Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Числа пятого стало совершенно очевидно, что город отвоеван у большевиков. Пушка перед нашим домом не обманула наших ожиданий.
* * *
Наш председатель домового комитета с каким-то смущенным видом заходит к нам в квартиру.
— О чем вы объяснялись с этими офицерами, Василий Корнилович?
— Да так, знаете… Они спрашивали, где у нас в доме еврейские квартиры…
Так вот оно что.
Невольно вспомнился вечер 18 октября 1905 года. Я был тогда гимназистом 6-го класса. Мы всей семьей спускались вниз по лестнице, направляясь к знакомым праздновать объявление конституции. Но, еще не успев сойти вниз, мы увидели швейцара, поспешно запирающего выходную дверь.
— Что случилось?
— Да так, знаете… У нас тут внизу живет портной… еврей. Так у него стекла разбили…
Тот же смущенный, как будто виноватый голос…
Погром. Он висел в воздухе в первые дни прихода добровольцев. Но не было санкции, хотя бы молчаливой, со стороны начальства, а без нее погромы не начинаются. В сентябре из разных мест стали поступать известия о погромах. Но в Киеве настроение улегалось. Грозивший и несостоявшийся погром никогда не осуществляется без нового толчка. Налет большевиков 1 октября и обратное завоевание города дали такой новый толчок погромным настроениям. А обстановка была такая, что явное одобрение некоторой части населения и прессы и молчаливая санкция начальства были обеспечены…
Погром и начался.
Странный это был погром, спокойный, деловитый, — по-моему, даже как бы компрометирующий идею еврейского погрома. При всем желании в том, что делалось в эти дни в Киеве, нельзя было видеть и тени стихийного проявления народного гнева. Никакого подъема, никакой ширины, никакого разрушения. В прежние времена расхищение еврейского имущества происходило хоть в облаке пуха из распоротых перин и под звон разбитых стекол. Теперешние погромщики стали несравненно деловитее и практичнее.
Они понимали, что при существующих ценах было бы грешно разломать хоть бы безделицу…
Техника октябрьского погрома 1919 года была примерно следующая. В еврейскую квартиру заходит вооруженная группа, человек пять-шесть. Один становится у парадной двери, другой у двери на черный ход. После этих предупредительных мер начинается лирическая часть. Один из шайки обращается к хозяину квартиры с речью: вы, евреи, мол, большевики и предатели, вы стреляли в нас из окон, вы уклоняетесь от призыва в армию и т.д., — извольте отдать на нужды Добровольческой армии все, что у вас есть ценного, деньги, золото, драгоценности; не отдадите добровольно, будете немедленно расстреляны; найдется что-либо запрятанное, сделаем обыск, все обнаружим, а вас расстреляем за укрывательство. Если жертва народного гнева после этого спешила выложить достаточную сумму, все этим и кончалось; если нет, пускались в ход более интенсивные приемы вымогательства: ее ставили к стенке, приставляли дуло револьвера к головкам детей и т.д., и т.д.
В более глухих частях города, в особенности в уединенных, оставленных хозяевами усадьбах, происходило не вымогательство, а настоящее разграбление. Тут на помощь «инициативной» группе являлись в большинстве случаев живущие по соседству дворники, мастеровые, прислуга и т.д. Имущество растаскивали до нитки, оставляя только мебель. Но и здесь окон не били и ни одного стула не ломали.
Среди участников таких разграблений бывали иногда люди, знакомые или связанные в деловом отношении с ограбленной еврейской семьей. В этих случаях мстители за поруганные национальные идеалы после погрома, для избежания обыска и для восстановления знакомства, возвращали хозяевам что-либо из «взятых на хранение» и «спасенных от гибели» вещей…
По сравнению с романтическими временами 1881 и 1905 гг. нынешние погромщики стали практичнее и в самом выборе своих жертв. В прежние времена, когда путем погромов боролись с еврейской эксплуатацией, жертвами погрома оказывались в громадном большинстве бедняки из предместий; теперь, когда погромы являются возмездием за большевизм, они падают исключительно на богатых…
Человеческие жертвы были, увы, и от того погрома. Но убийства производились как-то параллельно и независимо от ограблений. Не было бунтующей толпы, грабящей и убивающей. В отдельных случаях солдаты, преимущественно кавказцы, весьма далекие от каких бы то ни было русских патриотических чувств, — ловили на глухих улицах молодых евреев и расправлялись с ними. Но даже и от них часто можно было откупиться.
В дни погрома и в последующие дни бывали и иного рода случаи самосудов и расстрелов. Под предлогом ареста уводили еврейских молодых людей, которые больше не возвращались. Расправлялись и с теми, кто позволял себе защищаться и защищать других.
Убивали не в квартирах, не в пылу борьбы. Нет, жертву уводили и приканчивали в укромном месте. И в этом сказалась модернизация погромного дела.
Ни одного разбитого стекла, ни одного поломанного стула; деловитость и экономия сил; деньги, деньги и деньги…
Таков был этот современный погром в октябре 1919 года в Киеве.
Разумеется, юдофобская пресса сумела сочинить и для этого погрома благовидные причины и придать ему некоторую долю идейности. Погромную кампанию в прессе начали «Вечерние огни» — бездарный и бесчестный уличный орган. А увенчалась она не менее бесчестными, но более талантливыми статьями В.В.Шульгина в «Киевлянине».
Вместо разорванных царских портретов, которые играли такую важную роль в погромах 1905 г., на этот раз фигурировала стрельба евреев из окон в добровольческие войска. «Вечерние огни» в первом же своем номере, вышедшем по возвращении добровольцев в Киев, поместили пространную статью с указанием десятков случаев стрельбы евреев в уходившие и наступавшие добровольческие войска. Все случаи сообщались с образцовой подробностью и точностью; с названием имен и указанием адресов. Все они были затем проверены и все, без единого исключения, оказались ложью. Результаты расследования были через два дня опубликованы «Киевской жизнью». Но, разумеется, никаких практических результатов разоблачение не имело: публикация, естественно, не успела предотвратить погрома, а впечатление статьи «Вечерних огней» все равно не изгладилось. Можно ли доводами разума заставить кого-либо усомниться в том, во что он хочет верить? В данном же случае Шульгин откровенно сказал в одной из своих статей, что напрасно евреи отрицают, что они стреляли из окон, так как им «все равно никто не поверит». По компетентному мнению Шульгина, все эти попытки самооправдания со стороны евреев только разжигают юдофобские чувства; поэтому
