Легенды о самураях. Традиции Старой Японии - Алджернон Митфорд

– Мой господин, – отвечал Сикибу, падая ниц, – намерения вашей светлости справедливы. Согоро действительно заслуживает наказания за свое возмутительное преступление. Но я смиренно осмелюсь доложить, что его жена и дети не могут быть виновными в той же степени. Я умоляю вашу светлость проявить милосердие и соизволить освободить их от сурового наказания.

– Когда проступок мужа велик, его жену и детей щадить нельзя, – отвечал Коцукэ-но Сукэ, и его советник, видя, что тот ожесточился сердцем, был вынужден подчиниться его приказам без дальнейших возражений.

Итак, Коцукэ-но Сукэ, устроив так, чтобы правительство передало Согоро ему под надзор, приказал доставить его в свой замок Сакура, как преступника, в носилках, покрытых сетями, и заключить в темницу. Когда было проведено расследование по его делу, господин Коцукэ-но Сукэ издал указ, что Согоро следует наказать за гнусное преступление, и на 9-й день 2-й луны второго года периода Сёхо (1644 г.) он был приговорен к распятию на кресте. Поэтому Согоро, его жена и дети и старосты ста тридцати шести селений предстали перед судом в Сакуре, где собрались сорок пять главных чиновников. Затем старостам сказали, что, вняв их петиции, господин милостиво соизволил приказать отменить тягостные налоги и что взимаемые подати не будут превышать существовавших в прежние времена. Что же касается Согоро и его жены, до их сведения довели следующий приговор:

«Принимая во внимание, что вы, во-первых, встали во главе сельчан, а также, поскольку вы, во-вторых, осмелились пренебречь правительством, подав петицию его светлости сёгуну лично, чем нанесли оскорбление своему господину, и, в-третьих, поскольку вы подавали петицию члену городзю, и, в-четвертых, поскольку вы составили тайный заговор, – за все эти четыре гнусных преступления вы приговариваетесь к смерти через распятие на кресте. Ваша жена приговаривается к такой же смерти, а вашим детям отрубят головы.

Данный приговор распространяется на следующих лиц:

Согоро, старосту селения Ивахаси, в возрасте 48 лет.

Его жену Мэн, в возрасте 38 лет.

Его сына Гэнноцукэ, в возрасте 13 лет.

Его сына Сохэя, в возрасте 10 лет.

Его сына Кихати, в возрасте 7 лет».

Старшая дочь Согоро по имени Хацу, девятнадцати лет от роду, была отдана мужчине по имени Дзюэмон в селение Хакамура в Ситати, за реку, на территорию, принадлежащую Мацудайре Муцу-но Ками (князю Сэндаи). Его вторая дочь, чье имя было Саки, шестнадцати лет, вышла замуж за некоего Тодзюро, старосту селения во владении господина Найто Гэки. Приказа о наказании этих двух женщин не было.

Старостам, которые вшестером сопровождали Согоро, сообщили, что хотя они по закону заслуживают смерти, но лишь благодаря особой снисходительности господина их помилуют, но они приговорены к изгнанию. Их жены и дети не будут лишены имущественных прав, и принадлежащее им имущество конфисковано не будет. Все шестеро были высланы на остров Осима, в провинции Идзу.

Согоро мужественно выслушал свой приговор.

Из шестерых сосланных трое дожили до амнистии по случаю смерти сёгуна, принца Гэнъюин-сама,[81] и вернулись в родную провинцию.

В соответствии с вышеописанным решением налоги были отменены, и мужчины и женщины, молодые и старые, возрадовались тому преимуществу, которого добились для них Согоро и шесть старост, и не было ни одного человека, который не оплакивал бы их участи.

Когда чиновники нескольких селений выходили из суда, некий Дзэнбэй, староста деревни Сакато, сказал другим, что у него есть одно важное дело, которое он хотел бы с ними обговорить, и попросил встретиться с ним в храме Фукусёин. Каждый согласился, и сто тридцать шесть человек собрались в храме, где Дзэнбэй обратился к ним со следующими словами:

– Успех нашей петиции в получении снижения налогов в том же объеме, что они взимались нашим прежним господином, обязан господину Согоро, который пожертвовал своей жизнью ради нас. Он и его жена и дети теперь должны страдать, словно преступники, ради ста тридцати шести селений. То, что такое происходит у нас на глазах, мне кажется, не должно произойти. Что вы на это скажите, господа?

– Да! Да! То, что вы говорите, справедливо от начала и до конца, – отвечали другие.

Тогда Хандзаэмон, староста селения Кацута, вышел вперед и сказал:

– Как только что сказал господин Дзэнбэй, Согоро приговорен к смерти за дело, которое касается всех до одного сельских старост. Мы не можем делать вид, что это не наше дело. Я прекрасно знаю, что бесполезно просить за Согоро, но мы можем, по крайней мере, ходатайствовать, чтобы пощадили его жену и детей.

Все собравшиеся старосты одобрили его речь и решили написать петицию. К тому же они приняли решение, что, если их петиция не будет принята местными властями, подать ее в ясики их господина в Эдо, а если не удастся, то обратиться к правительству. Соответственно, на следующий день до полудня они все приложили свои личные печати ханко к петиции, которую составили четверо из них, включая Дзэнбэя и Хандзаэмона.

