Большая кража - Элмор Леонард

— Ну ладно, ладно, успокойся, — совсем другим тоном сказала вдруг Нэнси. Она взяла его сигарету, затянулась, а потом откинулась в кресле. Одарила Райана ласковой улыбкой и нежным, теплым взглядом. — Я ведь все это так, просто по приколу затеяла. Хотелось посмотреть, как ты отреагируешь. Неужели ты всерьез решил, что я пойду в полицию?

— С тебя станется. Если вобьешь себе в голову, что это забавно.

— Джеки… — В ее голосе звучали обида и разочарование.

— А если будешь уверена, что тебе это сойдет с рук, ты и еще больше глупостей натворишь, — сказал Райан. — Но, боюсь, в нашем случае остаться в стороне тебе не удастся. В газете напечатают твою фотографию, историю твоей жизни, и все будут знать о тебе всю подноготную. А там приедет Рей и такого даст тебе пинка, что забудешь, как его зовут, а не то что — сколько с него денег содрать можно.

Нэнси прижалась к ручке своего кресла, освободила место и похлопала по подушке.

— Ну хватит, хватит, — сказала она, капризно поглядев на него. — Иди сюда, давай мириться.

Райан чувствовал, что торопиться нельзя — никаких резких движений. Словно собираешься погладить животное, которое может укусить тебя за руку — не со зла, а просто от испуга. Так что сейчас самое главное — действовать аккуратно. Все бумажники с именами ограбленных людей лежали в этой коробке, и всего минуту назад Нэнси готова была отомстить ему за то, что он не захотел ей подчиняться. И вдруг такая перемена — милая девушка сидит в кресле, поджав ноги, и не пытается меня запугать, а рассчитывает исключительно на свое женское обаяние. И хотя весь этот вид кроткой овечки был явным притворством, все равно она выглядела гораздо привлекательнее любой другой девчонки, которую он когда-нибудь видел.

Райан медленно скользнул в кресло рядом с ней, уперся руками в спинку и наклонился, чтобы поцеловать Нэнси. Он почувствовал, как ее руки обхватили его за шею и пальцы запутались в его волосах, когда она не сильно, но настойчиво потянула его к себе. Их лица сблизились, губы соприкоснулись, а затем на миг разъединились — лишь затем, чтобы она смогла прошептать:

— Пойдем наверх.

Райан шел домой вдоль пляжа, держа под мышкой коробку из-под пива. Мокрый песок был прохладным, дул ночной бриз, челюсть и плечи по-прежнему болели. Представив себе, как он смотрится сейчас со стороны в темноте, Райан криво усмехнулся и покачал головой. Потом вспомнил, как совсем недавно стоял перед кроватью, застегивая рубашку и заправляя ее в брюки. Нежное загорелое тело Нэнси четко вырисовывалось на белой простыне; она неподвижно лежала на спине, положив одну руку на живот и слегка раскинув ноги, и смотрела на него отсутствующим взглядом. Райану уже не раз приходилось вот так одеваться перед девушкой, лежащей в постели. Он говорил что-нибудь такое, что заставляло ее засмеяться или хотя бы улыбнуться; иногда он снова набрасывался на нее, в шутливой борьбе стаскивал с кровати, а потом, шлепнув по заднице, говорил: «Пока, еще увидимся». С некоторыми из них он действительно снова виделся, а кого-то не видел больше никогда. Райан любил девчонок. Он никогда не тащил девушку в постель, если она этого не хотела, и никогда не говорил: «Докажи, что ты меня любишь». Он с девушками развлекался, ему было с ними весело, а им было весело с ним. Вот и сейчас он думал, что развлекался с Нэнси, но вовсе не был в этом уверен. Было ли ему весело именно потому, что он с ней, или просто потому, что он совершил какие-то действия, которые оказались забавными?

Любая другая девушка, с которой ему доводилось общаться, была прежде всего живым человеком, а сейчас он поймал себя на мысли, что никогда не думал о Нэнси как о человеке. Он совершенно не мог представить, какая она наедине с собой. Как она ведет себя, когда остается одна? Например, как зевает, когда на нее никто не смотрит? Это невозможно было себе представить. Ту девчонку на заднем сиденье фургона, которую двое парней предлагали ему за десять баксов и бутылку пива, — ее он тоже не мог представить себе как человека. Думая об этом, он чувствовал, что постепенно запутывается, и заставил себя отвлечься от этой темы и вернуться в реальность, в темноту, где слабый прибой набегал на песчаный берег. Он поставил коробку из-под пива на песок и сложил ладони лодочкой, чтобы закурить сигарету. Взглянул на свои руки, освещенные огоньком спички, и снова увидел себя со стороны: лихой пес Джек Райан только что подцепил очередную девчонку и теперь по дороге домой остановился закурить.

А Леон Вуди сказал бы…

Нет, нет, Лео, не говори ничего. Джек Райан сам все скажет. Он скажет, что этому лихому псу только кажется, будто он кого-то подцепил. А на самом деле все наоборот: это его подцепили. Подцепили, подсекли, заарканили. И поимели заодно.

