Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых - Г. Бельская

Завершая это предельно краткое жизнеописание, отметим утонченность натуры Александра, искренность и напряженность духовных поисков, которые в конце концов привели к жестокому кризису, ощущавшемуся не только родственниками и приближенными, но и теми, кто был отдален от царя. Отметим также, что смерть царя была совершенно неожиданной и свидетелем ее стал очень узкий круг приближенных. Все это, вместе взятое, и сделало возможным возникновение удивительной, фантастической легенды об «уходе» императора и житии его в Сибири под именем старца Федора Козьмича.

Вскоре после смерти императора по Руси пошло великое множество слухов; некий дворовый человек Федор Федоров заполнил ими целую тетрадь с характерным заглавием: «Московские новости или новые правдивые и ложные слухи, которые после виднее означутся, которые правдивые, а которые лживые, а теперь утверждать ни одних не могу, но решился на досуге описывать для дальнего времени незабвенного, именно, 1825 года, с декабря 25 дня». Государь не умер, в гробу, привезенном в Петербург, не его тело, он «скрывается» — вот при всем разнообразии сопутствующих деталей основной сюжет большинства этих записей (всего их в тетради — пятьдесят одна). Затем постепенно слухи утихли, чтобы с новой силой заявить о себе в шестидесятых — семидесятых, в последние годы жизни Федора Козьмича и после его смерти. «Скрывшийся» царь был обнаружен…

В конце XIX — начале XX века в печати появился целый ряд любопытных публикаций, связанных с кончиной императора и житием старца. Большой интерес, в частности, представляли приложения к фундаментальному труду Н.К. Шильдера «Император Александр I, его жизнь и царствование», опубликованному в 1904 году. И, кстати, сам Шильдер, очень серьезный и компетентный историк, допускал возможность «ухода» Александра Павловича. Затем стали появляться работы, специально посвященные легенде. Одни авторы приходили к выводу о несомненном тождестве Александра с сибирским старцем, другие не менее решительно отвергали такую возможность. «Царственный мистик» В.В. Барятинского, — очевидно, самая яркая книга в пользу легенды. Противоположную точку зрения защищал великий князь Николай Михайлович — «Легенда о кончине императора Александра I»; после революции с развернутой аргументацией, направленной против сторонников легенды, выступил К.В. Кудряшов в работе «Александр I и тайна Федора Козьмича».

Вот узловые пункты этой многолетней дискуссии. Прежде всего вставал вопрос: зачем вообще Александру нужно было инсценировать свою смерть? Те, кто считал легенду истиной, писали о духовном кризисе Александра, о его стремлении искупить свои грехи отказом от власти. Барятинский на первых же страницах своей книги давал целую сводку отрывков из воспоминаний близких к Александру людей, из которой следовало, что мысль об «отставке» постоянно занимала Александра в последние годы: «Я устал и не в силах сносить тягость правительства».

Из лагеря противников следует возражение, что подобное желание Александр выражал не только в последние годы, но и на протяжении чуть ли не всего своего царствования, благополучнейшим образом оставаясь при этом на престоле.

Первостепенное значение в этом споре имел анализ обстоятельств смерти Александра. Здесь позиция сторонников легенды была, пожалуй, наиболее уязвима. Дело в том, что существует целый ряд документов — дневник и письма Елизаветы Алексеевны, записки и письма Волконского, записи Я.В. Виллие, лечившего Александра, воспоминания другого врача, бывшего при царе, Д.К. Тарасова, — по которым весь ход болезни императора прослеживается в мельчайших деталях. Если эти документы подлинны, тогда ни о какой достоверности легенды не может идти и речи. Развивать рассуждения на тему «Александр — Федор Козьмич» можно было, только преодолев это препятствие, что не без лихости и попытался сделать Барятинский.

Его соображения заключались в следующем: 1) во всех вышеупомянутых документах есть целый ряд различий в описании общего хода событий, развития болезни Александра, бытовых подробностей и т. д.; 2) дневник Елизаветы Алексеевны неожиданно обрывается на записи 11 ноября: «…Около пяти часов я послала за Виллие и спросила его, как обстоит дело. Виллие был весел, он сказал мне, что у него (императора — А. Л.) жар, но что я должна войти, что он не в таком состоянии, как накануне». Исходя из этого, Барятинский делал смелый вывод: именно 11 ноября между Александром и его супругой состоялось решительное объяснение — царь объявил о своем намерении уйти. Дальнейшие записки в дневнике императрицы содержали рассказ об этом, почему и были уничтожены впоследствии. Все же прочие документы, начиная с 11 ноября, создавались задним числом их авторами, близкими к Александру людьми, взявшимися «прикрыть» уход обожаемого императора, вот откуда их взаимная противоречивость.

По мнению оппонентов Барятинского, его рассуждения в высшей степени эфемерны. Что касалось несовпадений в рассказе о последних днях Александра, то наиболее серьезные из них содержались в воспоминаниях Тарасова, написанных в отличие от других свидетельств много лет спустя после этих событий, и здесь необходимо было делать скидку на несовершенство человеческой памяти. Подавляющее большинство других различий объяснялось противниками легенды либо плохой осведомленностью того или иного автора, либо незначительностью описываемого. Предположение же Барятинского о том, что дневник Елизаветы Алексеевны не оканчивался на 11 ноября, не требовалось и опровергать, поскольку сам Барятинский никаких достаточно серьезных обоснований этой догадке в своей книге не привел.

Дальше вставал вопрос о теле, подвергнутом вскрытию, положенном в свинцовый гроб и отправленном в Петербург. Сторонники легенды, естественно, утверждали, что в гробу лежало отнюдь не тело императора. Они предлагали на выбор три версии: императора «заменил» фельдъегерь Масков, погибший у него на глазах от несчастного случая — вывалившись из коляски и разбив голову; в гроб было положено тело запоротого насмерть солдата или — несколько измененный вариант — тело солдата, умершего от болезни. Два последних предположения, судя по всему, основывались исключительно на слухах, ходивших после смерти императора. При этом оговаривалось некоторое сходство покойника с Александром — оговорка необходимая, иначе пришлось бы значительно увеличить число посвященных в тайну «ухода» за счет разных лиц, так или иначе видевших тело, то есть медиков и фельдшеров, вскрывавших его и готовивших к перевозке, таганрогской и столичной прислуги, не говоря уж о всех членах императорской семьи, прощавшихся с покойным в Петербурге.