Зов Ктулху - Говард Лавкрафт

Не знаю, сколько лет провел я здесь. Я не ощущаю течения времени. Кто-то заботился обо мне, но я не видел ни одного живого существа, кроме крыс, пауков и летучих мышей. Тот, кто растил меня, видимо, был ужасающе стар, ибо мое самое первое представление о человеческом существе — нечто перекошенное, ссохшееся, захиревшее, как этот замок.

Для меня были привычны кости и скелеты, наполнявшие каменные склепы глубоко под землей, среди глыб фундамента. Для моего изуродованного воображения они были реальней живых существ, чьи образы я находил на цветных рисунках в древних замшелых книгах, — тех книгах, благодаря которым я знаю все, что я знаю. У меня не было учителей, меня никто не подгонял и не наставлял; все эти годы я не слышал звуков человеческого голоса — даже собственного. Мне не приходило в голову читать вслух.

В замке не было зеркал, и я представлял себя похожим на портреты молодых людей из книг. Я ощущал себя молодым, ведь я так мало помнил.

Я перебирался через ров с гниющей водой и шел в лес, где под темными безмолвными деревьями грезил о том, что прочел в книгах. Я представлял себя в гуще веселых толп, в том солнечном мире, что лежит за бесконечным лесом.

Я пытался вырваться отсюда, но стоило мне отойти от замка, как сумерки сгущались, ужас пропитывал воздух, и я опрометью бросался назад, страшась заблудиться в немых лабиринтах теней.

В этом нескончаемом полумраке я жил, мечтал и надеялся — сам не зная на что. И когда, истомленный сумрачным одиночеством, я не смог больше сдерживать исступленного стремления к свету, я простер руки к одинокой черной полуразрушенной башне, вздымающейся в неведомое небо. Я решился взобраться на башню, даже рискуя разбиться — лучше увидеть небо и погибнуть, чем существовать в вечной тьме.

В сырой полумгле я взобрался по древним выщербленным ступеням, а после продолжил свой безумный подъем, цепляясь за мельчайшие выступы в стене. Ужасной и зловещей была эта черная мертвенная развалина, полная бесшумно парящих нетопырей.

Но неизмеримо более ужасна была незыблемость мрака, и озноб сжимал меня леденящей хваткой древних заплесневелых стен.

Дрожа, не смея поднять глаза, я терзался догадками о том, почему не становится светлее. Неужели внезапно опустилась ночь? Свободной рукой я стал шарить в поисках оконной амбразуры, чтобы посмотреть, как высоко я взобрался.

И тут, слепо ползущий по вогнутому своду над пропастью, я коснулся головой твердой поверхности. Должно быть, я достиг кровли, или, по крайней мере, пола следующего яруса. Свободной рукой я ощупал каменную и непреодолимую преграду, опиравшуюся на выступы сырой стены, но вот под моей судорожно ищущей рукой камень чуть подался — и я рванулся вверх, пытаясь поднять плиту головой.

Я думал, что мое восхождение закончено — ведь наверняка это пол наблюдательной площадки. Я выбрался наверх через люк, стараясь не дать упасть тяжелой крышке, но не сумел. Было все так же темно. Я лежал в изнеможении на каменном полу, слыша зловещее эхо захлопнувшегося люка. Мне оставалось надеяться, что я смогу его открыть, когда это понадобится.

Я был уверен, что поднялся уже на огромную высоту, гораздо выше проклятого леса, и я заставил себя встать с пола и принялся наощупь искать окно, чтобы увидеть, наконец, то небо, те звезды и луну, о которых так долго мечтал. Но меня ждало горькое разочарование: вокруг были только бесконечные мраморные полки, уставленные разнообразными ящиками. Какие древние секреты могли таиться здесь в вышине, отрезанные от земли жуткой пропастью времени? И тут я наткнулся на дверной проем с каменным порталом, покрытым странной грубой резьбой. Собрав остатки сил, я открыл тяжелую дверь — и безмерный восторг охватил меня: сквозь железную узорную решетку, к которой вел короткий пролет каменной лестницы, светила полная луна во всем своем спокойном блеске, луна, образ которой я лелеял в мечтах, в тех смутных видениях, которые не смею назвать воспоминаниями.

Я бросился вверх по ступенькам, но вдруг луна скрылась за облаком. В наступившей тьме я споткнулся и замедлил шаги. Наощупь я добрался до решетки. Она была не заперта, но я не решился идти дальше, боясь сорваться вниз.

И тут вышла луна.

Никогда прежде я не испытывал такого чудовищного потрясения, такого внезапного и беспредельного ужаса, как в этот миг, когда непостижимое открылось моему взору. Не было головокружительной высоты и расстилающегося внизу бесконечного леса. Вокруг была _т_в_е_р_д_а_я п_о_в_е_р_х_н_о_с_т_ь_. Со всех сторон виднелись мраморные плиты и колонны, невдалеке стояла древняя каменная часовня с призрачно мерцающим в свете луны полуразрушенным шпилем.

Я открыл решетку и, пошатываясь, ступил на посыпанную гравием дорожку. Мой разум, бесконечно ошеломленный и обескураженный, все так же неистово рвался к свету, и даже такое невероятное чудо не могло сбить меня с пути. Я не знал, и не желал знать, что происходит со мной, что это безумие, сон или колдовство, но я желал любой ценой насладиться великолепием и блеском нового мира. Я не знал, кто я, что я, откуда я, но, идя вперед, я вдруг стал ощущать что-то вроде скрытой доселе памяти, благодаря которой мой путь не всегда определял случай. Я миновал плиты и колонны и через арку вышел на луг, где лишь замшелые камни указывали на проходившую здесь некогда дорогу; я переплыл быструю реку в том месте, где только древние развалины напоминали о давно исчезнувшем мосте.

И вот, наконец, я вышел к древнему, увитому плющом замку, стоящему посреди запущенного парка, — до безумия знакомому и ошеломляюще непривычному. Я узнал заполненный водой ров, несколько знакомых мне башен исчезли, а к замку было пристроено новое крыло — как будто бы специально для того, чтобы смутить прежнего обитателя. Но мой восхищенный взор был уже прикован к распахнутым окнам, сияющим ярким светом, к рвущимся наружу звукам буйного веселья. Заглянув в окно, я увидел компанию странно одетых людей, весело болтающих друг с другом. Я никогда не слышал человеческой речи и мог только смутно догадываться, о чем идет разговор. Лица некоторых из них будили во мне отзвуки давно забытых воспоминаний, другие были совершенно незнакомы.

И я шагнул через низкое окно в блистающую огнями залу, сделал шаг от мгновенного проблеска надежды к черной судороге безысходности и отчаяния. Праздник превратился в кошмар. Мое появление произвело такое впечатление, какого я никак не ожидал. Едва я переступил через подоконник, как мгновенный, безграничный, чудовищный ужас обрушился на них, исказил их лица, вырвал крик из каждой груди. Началось паническое бегство, некоторые упали в обморок и их уволокли обезумевшие приятели. Многие, закрыв лицо руками, слепо и беспомощно метались, ища спасения, натыкаясь на стены и сбивая мебель, пока не находили выход.