В общем, что бы ни происходило сейчас между ним и Нэнси, нужно как-то избавиться от коробки из-под пива. Он уже подходил к «Бэй Виста» и вдруг вспомнил о пустом участке ничейной земли позади дома мистера Маджестика.

Райан оказался именно таким, каким Нэнси его себе и представляла. Чувственный, но не теряющий головы, понимающий, чего от него ждут, и не забывающий о себе. И при всем при этом абсолютно естественный. Хорошее тело — худое и мускулистое, к тому же двигающееся безукоризненно, — он, судя по всему, тренировал его с тех пор, как понял, для чего на свете существуют девчонки. Он не мог отказать себе в удовольствии покрасоваться перед ней после того, как все кончилось: демонстративно неторопливо одевался прямо у ее постели — что вполне вписывалось в ее представление о Райане.

Нет, Джеки, конечно, в полном порядке. Вот было бы прикольно свистнуть эти бабки, встретиться с ним в Детройте и свалить на недельку куда-нибудь подальше — во Флориду или, еще лучше, на Багамы. А потом, прежде чем бросить его, привезти домой и показать мамочке.

Лежа в постели, положив одну руку на живот, а другой играя с прядью волос, Нэнси представила себе, как она приходит домой и говорит: «Мама, познакомься, это Джек Райан». Мама сидит в тени пальмы, а перед ней на столике со стеклянной столешницей — портсигар, зажигалка и водка с тоником. Услышав голос Нэнси, мама уронит на колени толстенный роман и снимет очки для чтения, которыми вынуждена пользоваться в последние годы, но не положит их на столик, а будет держать сложенными где-то под подбородком. Вот она окидывает взглядом Райана и пытается сложить губы в подобие приветственной улыбки. Затем, аккуратно поправив прическу и выиграв тем самым секунду-другую, заставит себя вежливо кивнуть, более заметно улыбнуться. Убедительно ли это у нее получится? Вряд ли. Ощущение того, что здесь что-то не так, не будет покидать ее и, само собой, отразится на всем ее поведении. Она будет пялиться на него в упор своими маленькими коричневыми камушками, будет его разглядывать и за ним наблюдать.

— Мама, это Джек из Детройта.

Взглянуть ей в глаза — в эти маленькие коричневые камушки. Взглянуть, как будет вести себя Джек Райан. А, собственно говоря, что с ним станется? Вряд ли он будет ее оценивающе разглядывать, хотя посмотреть еще есть на что. Для своих сорока четырех лет мама очень даже неплохо выглядит: шикарная и лощеная дама, которая носит белое и жемчуг, чтобы оттенить свой загар. Но Райан почувствует себя рядом с ней не в своей тарелке. Еще бы, это ведь тебе не какая-нибудь провинциальная девчонка, а настоящая светская дама. Мама выведет его из равновесия своей холодностью. Он оглядит внутренний дворик дома. Сунет руку в карман, чтобы показать, что чувствует себя непринужденно, посмотрит на маленький, неправильной формы бассейн, на белый оштукатуренный дом, а сам будет судорожно думать, что бы такое сказать. Отличная получилась бы сцена, подумала Нэнси. Забавно было бы притащить его к мамочке и оставить ей на съедение. Прикольно взглянуть, как мама будет смотреть на него: опасаясь, как бы он до чего-нибудь не дотронулся или, боже упаси, не подошел к ней вплотную, она станет невозмутимо его разглядывать, боясь в то же время пошевелиться, сидя неподвижно и ожидая, когда же он наконец уйдет.

— Мама, познакомься, это Джек Райан. Он вор-домушник и недавно чуть не до смерти избил человека. — Вот это ее немножко бы встряхнуло.

Может быть, и встряхнуло бы, но не обязательно. Насколько помнила Нэнси, ее мать не слишком потрясла даже история с двумя парнями в Лодердейле — теми парнями, с которыми Нэнси познакомилась в Баия-Мар и привезла их домой, потому что знала, что мать уехала и дома осталась только Лоретта, прислуга.

Ей было тогда пятнадцать лет. Но она и сейчас прекрасно помнит, как эти два парня стояли перед ней, держа руки на бедрах, одетые в шорты и футболки какой-то команды с номерами двадцать три и тридцать с чем-то. Оба были шести футов с лишним ростом и могли за двадцать секунд проглотить банку пива. Высокие, сильные, любители покрасоваться, вроде бы взрослые, но на самом деле все равно мальчишки. Сейчас ей бы и в голову не пришло поставить их в один ряд с Джеком Райаном. Сейчас она знает, что рост и габариты не имеют особого значения. Сейчас она четко представляет, что любого парня младше двадцати одного года, неженатого (определение, недавно появившееся в ее классификации) и ни разу не арестованного за хулиганство, нанесение телесных повреждений и тому подобное, следует однозначно отнести к разряду несовершеннолетних сопляков.