Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы) - Юрий Трусов

   — Он? — спросил Потемкин подбежавшего к нему Попова. ..

   — Так точно, ваша светлость! Он. Уже наряжен с пакетом к Павлу Сергеевичу.

   Светлейший сделал знак рукой, и Кондрат подъехал к самому крыльцу капителя.

   — На словах от меня передай Пашке, — хмуро улыбнулся Потемкин Хурделице, —то есть племяннику моему, его светлости генерал-поручику и кавалеру Павлу Сергеевичу, чтоб от Измаила — ни шагу! Понял? Так... А то слух до меня дошел, что он уже отступил и с войском своим сюда прется, на зимние квартиры. Вот... Скажи, чтобы немедленно повернул на Измаил. Понял?

   — Понял, ваша светлость...

   — Коли так — с богом!

   Построив сотню гусар в походную колонну, Кондрат повел свое воинство к Измаилу.

   На другой день утром недалеко от излучины Дуная встретил он группу конников, за которыми нестройной толпой шла пехота. Подъехав ближе, Кондрат увидел чернявого грузно сидящего на гнедом жеребце генерала и приблизился к нему.

   Хурделица спросил, где можно увидеть его светлость Павла Сергеевича Потемкина.

   — Он перед тобой, — сказал генерал, и Хурделица вручил ему пакет, а также передал устное распоряжение светлейшего.

   Выслушав посланца и прочитав донесение, генерал гневно сверкнул черными выпуклыми глазами и, побагровев, выругался.

   — Плохую весть вы принесли мне, милостивый государь. Хорошо ему, светлейшему, в Яссах менуэты танцевать да приказы приказывать. Сам бы попробовал... — Но почувствовав, что он сказал лишнее, генерал осекся и тут же приказал повернуть войско вспять.

   Обогнав идущую обратно в Измаил пехоту, Кондрат к ночи добрался до лагерного расположения русских полков.

XIX. АРМЕЙСКАЯ КРЕПОСТЬ

На другой день в расположении Херсонского полка Кондрат разыскал любезного своего друга Зюзина. Василий сильно похудел за время их разлуки.

   «Оголодал, видно, на интендантских харчах», — подумал Кондрат, разглядывая осунувшееся лицо товарища, Тот под его внимательным взглядом невесело поморщился.

   — Зябнем здесь в палатках полотняных на ветру. Подчас и хлебушка не видим. Все без толку турецкие бастионы разглядываем... — Он печально улыбнулся, кутаясь в свой видавший виды плащ.

   Голодные, одетые в рваные летние мундиры солдаты и офицеры произвели тоскливое впечатление на Хурделицу.

   — Светлейший день и ночь в веселых пирах пребывает, а здесь черных сухарей да квасу не хватает, — сказал с горечью Кондрат. Хотел еще что-то добавить, но Зюзин прервал его.

   — Ладно! Лучше о викториях поведаем друг другу, — и кивнул на стоящих рядом солдат.

   — Что ж... Это можно, — согласился Хурделица. Он понял товарища. — Говорят, что у вас тут настоящего дела еще не было.

   — Какое!.. Вот только со стороны Дуная, — Зюзин показал рукой в направлении реки, — казаки капитана Ахматова захватили угловой бастион Табия, да турки снова его отбили. Без ума сию эскаладу (штурм) де Рибас затеял. Лишь головы казачьи зря погубил...

   — Много?

   — Свыше трехсот человек полегло да потонуло. Правда, турецкую флотилию почти всю истребили. Но она малое значение имела. И крепость этим не возьмешь. Взгляни, какая она. Недаром французы называют ее неприступной.

   — Неприступная, — невольно повторил Кондрат и глянул в степь, туда, где верстах в четырех виднелся серый земляной вал Измаила.

   — То-то и оно... Затаилась там целая султанская армия в тридцать пять тысяч человек при трехстах орудиях. Знаешь, как турки Измаил назвали? Ордукалеси! Ведаешь, что сие гласит?

   — Как не ведать, — усмехнулся Кондрат. Это турецкое слово будет по-нашему «армейская крепость».

   — Да, брат, пока это — неприступная армейская крепость, — вздохнул Зюзин. — Давай подъедем ближе, посмотрим.

   И оба офицера, торопя лошадей, поспешили к каменным воротам Измаила.

   Разглядывая ломаную линию земляного вала крепости, Кондрат слушал нервную торопливую речь друга.

   — Сказывал мне нынче один молоденький офицер, что светлейший наш Потемкин приказ отдать изволил сию «ордукалеси» на шпагу взять. А кто брать-то будет? Не племянник ли светлейшего или де Рибас? У них ни ума, ни смелости на такое дело не хватит. Един, кто бы мог сей подвиг совершить, это...

   — Суворов! — вырвалось у Кондрата.

