Пустыня (СИ) - Щепетнёв Василий

— Знакомился с местным доктором. Мохаммедом Риазом. Обмен опытом. Советско-ливийское сотрудничество.

— Развлекались, значит.

— Это точно. Развлекался.

Глава 22

22

27 июня 1976 года, воскресенье

Моральные обязательства

— Да, поучительное зрелище, — сказал Спасский.

— Так будет со всяким, кто покусится, — добавил Карпов.

Буря изрядно присыпала песком гитлеровские танки, и от этого картина стала еще более выразительной.

— Махмуд, давай!

Сержант навел на нас фотоаппарат, мой призовой «ФЭД», и сделал несколько снимков.

Буду показывать историческую фотографию: Сахара, почти полностью засыпанные танки, и великолепная четверка: Фишер, Карпов, Спасский, ну, и я тоже, да.

Помимо водителя, в «Газ-69» помещаются четверо. Один — впереди и трое на заднем сидении. В «ЗИМе», конечно, комфортнее, но и так хорошо. Вчера вечером договорились посмотреть пустыню, и вот сегодня на заре выехали.

Тишина и покой. Ветер слабенький, едва шепчет. По мере приближения восхода небо из черного стало синим, а там и светло-синим, а теперь, когда Солнце показалось целиком, белесое. Немного синьки и много мела. И солнце хоть и не поднялось высоко, а печёт. Не разгуляешься.

Пролетел самолет, заходит на посадку. Ан-24.

— Мы тут как мушкетеры в дюнах, — сказал Спасский. — Составляем заговор против кардинала

— Мушкетеры? Кардинал? — удивился Фишер.

— Мушкетеры — это хорошие парни. То есть мы — объяснил Карпов.

— А кто у нас кардинал?

— Генеральный секретарь ФИДЕ Радж Кяхир, который хочет наложить лапу на призовые, — сказал Спасский.

— Дырка от бублика ему, а не призовые, — категорически сказал Фишер. — Даже Каддафи ничего не может. Деньги перечислены на спецсчет, и будут распределены комиссией согласно купленным билетам, то бишь местам в турнире, — Фишер подналег на русский и обогатил свои знание сотней-другой выражений современного советского языка. — Иначе я бы сюда и не прилетел.

— Будет на сознательность давить. Поможем шахматистам Мозамбика! — сказал Анатолий.

— Это сколько угодно. Помогайте.

— Вам совсем не жалко шахматистов Мозамбика? — спросил Спасский.

— У вас, Борис, нет иммунитета к попрошайкам, — Фишер в имени Спасского делал ударение на первый слог. — Поживете на Западе, привыкнете. В свободном мире давно поняли, что при известном навыке доллар легче выпросить, чем заработать. Мне приходят письма, много писем, и все просят денег — ребенку на операцию, брату на учебу в университете, даже на отдых в Майами просят.

— А вы?

— Я? Я прежде всего смотрю, кто это пишет. Если человек знакомый — читаю. Если нет — читаю каждое десятое послание. Или вовсе не читаю. По настроению.

— А вдруг там что-то важное, в письме от незнакомца?

— Кто мне напишет что-то важное, Борис? И что важное мне можно написать? Что в штате Невада есть секретная база марсиан, и двести долларов для организации поиска? Что для спасения шипящих мадагаскарских тараканов необходимо создать приют?

— А если несчастный сирота попросит десять долларов на шахматный самоучитель?

— Если несчастный сирота не в силах сообразить, что можно купить подержанный самоучитель за девяносто девять центов, то ему не стоит заниматься шахматами.

— А чем же ему заниматься?

— В черную работу идти. Землю копать, — ответил Фишер, выказывая знакомство с русской классической литературой.

Карпов тем временем поднялся на бархан и стал обозревать окрестности в свой чудесный бинокль.

— Мираж! Настоящий мираж! — позвал он нас. — Или что-то странное!

И бархан был не самый высокий, и Карпов до самого верха не добрался, и солнце стояло еще невысоко и палило в четверть силы, но когда мы поравнялись с Анатолием, то были как свежеиспеченные колобки — горячие и румяные.

Но вид того стоил.

Пустыня!

А где мираж?

Не так и далеко. Озерцо, или, скорее, большая лужа в песках.

Откуда здесь лужа? Оптический феномен: нагретый воздух меняет преломление, и кажется, будто причина тому — вода. У нас в жару иногда подобное видно на дороге: асфальт раскаляется.