Вот она:

«С глубоким почтением мы покорнейше осмеливаемся подать следующую петицию, которую старосты ста тридцати шести селений этого поместья скрепили своими ханко. В результате нашей скромной петиции, которую мы недавно подали, налоги были милостиво снижены до размеров, взимаемых прежним владельцем замка, и мы были удостоены новых законов. С благоговением и радостью крестьяне от мала до велика с благодарностью подтверждают эти блага. Что же касается Согоро, старосты селения Ивахаси, который осмелился подать петицию лично его высочеству сёгуну, виновный, таким образом, в этом одиозном преступлении, он был приговорен к смерти в призамковом городе. Со страхом и трепетом мы осознаем справедливость такого наказания. Но в том, что касается его жены и детей, – она всего лишь женщина, а они столь малы и невинны, что еще не могут отличить востока от запада, мы умоляем, чтобы вы своим великим милосердием соблаговолили простить их прегрешения и передать их представителям ста тридцати шести селений, за что мы будем вам всегда благодарны. Мы, старосты селений, не знаем, до какой степени можем преступить границы, подавая эту петицию. Мы все виновны в том, что прикладывали свои ханко к первой петиции, но Согоро, который был во главе большого района, производящего тысячу коку риса годового дохода, и, следовательно, человеком опытным, действовал от лица всех, и мы опечалены тем, что он один должен страдать за нас всех. Однако в его деле мы благоговейно сознаем, что его смертный приговор не может быть отменен. Однако для его жены и детей мы покорно взываем к вашему милостивому состраданию и милосердию.

Подписано старостами селений поместья, месяц 2-й луны 2-го года Сёхо».

Составив такую петицию, сто тридцать шесть старост во главе с Дзэнбэем проследовали к месту суда, чтобы подать ее, и обнаружили различных чиновников, которые держали совет.

Чиновник взял петицию и, распечатав ее, зачитал вслух, а советник Икэура Кадзуэ сказал:

– Петиция, которую вы направили нам, заслуживает всяческой похвалы. Но вам следует знать, что это дело больше не в нашей компетенции. Об этом деле сообщили правительству и, хотя монахи родового храма нашего господина хотели вступиться за Согоро, наш господин был так разгневан, что не стал слушать даже их, сказав, что, не будь он членом городзю, оказался бы в опасности быть разоренным этим человеком, его спасло только его высокое положение. Его светлость говорил так строго, что монахи не осмелились вернуться к теме разговора. Следовательно, вы понимаете, что не будет никакой пользы в том, чтобы предпринимать какие-либо шаги в этом деле, ведь, вероятнее всего, вашу петицию не примут. Тут вам лучше больше об этом не думать. – И с этими словами он вернул им петицию.

Дзэнбэй и старосты, поняв, к своей безграничной печали, что их миссия оказалась безрезультатной, удалились с места суда и очень горестно посовещались, скрепя зубами от разочарования, когда обсудили то, что сказал советник о бесплодности их усилий. В глубоком горе от этого Дзэнбэй с Хандзаэмоном и Хэйдзюро на 11-й день месяца 2-й луны (в день, когда казнили Согоро, его жену и детей) ушли из Эварадай, места казни, и отправились в храм Дзэнкодзи[82] в провинции Синсю, поднялись на гору Койя на Кисю, а на 1-й день месяца 8-й луны обрили головы и стали монахами. Дзэнбэй сменил свое имя на Какусин, а Хандзаэмон сменил свое на Дзэнсё. Что же касается Хэйдзюро, то он захворал в конце 7-й луны и на 11-й день месяца 8-й луны умер в возрасте сорока семи лет. Эти три человека, которые любили Согоро, как рыбы любят воду, остались верны ему до конца. Хэйдзюро был похоронен на горе Койя. Какусин стал странствующим монахом и ходил по стране, вознося молитвы, чтобы Согоро и его жена и дети попали на высшую ступень рая, а после посещения всех святилищ и храмов вернулся, в конце концов, в родную провинцию Симоса и обрел пристанище в храме Рюкакудзю, в селении Кано, что в районе Инбан, молясь и совершая пожертвования от имени душ Согоро, его жены и детей. Хандзаэмон, теперь известный как монах Дзэнсё, остался в Синагаве, пригороде Эдо, и из благотворительных пожертвований добрых людей собрал достаточно денег, чтобы воздвигнуть шесть бронзовых изваяний Будд, которые стоят и по сей день. Он заболел и умер в возрасте семидесяти лет на 10-й день месяца 2-й луны 13-го года периода Канбун. Дзэнбэй, который, став священником, сменил свое имя на Какусин, умер в возрасте семидесяти шести лет на 17-й день месяца 10-й луны 2-го года периода Эмпо. Так умерли эти три человека, которые ради Согоро и его семьи посвятили себя духовным делам, а другие селяне также приносили пищу для успокоения духов умерших и молились за то, чтобы они попали в рай, а поскольку молебствия совершались безостановочно, нет сомнений в том, что Согоро обрел спасение в раю.