   — Верно. Только он. Да сказывают, что умер...

   — Да что ты! Это турки распространяют слух о его смерти... Не умер Суворов! Живехонек. Я слыхивал в Яссах, что он в Белграде иль в Галаце, вроде как в опале, — с трудом пересиливая дующий в лицо холодный резкий ветер, крикнул Хурделица.

   — Если так, то дела наши не столь уж плохи. Может, пришлют его к нам...

   — Конечно, — согласился Кондрат и насмешливо прищурился. — Ты меня затем в степь и приманил, чтобы рассказать?.. Ведь вся армия об этом толкует.

   — Не только, Кондратушка, затем. —- Зюзин обнял Хурделицу за плечи. Кони обоих всадников пошли рядом. — За месяц бесполезного сидения у Измаила истомились мы все тут... Мне стыдно в глаза голодным солдатам глядеть. Начальство наше здесь жидковатое. Для взятия такой крепости неспособное. Ведь одного войска турецкого за стенами этими поболе нашего. Пушек, пуль и ядер у супостатов тоже хватает. Даже у Ивана Васильевича Гудовича духу не нашлось штурм начать. И переведен он ныне, сказывают, аж на кавказскую линию... А промеж трех генералов наших — Самойлова, племянника светлейшего Павла Сергеевича и де Рибаса — грызня идет.

   — Суворов приедет — порядок наведет.

   — Наведет! — согласился Зюзин, и его зеленоватые глаза на какой-то миг повеселели. — Так вот я о том речь веду... — И он, хотя поблизости никого не было, понизил голос: — Говорил мне один секунд-майор, что если бы «князь тьмы», как зовут нашего светлейшего Потемкина, послушался Суворова, мы бы еще в прошлом году турка разбили и крепости все ихние с нашей земли срыли. — Он кивнул в сторону Измаила.

   — А не брешет ли твой секунд-майор? — приостановил коня Кондрат. Зюзин тоже остановил лошадь и смерил Хурделицу сердитым взглядом.

   — Нет, Кондратушка. Не брешет. Слова его истинны. Но что же мы остановились? Едем!

   Василий пришпорил коня. Кондрат последовал его примеру. Они опять поехали рядом к крепости, и Зюзин снова по-дружески обнял Хурделицу.

   — Майор сей приближен к светлейшему. Многое ведает... Он говорил, что в прошлом году, когда Суворов сокрушил под Рымной стотысячную турецкую армию, более войска у султана не было. Дорога на Константинополь нам открытой легла. Тут-то как ни просил Суворов светлейшего отправить его с войском за Дунай — султана кончать и мир добывать — не захотел Потемкин и с места не велел трогаться. На мелкие крепостицы армию всю свою распылил. А султан не зевал. За год турки, гляди, какую силушку собрали...

   Друзья подъехали так близко к крепости, что турецкие часовые на каменном бастионе всполошились и открыли стрельбу из ружей. Одна из пуль прострелила медную каску Зюзина, но он показал туркам кукиш и предложил Кондрату подъехать еще ближе к крепости.

   — Не привыкать нам к басурманским пулям. Стреляют янычары плохо. Глянем... — задорно сверкнул глазами Василий.

   Удаль товарища передалась и Хурделице. Они галопом погнали коней к бастиону. В нескольких десятках саженей от крепостного рва обоих всадников встретил злобный собачий лай. Кондрат недоуменно покосился на скачущего рядом Василия, но тот, как ни в чем не бывало, продолжал мчаться к крепости. Они доскакали до обрывистой широкой канавы, которая тянулась вдоль крепостных стен. Кондрат направил коня вдоль рва и заглянул в него. На самом дне он увидел деревянные палисады и привязанных к кольям истошно лающих огромных ощетинившихся псов.

   Турецким солдатам, очевидно, надоело стрелять по всадникам. Пальба прекратилась. Друзья перевели коней с галопа на тихую рысцу и стали объезжать зигзагообразную линию земляных укреплений. Во многих местах они смыкались с каменными башнями бастионов. Пришлось потратить около часа, чтобы объехать вокруг крепости.

   В восточной части ее, так называемой Новой, в земляном кавальере (Высокий бастион, где сосредоточена артиллерия) размещалась двадцатиорудийная батарея турок В западной части крепости темнела другая высокая гранитная башня, из двухъярусных бойниц которой выглядывали жерла более десятка пушек.

   — Вот об этом бастионе и я говорил тебе, — указал на мрачные, опаленные огнем стены Василий. — Это Табия. Ее-то и взяли было казаки. Помоги им тогда генералы — пожалуй, сейчас бы над всей Ордукалеси российский флаг уже реял...

   Последние слова Василия потонули в нестройном грохоте пушечной пальбы, который донесли порывы ветра со стороны Дуная.