А тут песок, но солнце не чернозёмское. Покруче солнышко, сахарское.

Смотрели по очереди в бинокль. И я посмотрел.

Черную пленку на песке, вот что я увидел.

Такие, значит, в Сахаре миражи.

Я вернул бинокль Анатолию.

Меня тронули за рукав. Махмуд, наш шофер.

— Спросите, пожалуйста, у господина Карпова, могу ли я посмотреть в его превосходный бинокль, — сказал он. По-арабски.

Я перевел просьбу сержанта.

— Конечно, — протянул бинокль Карпов. Наш, советский человек, хоть и невозвращенец. Последним поделится.

Махмуд смотрел долго, смотрел внимательно, потом вернул бинокль.

— Это не мираж. Это Солнечный Зверь. Он нам сейчас не опасен, далеко, но я обязан немедленно сообщить о появлении чудовища.

— Чудовища?

— Видно, проснулся после бури. Нет, в Джалу он не двинется, вряд ли, но дорогу может оседлать. Прошу всех поскорее вернуться в машину, — и он заспешил вниз.

Я перевел наш разговор для остальных.

— Солнечный Зверь? Чудовище? — Анатолий опять посмотрел в бинокль. — Кажется, он шевелится, мираж. Но он и должен шевелиться, воздух-то движется.

— Шутник он, шофёр. Просто надоело ждать, да и жара надвигается, — сказал Спасский.

А Фишер ничего не сказал.

Я смотрел без бинокля. Своими глазами. Потом в бинокль, с минуту.

В миражах я не знаток. Но становится жарко. Пора и в самом деле возвращаться, — я сделал три снимка. Пленка у меня немецкая, ORWO, 15 немецких фотоединиц. Посоветовал фотограф «Молодого Коммунара», для солнечного юга, говорит, лучше фотопленки не найти, жаль, что в магазинах бывает очень редко. Она сразу в кассетах продаётся, очень удобно. Если денег не жалко.

Деньги у меня есть, вот и купил в «Березке» шесть кассет. Фотографирую. Хотя особенно фотографировать нечего. Ни пирамид, ни истуканов, ни парусников. Вот мираж сфотографировал. Если увеличить, может, что и удастся разглядеть. Как в «Таинственном острове» пиратский корабль.

«Газик», понятно, прогрелся, что печка, но мы привычные, мы — колобки. Колобки, а не мушкётеры. От Рошфора ушли, от Миледи ушли, а от тебя, кардинал, и подавно уйдём.

— Солнечный зверь… Олгой-Хорхой, что ли? — сказал Спасский.

— Олгой-Хорхой — это в Гоби, в Монголии. Да он и совсем другой. Удавчик, или червяк какой-то. Небольшой, меньше метра, — ответил Карпов. — Если не считать, что его пока никто не поймал и даже не сфотографировал.

— В каждой пустыне свои чудовища.

— В каждом чудовище — своя правда. Увидел человек череп тарбозавра — представил дракона. Увидел берцовую кость тиранозавра — представил циклопа. Ну, а мираж… Всякое чудится.

Но развития тема чудовищ пустыни не получила — мы подъехали к отелю.

Многолюдно. Пустынный «Пазик» тут как тут.

Мы вошли внутрь. Сержант пошел доложиться господину Бадави, а мы — кто куда. Я — в душ и переодеться. Поскольку вижу — прилетели журналисты. И опять без наших.

— Откуда, Михаил, возьмутся наши? Собкоров в Ливии пока нет. Будут, непременно будут, но дело это непростое — направить собкора. Особенно в Ливию. Нужно согласовать кандидатуру. Нужно провести финансирование, да не простое, а валютное. Такое быстро не делается, — объяснил Спасский то, о чем я и сам догадывался. Видел я наше посольство. Небольшое. Вернее сказать — маленькое. По третьему разряду. А командировать на три дня — тоже не получается. Опять отбор, согласование, опять лимит валюты, да и визу оформлять дело не простое. И не рвется особенно никто в Ливию-то. Вот в Париж, в Рим, в Лондон — тут отбоя нет. Почетно, выгодно, удобно.

И все-таки знакомое лицо среди журналистов я увидел. Вальтера Шмидта из «Фольксштимме».

— Привет, Михаил! Видишь, прислали! У нас сейчас тираж — о-го-го! И всё из-за тебя. Вот и расщедрились наши, дай, думаем, съездим и проведаем Чижика!