Дорога в Мустанг. Из Непальских тетрадей - Наталия Марковна Карпович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тукуче считается воротами в Центральную Азию. Это поселение поразило нас не только своими размерами, добротностью домов, зажиточностью обитателей, но и местоположением, а также пейзажем, который здесь открывается.
Тукуче расположился в уникальном месте, на почти плоском берегу Кали-Гандаки, на дне ущелья. Ему не тесно между высоченными скалами, за которыми поднимаются к небу огромные вершины Главного Гималайского хребта. На востоке высится Аннапурна, на западе — Дхаулагири.
В 1951 г. швейцарский геолог Тони Хаген по заданию ООН приступил к изучению Гималаев. Семь лет провел он в Непале. За эти годы он исходил всю страну с запада на восток и с юга на север — в общей сложности четырнадцать тысяч километров. Мало кому из европейцев, да и непальцев, удалось так хорошо узнать страну. Исследуя район Тхак, Тони Хаген определил, что к северу от Тукуче на тридцать пять километров тянется глубочайшее ущелье мира.
Расстояние между вершинами Аннапурны (высота восемь тысяч семьдесят восемь метров) и Дхаулагири (восемь тысяч двести двадцать один метр) составляет менее тридцати пяти километров. Долина же Кали-Гандаки лежит на высоте тысячи ста метров. Нетрудно понять, почему это ущелье считается самым глубоким в мире. Хаген полагает, что когда-то долина Тхаккхолы (название Кали-Гандаки в этой ее части) была наполнена водами огромного тектонического озера, которое образовалось в результате подъема Больших Гималаев.
Женщины стирают белье прямо на улице
У нас было какое-то странное ощущение полной оторванности от всего мира, нереальности. Никто из нас, даже Умакант Мишра, не мог себе представить, что мы когда-нибудь окажемся в краю таких удивительных торжественно-мрачных пейзажей, в этом удивительном ущелье.
Долгий и нелегкий путь начинал сказываться. Ума-канту нездоровилось, он жаловался на усталость, головокружение. Ему было плохо, и он просил нас оставить, его в Тукуче, а самим идти дальше. Умаканту хотелось выспаться, подлечиться, окрепнуть. Он сказал, что будет ждать нашего возвращения.
Конечно, было грустно видеть Умаканта больным. Пожалуй, это больше усталость, чем болезнь. Понимали — ему необходим отдых. Лучше места, чем Тукуче, для этого не будет.
Мы оставили Умаканту еду, теплые вещи, деньги, тепло простились с ним и тронулись в путь. Умакант провожал нас до окраины Тукуче.
Не беспокойся, Умакант! Скоро вернемся!
Шагаем, время от времени оглядываемся назад. Фигура Умаканта со шляпой в руке становится все меньше и меньше. Вот она совсем пропала из глаз…
Джомсом. Последний бросок
Мы шли довольно долго, как вдруг справа от нас, на другом берегу реки, увидели на полуострове небольшое поселение, а чуть в стороне от него буддийский монастырь. Охваченные любопытством, перешли через мост и вошли в деревушку под названием Цзерок. Здесь живут тибетцы. Два ряда домов окаймляют узкую недлинную улицу. Дома маленькие. Вид у них такой, что можно подумать: либо они построены давным-давно и с тех пор не ремонтировались, либо сработаны кое-как, наспех, из бросового материала. Деревня пустынна. Женщины заняты по хозяйству, мужчины ушли на заработки. Немногочисленные прохожие при встрече проявляют к нам живой интерес.
Тибетцы окружают нас, они пристально рассматривают наши костюмы. Вот старуха-тибетка, одетая в традиционное длинное черное платье — чуба, похожее на сарафан из грубой ткани, поверх которого повязан как непременный аксессуар прямоугольный передник в нарядную цветную полоску. Она вплотную подходит ко мне и начинает крутить блестящие пуговицы на моей куртке и простенькое серебряное колечко на пальце. Старуха замечает, что одной пуговицы не хватает. Она, с трудом подбирая непальские слова, говорит:
— Нехорошо так… Холодно… Там ветер… Как пойдешь?..
— Что поделаешь! Разве найдешь пуговицу… в Гималаях! Как-нибудь дойду… — отвечаю я.
Некоторые предприимчивые жители деревни скрываются в домах и вскоре возвращаются с «товаром». Они пытаются продать нам мани («молитвенную мельницу») — вертушку, вращая которую они бормочут свои молитвы и заклинания, изображения Будды, бусы из грубых красных камней — они называют их кораллами, кусочки бирюзы и даже «бога».
— Купите бога! — настаивали они. — Это очень хороший бог.
А бог был всего лишь увесистым камнем, гладким и отполированным многими руками.
— Как же можно продавать бога?! — спросила я.
— Ничего. У нас их еще много, — ответили мне.
Из всего того, что нам предлагали, мы не могли купить ничего, хотя там были любопытные вещи. Мы просто не имели денег. Простившись с настойчивыми «коммерсантами», Дэниэл и я направились дальше, к монастырю Цзерок.
Он невелик. В нем всего восемь лам, то есть учителей, наставников, священнослужителей, и около трех десятков послушников. В последнее время уединение обитателей монастыря нарушилось строительством госпиталя. Оно велось государством.
Нас встретил старик — настоятель монастыря, назвавший себя индийским именем Чандра. Сухое легкое тело замотано в темно-вишневое одеяние, бритая голова, желтоватая кожа, узкие раскосые глаза. Старый настоятель был любезен. Он показывал свои владения: двор, пристройки, службы и храм. Храм выглядел небольшим, но, когда мы вошли внутрь, главное помещение было весьма внушительного размера. Его центральная стена, играющая роль алтаря, сплошь была заставлена полками и подставками, на которых стояли изображения всевозможных божеств ламаистского пантеона: сидящий в раздумье Будда Шакьямуни (тот самый принц Сиддхартха из Лумбини); бодхисаттва Манджушрй с книгой и лотосом в одной руке и мечом — в другой; одиннадцатиголовый Авалокитешвара— одно из самых почитаемых буддистами божеств, сострадатель и миротворец; сидящий на троне величественный Майтрейя — грядущий будда…
Кроме скульптур храм был заполнен ритуальными атрибутами: барабанами, бронзовыми всех размеров дордже[22], мани и т. д.
По стенам висели яркие картины, изображающие рай, загробный мир, «портреты» страшных демонов и божеств в их зловещих и внушающих суеверный ужас ипостасях, а также сложные, безупречно вычерченные геометрические построения с обязательными концентрическими кругами, долженствующие изображать планы небесных дворцов небожителей.
Первые из картин называются танка, вторые — мандала. И те и другие выполняются на бумаге, коже и шелке.
В храме стоял полумрак. Где-то в углу примостился одинокий послушник. Он сидел на низкой скамеечке и, быстро водя пальцем по страницам, испещренным угловатыми, острыми тибетскими письменами, читал толстую книгу. Рядом с ним стопкой стояли такие же тяжелые, форматом примерно 30x40 сантиметров, фолианты в потемневших
