ваше ученичество потребует расходов. Так что вручаю вам этот кошелек, но рекомендую умеренность.

Он встал, передавая Готлибу новехонький, внушительного веса кошель из черной телячьей кожи.

— Мы люди чести, так что расписку с вас не требую, — сказал Банати.

Готлиб кивнул и тоже встал.

— Вена — идеальный город, чтобы обучиться музыке и танцам. Советую побыть здесь несколько месяцев. Мой дом открыт для вас. Сообщите мне ваш адрес, когда будете его знать.

Банати проводил своего посетителя до двери и протянул ему руку. Готлиб ее пожал. Банати вздрогнул и бросил на него удивленный взгляд.

Когда замешательство рассеялось, Готлиб улыбнулся:

— Простите меня, я…

Банати по-прежнему пристально смотрел на молодого человека, потирая себе ладонь.

— Это странная особенность, которой я не могу управлять, — объяснил Готлиб.

На самом деле он уже мог управлять флюидом, если долго поглаживал рукой по дереву, но в своем смущении забыл об этом.

— Замечательная особенность, граф. Только подумайте, как она поспособствует вашей репутации, — заметил Банати.

Готлиб кивнул и поспешил уйти.

На улице его поджидал Альбрехт, едва сдерживавший свою радость со времени их возвращения в земли, которые называл «христианскими».

Приятный запах горящих дров разносился по улице, где проживал граф Банати; Готлиб остановился, вспомнив о кострах, которые они жгли вместе с индейцем Кетмоо в лесах Новой Испании. Сделал машинальный жест, словно отгоняя москитов от своего лица.

Потом вдруг снова увидел перед собой тело брата Игнасио. Прерывисто задышал.

Увидел мысленным взором и труп доньи Аны, трактирщицы из Майами.

Готлиб отдал бы целое состояние, чтобы увидеть, по-настоящему увидеть сейчас рядом с собой Соломона Бриджмена.

Он не писал ему уже много недель и твердо решил сделать это сегодня же.

Готлиб почувствовал себя одиноким и вспомнил слова из одного алхимического трактата, который купил во время своего предыдущего пребывания в Вене: начальную из двенадцати ступеней трансмутации символизирует первый знак зодиака — Овен. Это знак очищения огнем стремления.

Висентино де ла Феи обратился в пепел.

Следующая ступень — конденсация через соединение частей, то есть определение цели. Символ — Телец.

Ее он также миновал: теперь он стремился к власти. Он знал об этом. Он был целиком проникнут этим стремлением.

Альбрехт озабоченно наблюдал за ним.

— Хозяин? — пробормотал он.

— Я размышляю, Альбрехт, размышляю.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

БЛИЗНЕЦЫ И РАК (1743–1748)

22. КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКИ

Трепетная тишина повисла в зале Венской академии музыки на Пратере, словно застыл, не решаясь упасть, величественный занавес.

Стоя на возвышении перед полудюжиной профессоров и примерно двумя десятками учеников, граф Себастьян фон Вельдона опустил скрипку, достал батистовый платок из рукава и изящно промокнул себе подбородок. Потом положил скрипку на стол у себя за спиной.

Лежавшие на пюпитре ноты, страницы которых переворачивал ему один из студентов, остались открыты на финальных тактах партиты ре минор Иоганна Себастьяна Баха, хоть и написанной для виолончели, но только что блестяще исполненной на скрипке.