Даль весенняя - Евгений Павлович Молостов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По окончании суда Ванька вышел на улицу и, увидев свою мать плачущей, сказал: «Мама, не подходи ко мне!» То ли из-за того, чтобы самому не разреветься, то ли из-за обиды, что она не разрешила ему брать Машеньку в жены. Вспрыгнул на коня, на котором приехал из милиции, и по привычке пропел частушку, но уже не как прежде, веселую и задорную, а скорбную и горькую, видимо, им заранее сочиненную:
Товарищи, что я сделал!
Две души я загубил!
Свою милочку зарезал –
В животе ребенок был.
Тут бабы взвыли, как на похоронах. Милиционеры взобрались на своих лошадей. Опять завязали Ваньке руки. И поехали.
Примерно через год или два Ваньку Бахарева видели. Он поздним вечером крался к своей избе. Говорили, что его отпускали за столярным инструментом, чтобы делать начальнику лагеря мебель.
После отсидки срока Ваня Бахарев в свою деревню не вернулся.
Эту историю мне рассказала моя теща Мария Ивановна Дерябина (Бахарева по мужу), проживавшая в то время в селе Тенекаево. Она присутствовала на том суде. Было ей в ту пору тринадцать лет. Еще она говорила, что Иван Бахарев (однофамилец ее мужа) прожил очень долгую жизнь. Последнее время жил в Москве у родственников. Когда Мария Ивановна прочитала ему его частушку, он удивился ее памяти и по его щекам покатились непрошенные слезы.
Отсвет далеких лет
Мария Ивановна Бахарева (моя теща), жившая до 1964 года в селе Тенекаево Пильнинского района, однажды мне рассказала (а ей рассказывала ее мать Прасковья Харлампьевна Дерябина, 1888 года рождения), что в их селе до революции проживал барин Волков со своей семьей. Барин был строг до жестокости, но справедлив. К нему простые крестьяне ходили на подработки. Весной сажали овощи и сеяли зерновые. Осенью собирали урожай. Молотили рожь, ячмень, овес, коноплю (пшеницу в тех местах до Советской власти не сеяли). Зимой возле дома чистили снег. В сельницах домолачивали то, что оставалось недомолоченным от осени. Перебирали картошку, лук. Барин притаивался где-нибудь и подсматривал за работниками: кто как работал, тому так и платил.
Летом ему приносили ягоды: с лугов — землянику, из леса — малину, смородину, черемуху. Естественно, у каждой ягоды была своя цена. Барин оценивал и рассчитывался с ягодниками. Одна женщина принесла ему туесок малины. Что-то барину ягода не понравилась. И он не купил ее. Женщина обиделась. Вышла из барского дома и у крыльца ее растоптала. И пошла домой. Вечером того же дня за женщиной сходил посыльный и привел к барину. Барин распорядился: «Выпороть!» Женщину отвели во двор. Положили на скамейку. Но сначала подняли сарафан и завязали его на голове. И выпороли.
Вскоре после революции барин Волков был вынужден со своей семьей бежать на Запад. Долгие годы в Тенекаеве стоял большой барский дом с его усадьбой. Последнее время его занимала школа. Затем школа сгорела. Но до сих пор сохранился барский пруд со старыми ивами.
В разгар войны (1942–1943 гг.) в Тенекаево приехала дочь Волкова Соня-барыня. Когда родители эмигрировали, она была еще девочкой, а в войну приехала зрелой дамой. Два дня она прогостила у своих бывших соседей. В глухую полночь у пруда под ивами выкопала очень много золотых драгоценностей, припрятанных ранее отцом, и уехала. Несколько ребят после ее отъезда утром, идя в школу, нашли золотые монеты, дорогие браслеты, часы. Приезжала милиция. Кое-кого поспрашивали. Но не забрали никого. Расспросили хозяев, у кого она гостила. Те ответили: «Да, была у нас Соня-барыня. Попросила лопату. Куда-то уходила часа на три!» На этом дело и закончилось.
Вскоре после отъезда Сони-барыни некоторые крестьяне разбогатели. Стали кушать хлеб вместо лебеды. Вместо лаптей носить валенки. А вместо своих халуп под соломенной крышей построили добротные дома.
Мария Ивановна рассказала еще про одну зажиточную семью по фамилии Играшкины, которую в начале 30-х органы НКВД сослали куда-то далеко от родных мест.
Осенью 1982 года в Тенекаеве появился неизвестный пожилой человек. Жители сразу же обратили внимание, как он ко всему приглядывался, что-то искал. Своего имени не называл. Остановившись в одном месте, с откровенным любопытством стал расспрашивать старых людей: «Здесь стоял с разрисованными наличниками и крыльцом большой дом. Где он?» Те ему объяснили: «Так это же было полвека назад. Тут дома не раз горели!» Незнакомец настойчиво продолжал свое: «А вот тут были баня и сад!» Ему селяне отвечали: «Баня устарела, ее давно снесли. Сад перестал плодоносить, его выкорчевали». После глубоких раздумий мужчина проговорил: «Да, жизнь изменилась круто!» И вдруг неожиданно спросил: «Здесь еще были два колодца, куда они девались?» — «А колодцы совсем недавно заровняли землей», — ответили ему. Незнакомец, услышав это, сразу сник лицом. Задумался. Закурил. И вопросов больше не стал задавать. Холодно простившись, пошел из села. Он ушел, а разговор про него две старушки долго не прекращали. Одна догадалась: «Да это же был сын Играшкиных. Когда их ссылали, ему было не более восьми лет». Другая возразила: «Как он в таком возрасте мог запомнить дом, сад, баню, два колодца?» — «Если он все это до точности не запомнил сам, значит, родители ему рассказывали!» И обе старушки в один голос посожалели: «Наверное, немало в этих колодцах Играшкины золота похоронили. И в том же саду, у бани… Не так же просто их потомок сюда приезжал. И обо всем расспрашивал! Пораньше бы ему сюда приехать. Вон, как Соня-барыня».
Встреча с земляками
Осенним солнечным днем я встретился с жителем деревни Кузнечиха, Ламоновым Александром Николаевичем, у его избы. Не виделись мы с ним более тридцати лет, поэтому он меня узнал не сразу. Я родом из соседней деревни Новопокровское, и мы хорошо знаем друг друга. Он 1929 года рождения. На семь лет старше меня. Помню, парни нашей деревни ко всем сверстникам из чужих деревень враждебно относились и не позволяли дружить со своими деревенскими девушками, а Саша Ламонов, один из немногих, не боялся, приходил и дружил. Высокий, крепкий и добродушный. Среди жителей своей деревни всегда пользовался авторитетом. Ламоновы вообще на хорошем счету. Работящие, а значит, и зажиточные.
